Магия страсти - Чарова Анна. Страница 19

Я любовалась им, ловила каждое его движение, и едва он приближался к карете, сердце начинало частить. Так хотелось прикоснуться к нему, что аж в груди щемило.

В голове сам собой сплелся стишок: «Я продаюсь тебе за полцены, / бери, на самом деле больше стою. / Колени пред тобой преклонены, / ты — все, а для тебя, скажи мне, кто я? / Ты — все. На миг, на час, на день, / минутное убежище от зноя, / и кажется единственною тень, / что вне меня, хотя сейчас — со мною…»

Однако какая я теперь влюбчивая! Этому телу жизненно необходимо кого-то любить. Пришла мысль, что неплохо бы его испытать близостью с мужчиной, сравнить ощущения этой и прошлой жизни. Тело сразу же отозвалось тянущим ощущением в низу живота — отдаленно оно напоминало голод. Как голодный человек думает о еде, так я принялась фантазировать о новом опыте с синеглазым стражником, который в грезах превратился в Эдуарда, только одет он был в одежду этого мира.

На балу мы исполняли танец, отдаленно напоминающий танго, по залу порхали другие пары, но, увлеченные друг другом, мы не замечали их. Руки Эдуарда путешествовали по моему телу, как бы невзначай гладили спину, скользили по плечам, касались бедер, а я смотрела на него неотрывно.

Прижав меня, Эд склонился, коснулся губами моей шеи, и мы ненадолго замерли. От его дыхания по коже бегали мурашки. Потом он резко отстранился, крутанул меня в танце, не выпуская руки, прижал спиной к себе и, придерживая запястье, дотронулся до груди — я вздохнула, видимо, слишком громко, и снова оказалась в карете…

— Что-то случилось? — спросила Саяни, вскинув бровь.

Я мотнула головой и прошептала:

— Вспомнилось грустное.

Вопрос тетушки подействовал, как ведро воды, вылитое на голову, если бы она не вмешалась в ход моих мыслей, я дофантазировалась бы и получила финальное удовольствие. Ольга даже не представляла, что может быть так хорошо от одних фантазий, если бы в прошлой жизни я не была такой холодной, скорее всего, моя жизнь сложилась бы иначе.

— Ты ведь моя единственная родственница? Что случилось с остальными? — сменила тему я.

— Можешь прочесть историю рода, эта книга есть в библиотеке. Моя мать была младшей сестрой твоей бабушки, бэрри Дарисы. Мой дядя, их средний брат, умер в детстве — упал в ледяную воду, заболел и умер. Мою мать хватил удар три года назад, годом позже, чем твою бабушку. У меня был старший брат, он упал с лошади, сломал хребет и умер, не успев жениться и родить детей. У меня тоже нет детей и вряд ли будут.

— А у меня были братья-сестры?

Саяни кивнула:

— Старшая сестра. Умерла в два годика. Ты рождалась трудно, твоя мать так и не оправилась после родов. Прожила пять лет, ужасно мучаясь, и умерла.

— Что с ней стало?

— Она начала толстеть, — честно ответила Саяни. — У нее выросли усы и бакенбарды, она не могла ходить из-за постоянных головных болей, маги помогали ей на короткое время.

Ясно, у матери началось послеродовое гормональное расстройство.

— В мире, откуда я пришла, такие болезни лечатся. А мой отец?

— Он был двоюродным братом Рункисов, которые позже встали на сторону Фредериков. Очень слабый человек, безумно любил твою мать, после ее смерти начал пить, и бабка… Извини, бэрри Дариса, его со свету сжила. Ты последняя из своего рода, кто может его продолжить.

— Расскажи еще и не бойся меня ранить.

Саяни глянула в окно, подумала и сказала:

— Говаривают, что все беды нашего рода из-за твоей бабки, она была очень темным, жестоким, извращенным человеком и всю свою жизнь посвятила служению ненависти. Жила она только потому, что сама мучилась и искупала зло, причиненное другим, страданием. Она считала свой путь единственно верным и всех пыталась перестроить под себя, все ломались, только ты получилась такой, что она гордилась бы тобой, если бы дожила.

— Понятно, эта песня мне знакома.

