Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан. Страница 35

— Поезд прибывает в Амстердам. Просьба к пассажирам не забывать вещи в вагоне.

Растекшиеся привольно мысли собрались в пучок. Поезд шел по городу, и в воздухе уже чувствовался тухлый, словно шедший из брюха кита, запах вокзала.

Теперь на трамвай…

Она переключилась на автопилот и словно во сне пересекла вестибюль железнодорожной станции. Огни, магазины, автомобили, толпы. Все казалось нереальным. Как будто ее окружали картонные декорации, грозящие обрушиться при малейшем порыве ветра. И все же они приближали ее к реальности. Чужой голос по телефону. Внезапная перемена планов. Она потеряла ощущение времени, и мозг, словно сбившаяся с курса бабочка, беспомощно трепыхался над замерзшими полями прошлого.

Бессвязные образы…

Однажды они с Маартеном отправились покататься на коньках. Как обычно, он сразу умчался вперед. И она вдруг осталась одна. Закружилась голова. Подогнулись ноги. Она увидела нечто жуткое, незабываемое. Вмерзшее в лед тело утонувшей собаки. Над мутной гладью торчал лишь черный, окровавленный кончик носа, перерезанный острым коньком.

Другая картинка.

Ее первый бойфренд, Франк… Он так крепко обнимал ее за талию, что идти можно было, лишь шагая с ним в ногу. Она до сих пор помнила, как по-хозяйски цепко впивались пальцы в ее правое бедро.

В школе Франк сидел позади и постоянно дул ей в шею. Было щекотно. Она улыбалась. Однажды учитель истории спросил, что ее так забавляет, и она не нашлась что ответить. Потом произнесла то единственное слово, которое запомнила из всего объяснения — «бургомистры», — и класс захихикал. Наказание не заставило ждать — Франк обзавелся другой девушкой, и каждый раз, когда она слышала слово «бургомистр» — в случайном разговоре, по телевизору, где угодно, — оно заставляло ее съеживаться. Это слово стало ее персональным демоном, толстым, покрытым шерстью, с выпирающим брюшком; демоном, чьей единственной миссией было отравлять ей жизнь, являясь в самые неподходящие, самые неожиданные моменты.

Звякнул звонок. Трамвай останавливался.

Рут поймала себя на том, что смотрит в землю. «Думаешь о прошлом, — сказал бы Маартен. — Когда люди думают о прошлом, они смотрят в землю. Когда думают о будущем, смотрят в небо». Или это сказал не Маартен, а Франк? Нет, он был слишком молод. Может быть, отец? Или кто-то еще. Впрочем, какая разница? Она забыла.

Слова отрываются от людей, как листья от веток, и никому не приходит в голову приклеивать их на место.

От трамвайной остановки Рут пошла к Блоемграхту. В последние часы подстегнутый стимуляторами мозг бессмысленно, суетливо палил наугад. Сейчас она подходила к дому, и физическое присутствие города возвращало к реальности.

Наступила ночь.

Стоящие вдоль канала деревья походили на грубые, наспех сделанные наброски темноты. Яркие гирлянды из белых и голубых лампочек безвольно свисали с промерзших ветвей. В Дриебергене шел снег. Здесь температура была на несколько градусов выше. То ли за время ее отсутствия в городе случился дождь, то ли просто растаял последний снег. В каналах поднялась темная, мутная вода. Дорога и тротуар казались бездонными зеркалами. Над прочерченными пунктиром решетками отраженных цветных огней скользили черные ломаные силуэты.

Первое, что увидела Рут, была полосатая пластиковая лента, натянутая поперек ведущего к «Спекулянту» трапа. На ней светилось отпечатанное через равные промежутки красными флуоресцентными буквами слово «Полиция».

Баржа глубоко осела в воду и сильно накренилась. Неподалеку стоял катер пожарной службы. Какие-то люди возились с помпами и шлангами.

Позвонивший ей полицейский сказал, что баржу затопило, но не сказал, насколько серьезно. До последнего момента Рут надеялась, что ничего страшного не случилось. Баржу затапливало и раньше. Например, если бы протекли все четыре тысячелитровых бака, то растекшиеся четыре кубические тонны воды поднялись бы над полом на три сантиметра. Физика не была ее сильным местом, но примерно такой результат дали произведенные в уме расчеты. Баржа просто не могла затонуть, потому что общий вес воды оставался бы одним и тем же. Конечно, внутри было бы мокро и сыро, но по крайней мере иметь дело с чистой водой из баков не так неприятно, как с грязной забортной.

