Запах костров - 1 (СИ) - Верницкий Владислав. Страница 26

Снова тоска навевает на очередные грустные и глупые мысли. Эх, Маринка, куда нас с тобой занесло. Будь мы умнее, никогда не зашагали б по этому коридору. Хотя с другой стороны, не попади мы сюда, никогда б не оказалось возможности тет-а-тет познакомиться с прадедом Валерьяном Иосифовичем. Не попади мы сюда, не увидели б, в каком вандализме окажется мать Россия через каких-то непрошеных сто лет. Не попади мы сюда, никогда не узнали бы, сколько крови русской пролилось на этом малом клочке планеты.

Грузовик продолжает мчаться по пыльным рытвинам польских дорог, но через пять минут леса отступили, уступая место пустому вспаханному широкому полю. С правой стороны кабины приближается полоса чугунных веток железной дороги, которая уходит в ворота города. Двухметровые бревенчатые стены почти закрывают крыши вышек. Биркенау.

Автомобиль въехал в ворота города с другой стороны. Альберт надавил на педаль тормоза возле одного из бараков и вынул ключ зажигания. «Фрицы» вышли из машины. Не успели ребята размять кости, как к ним подошло двое солдат и по направлению одного из них указали на оберфюррера, глубоко затягивающего дым крепкой немецкой сигареты.

- Приветствую новое пополнение! Извините, что вновь приходится вас так срочно отрывать от ваших дел, но никто не думал, что приказ от верхов прибудет в этот же день, когда вы отъедите от Биркенау! Заключённый ждёт вас в барокамере! Только не могу понять, что с ней возиться?! Не проще ли с общим скотом зажарить и дело с концом?! – затараторил оберфюррер.

- Что-то ты сегодня разговорчив?! Никак почувствовал прилив сил в остатках лагеря?!

- А почему бы и не порадоваться собственно?!

- Ну, кто знает?! Всегда нужно быть начеку и ждать когда придёт последний миг! Ведь каждый человек задумывается – всё ли тот успел в жизни сделать или может ради чего-то лучше остаться жить! – сказал я.

- Это ты к чему клонишь?

- Я не клоню! Война идёт! Ребятки погибают, не щадя живота своего! Они ведь молодые совсем, как мы с тобой! Многие также не успеют оставить след после себя, понянчить сыновей, расцеловать любимых жён, состариться у жаркой печи! Война, брат!

- Это правильные слова! – поддержал меня оберфюррер, подведя нас к барокамере.

- У тебя папироски не найдётся, а то я свои в штабе оставил?!

- Да, конечно! – парень подал нам с другом пачку сигарет. Как только я вытянул из пачки две сигареты, вернул имущество хозяину. Тот положил пачку в нагрудный кармашек, попрощался и ушёл по своим делам.

- Что будем делать? – вдруг подал голос Альберт.

- Точно не могу сказать, но, по крайней мере, сейчас с имитируем допрос, после чего мешок на голову Маринке накинем и в грузовик, а сами едем как можно дальше отсюда!

- А вдруг просекут? – друг прикурил сигарету. Я сделал то же самое.

- Брат, нам главное выбраться из этого ада! То что будет, того мы не изменим!

- Ясно! Ладно! Не будем тянуть время! Как споро закончим начатое дело, так окажемся в моей квартире!

- Ты прав! Засиделись мы в гостях изрядно! Пошли! – улыбнувшись другу, я выбросил окурок в сторону и первым вошёл в барокамеру. Друг не отошёл ни на шаг.

На полу плитка зелёного цвета, полностью заляпанная грязью и кровью. Стены и потолок из белой плитки, местами также запачканные кровью. По бокам стен врезаны вентиляционные отверстия, по которым поступает газ. В центре газовой барокамеры сидит девушка. Её ноги и руки скованны в медные кандалы. Лицо осунувшееся. С ресниц стекают крупные капли слёз и пота. Причёска уже давно не походит на девичью. Будто дворовой псине всю шерсть блохи закусали. Всё тело худое и грязное.

Я подошёл к девушке. С моих ресниц пытаются сорваться слёзы. Присел на обои колени и прижал её всеми силами, словно родной отец собственную дочь, которую не видел уже лет тридцать, но пора дознавать.

- Что же ты творишь?! Марин, может, объяснишь, как ловкая девчушка попалась в лапы зверя?! – поинтересовался я.

- Я не стану ничего объяснять штабным крысам и предателям! Вы изменили родине, присягнув этому самому зверю! О вас наверняка чуть ли не песни слагают, мол, две русских свиньи оставили свой загон ради небольшой лужицы грязи в чужом дворе! Вы изменники родины и понесёте наказание! Ясно вам это?! – временами отплёвываясь, девушка говорила чуть слышно.

