Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна. Страница 52

Потом время для нее как будто остановилось. Когда она немного приходила в себя, пыталась встать, ее тут же опять поили какой-то дрянью. Она не знала, сколько уже находится в этой вонючей квартире, на этой кровати со скомканным влажным бельем, несколько часов или несколько суток. В какой-то момент она поняла, что это ей уже безразлично, и испугалась. Если все безразлично, значит, скоро она .умрет. У нее хватило сил сообразить, что нельзя покорно глотать горькую смесь, которой потчует ее глухонемая тетка. Она сделала вид, что пьет, и успела вылить содержимое стакана в щель между стеной и кроватью.

В голове постепенно прояснялось, но слабость была страшная. Больше всего она боялась, что маньяк или его подруга заметят, как она приходит в себя, и стала изображать что-то вроде обморока. Ее одели в обноски, вывели на улицу.

Было раннее холодное утро. Маньяк вел ее через какие-то пустые проходные дворы, она едва волочила ноги, голова кружилась, но изо всех сил она старалась запомнить дорогу. Минут через двадцать они оказались на железнодорожной станции. Это был не вокзал, а именно станция, совсем маленькая, с узкой платформой. Варя попыталась прочитать название, но буквы расплывались.

Подъехала электричка. Маньяк втащил Варю в пустой вагон, усадил на лавку, поднес к ее губам горлышко плоской коньячной бутылки, попытался влить ей в рот что-то белое, густое, как кефир, но не успел. Объявили, что двери закрываются, он бросился к выходу. Бутылка осталась лежать у Вари на коленях. Варя сообразила, что надо поставить ее рядом с собой на лавку, чтобы жидкость не вылилась, и тут же потеряла сознание.

Позже выяснилось, что маньяк приготовил для нее на прощанье смесь из восьмидесяти таблеток. Психотропные и снотворные препараты выписывали в изобилии врачи районного психодиспансера для слабоумной девочки Раисы.

Что именно спасло Варе жизнь – инстинкт самосохранения, когда она потихоньку вылила содержимое стакана, или закрывающиеся двери пустой электрички, в которые поспешил выскользнуть осторожный маньяк, уже не важно.

Очнулась она оттого, что кто-то тряс ее за плечо.

– Эй, девка, ты чего с утра так наклюкалась? Билет предъяви!

Впервые она взглянулавна себя. в зеркало в отделении милиции на станции «Окружная», куда приволокли ее под руки два здоровенных контролера. В грязном сортире над умывальником висело треснутое мутное зеркало, и оттуда взглянула Варе в глаза пьяная сумасшедшая бомжиха лет сорока. В черных, взлохмаченных, тусклых волосах виднелась седина. Она не сразу заметила, что в ушах у нее нет золотых сережек с бирюзой, а на пальце такого же, с бирюзой, колечка. Исчез золотой крестильный крестик. Вместо, куртки, джинсов и свитера на ней было драное засаленное пальто, надетое прямо на голое тело, вместо кожаных модных ботиночек – войлочные дырявые боты.

Она заставила себя умыться холодной водой, она уже начала давать показания дежурному следователю, но опять потеряла сознание. Из милиции ее на «скорой» увезли в больницу, туда пришла к ней мама, туда же впервые пришел к ней маленький кругленький следователь Илья Никитич Бородин.

Как только врачи разрешили ей подняться, она сумела привести оперативников в вонючую квартиру в панельной пятиэтажке. Ей казалось, что даже с закрытыми глазами, на ощупь, она может найти это место и голыми руками убить всех троих, даже четырнадцатилетнюю дебильную Раису.

Все трое оказались дома и были арестованы. Кроме них, в квартире находились две девочки, пятнадцати и семнадцати лет, обе в бессознательном состоянии.

Следствие длилось совсем недолго. Маньяк, которого звали не Гарик, а Рафик Тенаян, чистосердечно признался в пяти убийствах и семи изнасилованиях в изощренной форме. Большинство его жертв были несовершеннолетними. Троих он придушил, двое умерли от передозировки психотропных и снотворных препаратов, позже, когда дело было передано в суд, скончались, не приходя в сознание, те две девочки, которых обнаружили в квартире.