Однако то, что рассказал полицейский, и то, что теперь предстало перед ней воочию, складывалось в совершенно иную и куда менее оптимистичную картину.

Возможно, причиной неприятности стала небольшая оттепель. В пятницу было довольно холодно, и вода в баках могла замерзнуть. Что, если Жожо открыла кран и, не дождавшись, пока из него потечет, случайно оставила его открытым, а ванну или раковину заткнула пробкой? Потом лед растаял, и вода могла разлиться по барже. Жизнь на барже не лишена риска, и такой сценарий развития событий выглядел вполне правдоподобно. Утечка даже чистой воды могла создать кучу проблем.

Золотое правило гласило: найди течь и немедленно включи помпу.

Рут нырнула под оградительную ленту и прошла по трапу на баржу. Она открыла рулевую рубку, поставила на полку дорожную сумку, покопавшись в шкафчике, нашла и натянула высокие резиновые сапоги. Работавший на помпе мужчина подошел поздороваться и, протянув руку, представился: Лауренс Дрест, аварийный дежурный.

— Уезжали?

— Да. Вот повезло, а?

— Эти баржи — те еще штучки. Обижаются, когда на них не обращают внимания. Мы подоспели как раз вовремя. Еще час-другой, и вы могли бы хвастать тем, что являетесь собственницей антикварной субмарины.

— Какая вода? Свежая или из канала?

— Чистейшая амстердамская забортного разлива. Прямо из лягушатника.

— Вот дерьмо.

— Точно подмечено. В этом-то вся проблема. Домик на воде окружен водой. А у воды на уме одно: как бы попасть в домик.

— Можете не рассказывать, по себе знаю. Как по-вашему, это еще надолго?

— Часа на четыре. Сказать точнее пока невозможно. Когда мы начали, глубина была около метра. За час откачиваем примерно десять сантиметров. Плохо то, что мы не знаем, откуда она поступает.

— Разве не из кранов?

Дрест покачал головой.

— Основной вопрос: протекает или уже нет? И ответить на него можно будет только тогда, когда мы обнаружим слабое место. Если течь в корпусе, придется вытаскивать голубушку из воды и отводить в сухой док для дополнительной обшивки. Вы еще побудете здесь?

— Только загляну внутрь. Сейчас вернусь.

— Поосторожнее там. И не вздумайте включать свет, если только не хотите пройти сеанс электротерапии. У вас есть свеча или парафиновая лампа?

— Где-то есть, только сейчас вряд ли вспомню. Не важно. Обойдусь и так.

Люк в заднюю каюту был открыт.

Рут осторожно спустилась по деревянным ступенькам. Воды оставалось еще много, глубина составляла примерно сорок сантиметров.

Она негромко выругалась. Привычный аромат тибетских благовоний исчез. Его сменил куда менее приятный запах испорченных яиц.

Глаза понемногу привыкали к полутьме. Света из иллюминаторов вполне хватало, чтобы сориентироваться. Некоторые были открыты — через них аварийщики пропустили шланги. На палубе равномерно постукивали помпы.

Пора оценить масштаб ущерба.

Проигрыватель и коллекция пластинок! Она оглянулась и облегченно вздохнула. Слава Богу! Проигрыватель стоял выше ватерлинии, а пластинки еще выше. Обжегшись на молоке… Прошлое затопление стоило ей нескольких ценных экземпляров. И все же их придется куда-то эвакуировать. Рут вытащила первую попавшую под руку и прочитала этикетку — «Му Daddy Rocks Me» в исполнении Трикси Смит. Конверт отсырел и распух. Надо как можно быстрее переправить всю коллекцию в сухое место.

Чем ниже — тем хуже.

Старая парчовая накидка промокла и пришла в негодность, как и большая часть одежды. Вокруг нее покачивались на воде бумаги, книги, компакт-диски и фотографии. Затопило машинное отделение. Пострадало дерево — рамки, двери, внутренняя обшивка. Если все заменять…

Ей не хотелось и думать об этом.