- Ну, нет родины! Это не наш мир, а значит, здесь мы ещё не рождены! Как ты это не поймёшь! Послушай, мы здесь лижем задницу фашистам только чтобы тебя вытащить отсюда и вернуться домой всем вместе! – я начал объясняться, словно нашкодивший мальчонка.

- Говори теперь! Они, как и всем предателям пообещали мир во всём мире, только у этого народа не будет больше счастья ближайшие семьдесят лет!

- Солнце, ты слышишь только себя, а то, что мы каждый день нарываемся на неопределенность, это тебя совсем не колышет! – за меня признался Альберт.

- Не называй меня так! Меня уже ничего не колышет! Скорей бы пришла моя очередь здесь сгореть! Это лучше, чем выслушивать всякий бред изменников!

- Мы спасём тебя!

- Как ты это сделаешь Макс? Вас же убьют? – вдруг переменилась в лице девушка.

- За нас не переживай! Главное чтобы хоть один из нас живым вернулся в квартиру и тем самым закрыл портал! Я сейчас притворюсь раненным, Альберт подходит и хоронится у дверного проёма, а ты зовёшь охрану! Их ходят по двое! – я пояснил план девушке. – Выведем тебя вместо тех двоих, а дальше будем полагаться только на коробку передач и педаль газа автомобиля!

Вдруг, неожиданно для ребят, снаружи завыла сирена. Послышались, кличь советских солдат и пение гильз ППШ. В барокамеру вошёл оберфюррер, чьё лицо уже врезалось в мою память. Когда он вышел, я дал поручение другу действовать примерно по тому же плану, но уже без меня. Времени на споры не было. Мы вышли из газовой барокамеры и рассредоточились по сторонам.

Держа девушку крепко за руку, друзья уходят в сторону Форда. Всюду паника. Выстрелы. Взрывы. Крики. Окружённый резкой сменой обстановки, я стою оглушённый непривычным обстрелом. «Штурм. Как это я сразу не догадался. Русские солдаты напирают, а фашистов становится всё меньше» - подумал я. Чья-то рука схватила меня за рукав и потащила куда-то в сторону. За стеной одного из бараков меня привели в чувство сильными хлопками ладони по щекам. Рядом вновь оказался оберфюррер.

Придя в чувство, мои руки зацепили МР-38. Напарнику приказал куда-нибудь спрятаться. Не хочу терять хорошего друга в последние дни. Сам же поднял ствол автомата, перезарядил и надавил на курок, уничтожая фашизм. Немцы отступали, погнав большую массу пленных в смертельный забег. Некоторым из них ещё предстоит сжечь оставшихся в живых пленников и уничтожить барокамеры, которые создавались около двух лет. Оберфюррер услышал приказ и тут же принялся его выполнять. Он побежал в сторону одной из вышек.

Мне понравилось направление его мыслей, и направился к противоположным вышкам. Оказавшись рядом с вышкой, я вцепился руками в деревянную лестницу, поставил правую ногу на нижнюю перекладину и полез вверх. Миг и я на вышке. Из ножен достал короткий нож и напал на фашиста. Лезвие ножа врезалось ему в самый низ позвоночника. Тот всхлипнул, попытался вывернуться и ударить меня, куда кулак Бог пошлёт, но не попал в увернувшегося противника и зашатался на краю лестницы. Толчком левой ноги послал врага вниз. Мимолётный крик, шлепок о землю и тишина. Больше никто не нападёт со спины, но зарекаться не стоит.

Погибший только что воин тьмы перед полётом случайно обронил снайперскую винтовку. Я подобрал её, прицелился наружу и стал часто нажимать на курок, выискивая цели в серой форме. В скором времени среди немцев начался хаос. Время от времени то русские, то немцы попадали по вышке, на которой стою я – только что-то невидимое просвистело возле левого уха, а что-то врезалось в правое плечо. Какая-то жидкость начала стекать по правому боку. Она, бордового цвета, просочилась через китель. Теряю силы. Русская пехота заполонила весь лагерь. На нейтральную территорию входят танки. Третий танк в пятом ряду отъехал от остальных и повернул своё дуло в сторону моей вышки. Ловя особенный момент, я повесил винтовку на левое плечо и начал слазать. Где-то трахнуло дуло танка, из которого ядро уже летит поцелуем моей смерти. Одна из опор разломилась и ухнула вниз. Я заторопился спускаться по лестнице, но было уже поздно. Несколькими секундами позже, затрещав досками, вышка вместе со мной упала на один из бараков. Я влетел в уже проломленную крышу, словно футбольный мяч в ворота. Носом пропахал деревянный пол чердака. В голове шум и тьма – контузия. На улице продолжается бой, но почти везде слышатся голоса русских солдат. Последнее, что я услышал – «За родину! За Сталина».