Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан. Страница 36

В салоне Рут встала на обитый кожзаменителем диванчик и стащила с верхней полки непромокаемый пакет, в котором хранились банковские и страховые документы.

Где бы сейчас ни был, Маартен, пожалуйста, не смотри!

Она пробралась в кухню и, поискав, нашла сухую полиэтиленовую сумку, куда можно было сложить бумаги и кое-какую одежду.

Все не так уж и плохо.

На помощь пришла обыкновенная человеческая практичность. Когда затихают землетрясения, когда отступают воды потопа, когда успокаиваются вулканы и умолкают пушки, оставшиеся в живых идут к руинам, разгребают завалы и роются в мусоре. Ножка от стула, сертификат о первом причастии, перевязанная розовой ленточкой стопка любовных писем… Обломки прежней жизни, свидетельства того, что уже никогда не вернется.

Рут вдруг почувствовала, что устала. Устала как собака.

Она вытащила ящик стола, опустила в сумку золотые часы, кое-какие украшения и, подумав, добавила пластмассовую лягушку, которая прыгала, если сжать резиновую грушу. Лягушка была у нее с детства. Оглянувшись, Рут сняла со стены и засунула в сумку рембрандтовскую «Еврейскую невесту», после чего прижала сумку к груди, опустилась на едва поднимавшийся над водой узенький диванчик…

И расплакалась.

Потек нос. Она вытерла его рукавом. Слезы все катились. Казалось, им не будет конца. Ее трясло. Началась икота.

А потом рыдания и всхлипы сменились вдруг смехом.

Невероятно, но факт — какая-то часть ее радовалась случившемуся. Возможно ли такое?

Невозможно. Это противоречило здравому смыслу. Нет и нет — просто сработал эффект бумеранга… нервный рефлекс… разрядка… какой-то дурацкий симптом стресса и усталости…

«Спекулянт» был ее домом. Единственной собственностью. Кроме него, у нее нет ничего. Она любила его укромные уголки и потаенные местечки, его романтизм, благородный изгиб носа, ржавый якорь и крохотный чистенький камбуз. Они идеально подходили друг другу. Она выросла здесь.

«Совершенство» — именно это слово лучше всего отражало их многолетнюю связь.

Рут снова вытерла нос. Неуместный демонический смех замер в горле так же внезапно, как и прозвучал.

Она почувствовала чей-то взгляд и подняла голову.

Над люком склонился человек.

При виде его она вздрогнула.

Положив руки на колени, он молча смотрел на нее. Это был не Дрест. На незнакомце было тяжелое пальто, на голове — русская шапка-ушанка — казалось, там устроился кот. Впрочем, ничего в его внешности не давало оснований для беспокойства. Он даже отсалютовал ей одним пальцем — таким жестом обычно подзывают официанта.

Майлс? Нет, тот иначе сложен. Кид? Тоже нет, другой профиль.

Незнакомец. Откуда же он взялся?

Несколько секунд они пялились друг на друга, потом Рут попыталась подняться. Мужчина выпрямился быстрее. Но убегать он не собирался, а поднял руку, показывая ей, что надо подождать, и обратился к кому-то на палубе. Бросив пару слов, незнакомец сам спустился вниз. На ногах у него тоже были резиновые сапоги. Повернувшись к Рут, он вынул изо рта маленький, но мощный фонарик и сказал:

— Привет нижней палубе.

Дальше он не пошел, но, подтянув полы пальто, чтобы не касались воды, прислонился к лестнице и направил луч фонарика на Рут.

Она молчала.

Мужчина откашлялся баритоном и, переключившись на более низкий тембр, спросил:

— Браамс? Рут Браамс?

Свет резал глаза, и Рут отвернулась. Он опустил фонарик, и луч отразился на потолке салона, создав там некое абстракционистское пятно.

— Андриес Смитс. Полицейский. Это я вам звонил. — В кармане у него запищал телефон. — Извините. — Он поднес аппарат к уху и прислушался.

Крепкий, с мощным подбородком, лет пятидесяти. Под глазами темные круги. Нижняя губа слегка выступает. В своей кремлевской шапке и тяжелом, неуклюжем пальто он напоминал дикого зверя, оказавшегося в дешевом провинциальном зверинце, — непонятное сумчатое с неопределенным именем, доведенное до апатии вязкими, клейкими булочками, гнилой капустой и непрекращающимися дождями. Рут имела некое приблизительное представление о том, что примерно так и должен выглядеть детектив. В таком случае он хотя бы соответствовал некоему образцу.

