Запах костров - 1 (СИ) - Верницкий Владислав. Страница 25

Мы с другом прочли весь дневник. Оказывается, Аушвиц выполняет две функции: концлагерь для людей разных национальностей и место уничтожения. Число его узников постоянно росло. 26 марта 1942 года появляется женский лагерь. В феврале 1943 года – цыганский. К январю 1944 года набирается около 81 тысячи узников. В июле – более 92 тысяч. В августе того же года – более 145 тысяч.

Мотивы?! Какие у зверя могут быть мотивы?! Он просто убивает только потому, что нравится убивать жертву и ликовать в момент истинной сладкой победы! Таковым зверем является фашизм! Лающие названия городов, лающие имена, лающее возвеличивание своего рода как «Помазанного рукой Господней»! Тьфу! Думать об этом тошно! Нет! Эти твари хуже зверя! Они – сучье отродье рода глистов! Пока не начнёшь зачистку, так и будут размножать гниль! Марина! Я иду за тобой! Мы вытащим тебя отсюда! Пора возвращаться домой, нежность моя! – уже лёжа на кровати, я не переставал думать о доме.

Второй этап в истории Аушвица называют «еврейским». Он связан с Ванзейской конференцией. Она состоялась в пригороде Берлина на озере Ван-Зее 20 марта 1942 года. Это одно из самых известных совещаний периода Второй Мировой войны. Посвящалось уничтожению целого народа или расы – «окончательному решению еврейского вопроса». Протокол этой конференции фигурировал на Нюрнбергском процессе как «Преследования евреев». Совещание было инициировано руководителем Имперской службы безопасности и полиции Рейха (РСХА), являвшегося по совместительству гаулейтером протектората Богемия и Моравия Райнхардом Гейдрихом.

Прошло четыре месяца с тех самых пор как мы с Альбертом оказались в этом забытом Богом мире. Пришлось увидеть немало страданий заключенных, когда от тех в крематории даже робы не оставалось. Не выдержав душевной боли, мы с другом приехали обратно в штаб. Марина, слава Богу, пока жива, но её состояние хуже смерти. Одним словом – кожа да кости. Худенькие ручки и ножки её закрыты в мощных кандалах. Грудь пропала. Лицо стало осунувшимся и впалым. Роба одета на теле, словно тряпка на колу. Голод. Он может многое, но в конечном итоге – смерть.

Всё о чём глаголют историки – полная чушь. Все даты, имена, названия – всё будет перепутано в учебниках новой России, а значит, люди сами сотрут эту память по собственной же глупости. Самое интересное, что никто этой потери не будет замечать. Девушки будут каждый раз спать с разными мужиками. Мужчины спиваться в ресторанах от безнадёжности. Упадёт число геноцида в стране ввиду роста абортов. Забудется простота жизни – для женщин домашний очаг, а для мужчин рождение детей. В двадцать первом веке будут править ложь, секс и деньги, но с этим ничего не поделать. Демократия с элементами фантомного капитализма.

Когда то и я гулял - пытался нагуляться на полную катушку, но на самом деле это всё самовнушение. Если ты нужен человеку – тот будет с тобой рядом и в лютую зиму, и в жаркое лето, и с зоны ждать с письмами в руках и в могилу за тобой бросится. Просто мы ищем часто там, где нас абсолютно не ждут, и пытаемся утешить себя мнимым счастьем, но, к сожалению, не стремимся к истинному счастью. Почему? Просто боимся чувства одиночества. От того и живём пословицей «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». Приходит старость. Ты приходишь к жизни с пониманием, что часто счастье сулит журавль, а не синица. Пока мы молоды, должны делать как можно меньше ошибок, чтобы чуть позже иметь наименьшую цену судьбы.

Зачастую бывают исключения в той или иной ситуации, когда ты не можешь поступить по ранее запланированным действиям, в независимости от мировой экономики и военного времени. В данном случае мне предстоит судить «советского лазутчика» по всем тяжким мерам наказания. Для начала проводится допрос, после которого лазутчика поведут в расстрельную яму, либо зажарят в газокамере. У нас есть время придумать план побега, но это только пока.