Варя спокойно, как говорящая кукла, давала свидетельские показания на суде. Адвокат в своей пламенной речи несколько раз повторял, что все до одной жертвы вошли в квартиру к маньяку совершенно добровольно, у каждой был шанс уйти. Каждая готова была сниматься в обнаженном виде и не отказывалась от кофе и шампанского. Адвокат говорил так азартно, так убедительно, что даже Варе на миг показалось, что жертвы виноваты больше самого преступника. И все в зале взглянули на нее уже как-то иначе. Жалость в глазах сменилась холодным любопытством.

– Значит, вы сами, без принуждения, отправились в неизвестную квартиру с человеком, с которым были знакомы меньше часа? – спрашивал вкрадчивый высокий голос.

– Сама, – спокойно отвечала Варя.

– И сами по просьбе Тенаяна сняли одежду

– Да.

Она старалась не смотреть в сторону железной клетки, где сидел и ухмылялся Тенаян. Ему как будто нравилось слушать подробности.

Когда объявили приговор, всего лишь пятнадцать лет вместо ожидаемой смертной казни, по залу прошел удивленный гул. Варя встала и выбежала вон.

А через пару дней после суда из голых кустов во дворе у ее дома выскочил парень с длинными сальными волосами, в зеленой кожаной куртке-"косухе". Рядом с ним был оператор, прямо в лицо Варе уперлись камера и микрофон.

– Скажите, Рафик Тенаян был вашим первым мужчиной? Что вы испытали, когда он лишил вас девственности? Вы ведь сами, добровольно, вошли в квартиру, разделись и легли с ним в постель?

Она закричала и побежала, ей показалось, что она сходит с ума и мир состоит из уродов, злобных наглых уродов, у которых сало в глазах, сало в мозгах, и нет никаких иных органов, кроме половых. Если бы в тот миг в руках у нее оказалось оружие, автомат например, она, не задумываясь, прошила бы очередью обоих, и журналиста, и оператора, И не было бы у нее чувства, что она убивает людей. У нее вообще никаких чувств, кроме ужаса и брезгливости, не осталось.

Ей долго еще мерещилось, что журналист и оператор преследуют ее, сначала пешком, потом на машине. А потом, когда она шла по улицам, ей мерещилось, что все на нее смотрят, и все знают, что она сама, по доброй воле, сняла с себя одежду в вонючей квартире маньяка.

Неизвестно, как долго она бродила по городу, не разбирая пути, не чувствуя ни времени, ни холода, ни мокрого снега. Опомнилась в каком-то незнакомом районе, на набережной. Уже начало темнеть, снег стал гуще, он шел сплошной стеной. Варя остановилась и стала смотреть на черную воду. По воде медленно плыли грязные тонкие куски льда. И. чем дольше она смотрела, тем спокойней и медленней билось ее сердце. Оглядевшись, она увидела лестницу, которая вела прямо к воде. Достаточно было просто спуститься вниз и шагнуть в воду. Это было совсем просто и не страшно. Только потом, когда ледяная свинцовая толща стиснула ее тело и холод стал пожирать ее, как стая из тысячи рыб-пираний, она по-настоящему испугалась, и впервые в жизни ей по-настоящему безумно захотелось жить...

Спустя четыре года, совсем недавно, всего лишь дней десять назад, включив ночью телевизор, она долго, тупо глядела в лицо бойкому ночному телеведущему. Он сильно изменился. Остриг волосы, немного потолстел. Но глаза все такие же, тусклые, мертвые, как грязный лед Москвы-реки. Впрочем, возможно, это и не он. У него совершенно никакое лицо, можно двадцать раз увидеть и не запомнить, не узнать.

– Что за гадость ты смотришь, Варюша? – удивился Дмитрий Владимирович, заглянув в гостиную.

– Ты не знаешь, кто это? – спросила она, не отрывая глаз от экрана.

– Понятия не имею. Какой-то очередной помоечный журналистишка, – он протянул руку к пульту, но за секунду до того, как погас экран телевизора, передача кончилась, и Варя успела прочитать первую строку титров: «Ведущий Артем Бутейко».

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Елизавета Павловна проснулась от настойчивого телефонного звонка, не открывая глаз, протянула руку. Телефон в гостиничном номере стоял на тумбочке у кровати. Но рука наткнулась на пустоту.