Смитс слегка наклонил голову, чтобы не удариться о потолок.

— Передайте Де Врису, чтобы поговорил с филиппинцем, — негромко сказал он. — И дайте общее предупреждение насчет того парня из Оуборга. Да, на «харлее». Если появится, пусть поищут следы от уколов. Проверьте, был ли он в двести двенадцатой. Что? Читай внимательней, Нико. Не Трансильвания, а Пенсильвания.

Он отключил телефон и о чем-то задумался.

Снова шаги. Кто-то еще спускался по лестнице.

Молодая женщина в форме полицейского. Без сапог. Оглядевшись, она опасливо присела на ступеньку, в полушаге от воды, и поправила кобуру, сдвинув с бедра вперед. Рубашка и галстук. Черная кожаная куртка, отороченный мехом воротник, кожаные перчатки. Темно-синяя фуражка с полицейской кокардой — золотым факелом. Фигуристая и миловидная, пожалуй, слишком хорошенькая, чтобы быть полицейским, — с собранными в узел темными волосами, благородными чертами и мягкими, добрыми глазами. Звезда, подумала Рут. И губы… какие и должны быть у красивой женщины. Она сочувственно улыбнулась Рут.

Рут улыбнулась в ответ.

— Это Бьянка, — пробормотал Смитс. — Бьянка Вельтхузен.

— Не знала, что познакомимся, — неловко пошутила Рут.

— Я тоже. — Смитс равнодушно огляделся. — Ваша?

Рут вдруг вспомнила.

— Жожо… девушка, которая была здесь… с ней все в порядке?

— Я же вам говорил. Поскользнулась и сломала ногу. Ничего удивительного. Открытый перелом. Плюс легкое сотрясение. Ее отвезли в больницу.

— Мне нужно ее увидеть. Я хочу ее повидать.

— Неужели? — Он как-то странно улыбнулся.

На лице женщины появилось обеспокоенное выражение. Она погрустнела, опустила голову и начала крутить в руке какую-то электронную штуковину.

— А почему нет? Есть какие-то причины?

Улыбка соскользнула с лица Смитса, как будто исчезла через потайной люк. Он фыркнул.

— Как хотите. Принсенграхт, семьсот шестьдесят девять. Она пробудет там еще пару дней. Только сейчас ваша подруга в несколько необычном состоянии… я имею в виду эмоциональное состояние. Впрочем, сами увидите.

Он подошел к ней, все еще придерживая, как подол юбки, полы пальто. Наклонился к Рут и внимательно, изучающе посмотрел ей в лицо. Зажатый в руке фонарик просвечивал красным через кажущиеся окровавленными волосатые пальцы.

— Так что же это такое, а? — спросил Смитс, с театральным изумлением раскидывая руки над зоной бедствия. — Непорядок!

— Полная хрень, — согласилась Рут. — Извините за французский.

— В управлении уже начали беспокоиться. Думали, эта старая железяка уляжется на дно канала. Вы разговаривали с Дрестом? Это мы их сюда притащили. Парни все еще откачивают воду. Как по-вашему, что случилось?

— Я надеялась, что протекли баки со свежей водой. Не повезло.

Детектив достал из кармана платок и громко высморкался.

— Так где же все-таки течь?

Рут изложила свою теорию. Они совместно проверили кухню, подсвечивая себе фонариком. Все было в порядке. Как обычно. То же и в туалете.

— Не понимаю, — призналась Рут.

В голове у нее крутились самые разные мысли, но делиться ими ни с сумчатым детективом, ни с его милой сообщницей она не спешила из-за отсутствия твердых доказательств. Последнее электронное письмо еще лежало в кармане:

Воды поднялись, о Господь, воды возвышают голоса свои: воды вздымают волны.

Но если это диверсия, то как она была осуществлена? Проще всего было бы просверлить или прожечь дырку в корпусе, толщина которого составляла пять или шесть миллиметров. Конечно, сверлить под водой дело нелегкое, но наверняка есть какие-то способы. Можно было бы, например, проделать отверстия выше ватерлинии, а потом сдвинуть мебель к одному борту, чтобы дырки оказались под водой. Последняя идея была творческой вариацией ее давнего рукотворного затопления. Осуществить такого рода операцию несложно, когда на барже и поблизости никого нет, но в данном случае — надо же! — на борт «Спекулянта», стоящего в самом сердце Амстердама, поднялась, соблазнившись романтикой, старушка Жожо. Маньяк со сверлом вряд ли остался бы незамеченным.