Я отодвинула занавеску: дорога тянулась вдоль довольно большого села, у обочины стояли срубы с резными ставнями. От кареты с гоготом разбегались гуси, разлетались куры с цыплятами; с возмущенным лаем на колесо набросилась лохматая серая собака с хвостом-бубликом. Чумазые голопопые малыши в серых рубашках до колен столпились, вытянув шеи, будто сурикаты. Пышная женщина с седыми косами склонилась до земли.

— Это село Гусятня, — посвятила меня в суть дела Саяни. — На его краю — самый большой сельский базар, сюда привозят пушнину с севера и шелка с юга, сейчас, летом, торговцев мало.

На выезде из села дома стали попадаться трехэтажные, с вывесками, что тут принимают на ночлег, чуть в стороне виднелись постоялые дворы, харчевни, какие-то помосты, где толпились небедно одетые люди; за помостами тянулись ряды лавочников, в стороне от них торговцы победнее разложили свой товар прямо на земле.

Когда подъехали ближе, стало ясно, что метрах в пятидесяти от нас, на помосте кто-то кого-то лупит. Услышав топот лошадей и скрип колес, два человека развернулись, и я судорожно вцепилась в сиденье: на проезжающую процессию смотрел… Эдуард. А потом отвернулся, как и темноволосый крепыш помоложе.

— Надо остановиться! — проговорила я и крикнула кучеру: — Стой!

Он резко натянул поводья, и меня чуть не бросило на Саяни, которая спросила удивленно:

— Что случилось?

— Мне надо выйти, — проговорила я, выскочила из кареты и уже на ходу поняла, что веду себя по меньшей мере странно.

Русоволосый мужчина в кожаном жилете поверх белоснежной рубахи возвышался над всеми на полголовы, как и Эд. Неужели я нашла его? Значит, все-таки судьба, теперь я никому его не отдам, что бы ни случилось.

Синеглазый стражник со шрамом на щеке догнал меня и ехал в метре, положив руку на эфес меча. Не оборачиваясь, заинтересовавший меня мужчина направился к рядам торговцев, я поспешила за ним, не слыша ничего, кроме пульсации крови в висках.

Когда почти настигла его, он повернулся в профиль: хищный нос с горбинкой, тонкие губы, глубоко посаженные глаза. Почудилось. И почему я решила, что это Эд? Мне настолько хочется его увидеть, что бурное воображение подсовывает его лицо?

Незнакомец скользнул по мне взглядом и отвернулся, я прошла мимо, шарахнулась от нищенки, тянущей ко мне руки. Не нравится мне, что со мной происходит, пора взять себя в руки и начать новую жизнь, снять проклятие, разобраться с врагами, познакомиться с Ратоном и решить, выходить ли за него замуж.

Сейчас надо как-то объяснить Саяни свое странное поведение, я встала на цыпочки, нашла взглядом карету, возле которой стоял стражник, прозванный Кобзарем. Иллюзия истаяла, и мир обрушился на меня гвалтом базара, живущего своей жизнью: призывные крики крестьян, оголтелые споры, торги до хрипоты.

Я окинула взглядом людей, торгующих на земле. Изможденные, с покрасневшими, запавшими глазами и спутанными космами старухи будто бы стали одним человеком. Девочки — худые, загорелые, с грубыми от работы руками — тоже походили друг на друга. Здоровые женщины и девушки сейчас трудились в полях, собирая урожай.

Они никогда не знали и не узнают другой жизни. Вот я, молодая, красивая, изнеженная, собралась страдать из-за того, что сама нафантазировала, меня купают служанки и натирают благовониями, расчесывают волосы; мне прислуживает могущественный маг, который спасет меня, если я заболею. Эти девочки увидят только нищету, немытого мужа, трудную работу, как бы мне ни хотелось, я не смогу помочь всем…

Говорят, этот мир устроен так, что счастья дано всем одинаково, и эти люди либо исчерпали его лимит, либо у них все впереди. Сама я еще не ощутила законы справедливости, и понять их пока не получалось, тем более я видела калек, нищих и даже рабов. Или все в мире относительно, как и справедливость?

Развернувшись, я быстрым шагом направилась к Саяни:

— Что на тебя нашло? — нахмурилась она.

— Дай мне денег, — попросила я и сообразила, что не знаю, какая валюта тут в ходу.

Саяни сунула руку в тряпичную сумку, перекинутую через плечо, достала горсть монет, высыпала мне в ладонь, объясняя: