Как Иисус стал богом - Эрман Барт Д.. Страница 70

Как мы увидим, в итоге христология воплощения получила значительное развитие и оттеснила на задний план христологию возвышения, поскольку та была сочтена недостаточной и, как следствие, «еретической». Уже в некоторых из более поздних текстов, включенных в Новый Завет, содержатся возвышенные утверждения о божественности Иисуса в христологических пассажах, которые, по-видимому, были написаны для опровержения противоположных – и более ранних – взглядов. Это относится, например, к приписанному Павлу пассажу из Послания к Колоссянам.

Послание к Колоссянам

Я говорю, что этот пассаж был приписан Павлу, поскольку исследователи уже давно имели причины полагать, что эта книга была написана одним из его более поздних последователей некоторое время спустя после смерти Павла^[116]. Я не стану подробно объяснять здесь эти причины. Мне хотелось бы лишь бегло отметить, что эта книга включает в себя христологические взгляды, поразительные в своей оценке действительной личности Христа. В особенности это поэтический фрагмент (возможно, еще одна долитературная традиция?) в 1:15–20, который долгое время занимал исследователей. Здесь Христос – «образ Бога невидимого» (1:15) – явная аллюзия на иудейские представления о Премудрости как об одной из ипостасей Бога. Христос также назван «Первородным всей твари» (1:15), и сказано, что «в Нем было сотворено все» (1:16). Это «все» включает не только материальный мир, но и все естественные и сверхъестественные существа «на небесах и на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начала ли, власти ли» (1:16). Точно так же, как в Прологе к Евангелию от Иоанна Христос представлен как Логос, ставший плотью, так и здесь он – Премудрость, ставшая плотью. Более того, «Богу было благоугодно, чтобы в Нем обитала вся полнота» (1:19). Теперь мы переместились в сферу, совершенно отличную от ранних христологий вознесения.

Послание к Евреям

Нечто сходное можно сказать о возвышенных христологических утверждениях в Послании к Евреям – книге, которая в итоге была включена в Новый Завет лишь после того, как отцы Церкви пришли к убеждению, что она была написана Павлом, хотя в самом послании это прямо не утверждается и Павел почти несомненно его не писал. Книга начинается с поразительных христологических заявлений. Христос – «Сын» Бога, которого он поставил «наследником всего» и «чрез Которого [Бог] и сотворил миры» (1:2). Более того, Христос, «будучи излучением славы и отпечатком сущности Его, и держа все словом силы Своей» (1:3), подобен другим ипостасям – Премудрости и Логосу.

Это может напоминать тот род христологии воплощения, который встречается в Евангелии от Иоанна – и действительно, во многих отношениях эти тексты очень близки. Но здесь присутствует также и некий остаток христологии вознесения, сходный с тем, который мы обнаружили в поэме о Христе из Послания к Филиппийцам. Ибо здесь сказано, что после своей смерти он «воссел по правую сторону Величества в небесах, сделавшись настолько превосходнейшим ангелов, насколько отличнейшее пред ними унаследовал Имя (1:3–4). Здесь снова, как и в Послании к Филиппийцам, мы встречаем христологию воплощения, соединенного с последующим вознесением на небеса. Одна из основных тем начала Послания к Евреям – то, что Христос превосходит все ангельские существа (см., например, 1:5–8; 2:5–9). Чтобы подчеркнуть эту мысль, неизвестный автор цитирует пассаж из Пс 44/45, на который мы уже имели случай обратить внимание в главе 2, где к царю Израиля обращаются «Боже». Здесь же этот стих приводится как ссылка на Христа: «Престол Твой, Боже, во век века» (1:8).

Автор Послания к Евреям хочет подчеркнуть, что Христос выше ангелов, отчасти из-за своего основного акцента: Христос превосходит решительно все в иудаизме – ангелов, Моисея, священство, самого первосвященника, жертвоприношения в Храме, и так далее. И снова мы сталкиваемся с тревожной ситуацией. Ведь подобные возвышенные заявления о Христе в большей или меньшей степени вынудили христиан вбить клин между собственными взглядами и взглядами евреев – вопрос, к которому мы еще вернемся в Эпилоге.

За пределами воплощения

На данный момент достаточно отметить, что христологии возвышения в конечном счете уступили место различным христологиям воплощения, причем некоторые авторы – такие, как анонимные составители поэмы из Послания к Филиппийцам и Послания к Евреям, – представляли в своих сочинениях сплав обеих точек зрения. Однако в итоге христологии воплощения стали доминирующими в христианской традиции.

Однако это еще не конец истории о том, как Иисус стал Богом. Как мы увидим, попытки богословов вывести точные следствия из этих ранних и довольно размытых утверждений о Христе привели к бесчисленным последствиям. Один из первых вопросов, которые следовало решить, может показаться ослепительно ясным для большинства читателей как содержащий в себе потенциальную проблему. Если Христос действительно был Богом, и Бог Отец тоже был Богом, как христиане могли утверждать, что существует только один Бог? Разве их не два? А если Святой Дух тоже Бог, то не значит ли это, что существует три Бога? И если так, то не были ли христиане политеистами, а не монотеистами?

Многие из конфликтов, последовавших в период после написания Нового Завета, разворачивались именно вокруг этого вопроса. Были предложены многочисленные решения данной проблемы, некоторые из которых впоследствии были отброшены как ереси и лжеучения. Но другие заставили богословов продвинуться выше и дальше по мере того, как они пытались отшлифовать свои взгляды так, чтобы подтвердить в самых сильных выражениях свои с таким трудом отстаиваемые убеждения: Иисус был Богом, отличным от Бога Отца, и в то же время существовал только один Бог.

Глава 8

После Нового Завета: христологические тупики II и III веков

В последние пять лет я снова увлекся французским кино, и один из моих самых любимых режиссеров – Эрик Ромер. Я особенно нахожусь под впечатлением от его двух блестящих фильмов, «Моя ночь у Мод» (Ma nuit chez Mod, 1969) и «Зимняя сказка» (Conte d’hiver, 1992). Сюжеты обеих картин отчасти основаны на философской концепции, известной как «пари Паскаля», по имени французского философа XVII века Блеза Паскаля.

Пари Паскаля представлено в этих фильмах через призму личных взаимоотношений. Предположим, героине нужно принять жизненно важное решение – делать что-либо или не делать. Если она выберет действие, то никаких негативных последствий от этого не будет, однако шансы на успех крайне невелики. Но если успех все-таки случится, он приведет к чрезвычайно позитивным последствиям. Пари Паскаля утверждает, что в таком случае, даже если вероятность успеха ничтожна, ей лучше рискнуть: ведь ей нечего терять, а выиграть можно очень многое.

Когда Паскаль впервые развил эту идею, она была связана не с экзистенциальными решениями относительно личных взаимоотношений, как в фильмах Ромера, а с богословием. Для Паскаля, человека эпохи Просвещения, важно было прийти к решению, верить ли в существование Бога или нет. Возможно, вероятность того, что Он существует, ничтожна. Но, если кто-то выберет веру, награда, если он окажется прав, может быть фантастической, а если он ошибается, ни к каким реальным отрицательным последствиям это не приведет. В то же время, если этот человек предпочтет безверие, никаких подлинных выгод это ему не принесет, но негативные последствия могут быть реальными и весьма ощутимыми (как, например, вечное наказание). Таким образом, лучше верить, чем не верить, даже если вероятность правоты кажется совсем незначительной.

Люди нередко говорили мне, что мне следует вернуться к моей христианской вере, ссылаясь на пари Паскаля. Их логика проста: если я верую во Христа, меня ожидают огромные выгоды, если окажется, что Христос – действительно Сын Божий, который приносит спасение, и никаких негативных последствий, если это не так; но если я предпочитаю не верить, то мне придется столкнуться с чрезвычайно дурными последствиями (и притом навечно), без каких-либо преимуществ. Поэтому всегда лучше верить, чем не верить.