Мы с Альбертом только вошли в наш «номер», как в дверь кто-то постучался. Через секунду на пороге появилось знакомое лицо радиста. Его форма была мокрой в области груди. Из-под каски стекал крупными струйками пот. Лицо его налилось красным цветом. Зрачки глаз то сужались, то расширялись. Жмурится от натёкшего в глаза пота. Чуть потянув паузу, парень скованно перешёл порог комнаты и степенно снял серого окраса медную каску.

- Хоть и начало зимы, а всё равно жарковато! Не так ли?! – завязал разговор с уставшим радистом я.

- Это точно! Что поделать?! Служить Великой Германии – это и тяжба и радость одновременно! Мы обязаны защищать свою землю и завоёвывать новые, чтобы наши дети и внуки никогда не страдали недостатком пищи, одежды и жилья!

- Поддерживаю мысль! – согласился Альберт.

- Вижу, у Вас ко мне какое-то дело или просьба имеется! Иначе Вы б так не запыхались!

- Так точно! Вы верно подметили, оберфюррер! Группенфюррер Бах-Залевски уже неделю пытается найти Вашу персону! Поторопитесь! Это какое-то важное поручение, о котором он не стал вдаваться в подробности!

- Хорошо! Мы сей же час выдвигаемся! Так ему и передай! – сказал я.

- Слушаюсь!

Радист вышел, притворил за собой деревянную дверь и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Через несколько минут мы с Альбертом пошли по тому же направлению, куда не так давно ушёл радист. Оказавшись у кабинета группенфюррера, я попросил товарища дождаться меня в коридоре, сам же, с силой выдохнув, открыл дверь и вошёл внутрь.

Группенфюррер Эрик Бах-Залевски чинно сидит за своим широким столом, водит шариковой ручкой что-то по белому листу бумаги, время от времени отрывая задумчивый взгляд от стола. Его левая рука нервно постукивала пальцами по столу. Окончив писать файл, он небрежно бросил ручку на бумагу, повернулся, чтобы встать со стула, слегка испугался моего внезапного появления и тихо засмеявшись, отмахнулся рукой.

- Уф, это Вы, оберфюррер! Так незаметно вошли, что напугали! Вы-то мне как раз и нужны!

- Я Вас слушаю, группенфюррер! Выполню даже самое сложное задание! – сквозь притворную улыбку сказал я.

- Поручение у меня к Вам не очень сложное! Помните, при первой встрече, я поручил Вам допросить лазутчика?! Так вот время пришло! Сейчас Вы едите в Биркенау и допрашиваете его или её с полным пристрастием!

- Хоть я и приехал оттуда только что, но уговор есть уговор! Только, что будет с лазутчиком, когда допросим его? – поинтересовался я.

- Как что? Смерть?! Ничего личного!

- Ясно! Ну, тогда я пойду?!

- Идите, оберфюррер! Дела не ждут! – разрешил Альберт.

- До свидания!

- До новых встреч! – отдав папку с документами, группенфюррер пожал парню руку и отвернулся к окну, наблюдая за холодным зимним вечером.

Грузовик стоит сзади штаба, возле одной из вышек. Ребята присели внутрь кабины. Привычным движением друг включил зажигание, вырулил баранку руля на сто восемьдесят градусов, поставил в нейтральное положение коробку передач, рычаг передёрнул на первую скорость и надавил на педаль газа, нежно выжав сцепление. Задним ходом автомобиль выкатил во двор, развернулся в сторону ворот и покатил по разбитой дороге проч.

Лес, как и на наши с другом первые минуты пребывания здесь, прячет свои тайны за высокими соснами. Неизвестно, как Марина, умеющая лихо давать отпор самому сильному врагу – вдруг вот так сдалась без боя. Неизвестно, почему её сделали заключённой, а не подстилку для высшего чина. Неизвестно, выиграет ли наш с другом план, который даёт шанс вернуться домой, или нас шлёпнут фашисты в этом далёком от нашего дома мире.

Небосклон нахмурился тучами на пролетающих мимо леса синиц. Сосны стоят, будто русская рота провожает взглядом матерей и отцов, понимая, что уже не будет им возвращения к родным берёзкам. Они провожают ребят в последний путь. Вороны, мрачно глядя вниз, выискивают подраненную наживу. Ветер-бродяга то гуляет по салону автомобиля, то убегает куда-то через вентиляционные отверстия. Крупные хлопья снега периодически залепляют лобовое стекло.