Этюд о крысином смехе (опубликованный вариант) - Давыдов Павел. Страница 18

– Холмс, а разве это были не ваши следы? – осторожно спросил я.

– О, какая прозорливость! И как всегда к месту! – раздраженно проговорил Холмс. – Разумеется, там были и мои следы, но это еще ни о чем не говорит. Там были следы сапог, но не простых. Подошва левого была подбита крестом!!! Помните, Грегори говорил, что он применяет это как средство против привидений?

«Не только Грегори», – подумал я и отвел глаза. Я понял, чьи следы были на куче.

– Ясно, что по этой куче лазил Грегори. Но поскольку химера развалила кучу ночью, следовательно, Грегори лазил по ней уже после нашего прихода.

– А зачем ему это понадобилось? Ведь куча так далеко от дорожки.

– Зачем, зачем!!! – взорвался Холмс. – Разве это что-нибудь меняет? Возникает другой, более существенный вопрос: что он делал в замке? И я отвечу вам. Он ломал стену. Вы хотите спросить меня, зачем он это делал? Я отвечу вам и на этот вопрос: он искал деньги.

– С таким же успехом он мог бы искать их в навозной куче, – сострил я, но до Холмса не дошло.

– Очень интересная мысль, – пробормотал он. – Ну, да об этом потом. А сейчас, Уотсон, вас, наверное, очень интересует, зачем он искал деньги?

– Нет, – сказал я с сарказмом, – ни капельки!

Холмс позеленел.

– Вы с ума сошли, Уотсон! – заорал он и с бешенством взглянул на меня.

– Ну ладно, валяйте, – я махнул рукой и, совершенно случайно, попал Холмсу по уху, – извините.

– Деньги – понимаете, деньги! – нужны были ему для того, чтобы отдать карточный долг! – орал Холмс, размахивая руками. – Понимаете? Долг! Д-ол-г!!!

– Как вы сказали? – спросил я очень вежливо.

Холмс зарыдал – Уотсон, помолчите хотя бы пять минут!

– Ну что же, – я демонстративно посмотрел на, часы, – начинайте.

– Понимаете, Грегори играл в бридж и сразу показался мне подозрительным. А как гласит теория вероятности, есть, есть такая теория, Уотсон, и нечего тут улыбаться, так вот, она гласит, что постоянный выигрыш есть явление маловероятное и практически не наблюдаемое, если, конечно, игра ведется честно. Правда, ходили слухи, будто в банке у Грегори хранится большая сумма. Слухи не подтвердились. Я обошел все лондонские банки и ни в одном не обнаружил вклада на имя Грегори Блэквуда…

– Послушайте – перебил его я, – но все банки свято сохраняют тайну вкладов.

– …а следовательно, – продолжал Холмс, как ни в чем не бывало, – оплата проигрыша была ему не по карману. С этого-то все и началось. Грегори знал, что по завещанию отца, ему полагается половина состояния…

– Не выдумывайте, Холмс! – воскликнул я. – В завещании старого лорда этого не было. Лорд завещал Грегори лишь книгу «Торжество добродетели».

– Этого не было в последнем варианте завещания, – торжественно произнес Холмс. – В первом же варианте состояние делилось поровну между братьями – лорд Блэквуд никогда не скрывал этого – поэтому-то и был так поражен наш друг Дэниел, когда нотариус объявил его единственным наследником. Не меньше, и даже, пожалуй, в большей степени был поражен Грегори – правда, по его лицу этого нельзя было заметить, но, тем не менее, он был просто ошарашен – и недаром, поскольку, зная лишь о первом завещании, он решил отравить отца, чтобы получить наследство и разделаться с долгами…

– Кстати, Холмс, пять минут уже истекли, – лениво проговорил я.

– Чтобы отравить человека, нужен яд, – хладнокровно продолжал Холмс, – но даже на это у Грегори не было денег. И он пошел на крайнее средство. Да, Уотсон, это он украл деньги у Дэниела, он ограбил своего родного брата, он – и никто другой, хотя помнится, вы пытались подозревать слуг, леди Джейн и даже самого Дэниела. Да-да, не отпирайтесь, Уотсон, память у меня феноменальная. Такая идиотская мысль могла прийти только в голову моего друга…

Минут десять Холмс объяснял воображаемой аудитории всю абсурдность моих мыслей, ограниченность моих познавательских возможностей и недоразвитость моей центральной, а также периферийной нервных систем. Потом он спохватился и вернулся к своим рассуждениям.

– Воспользовавшись тем, что в зале никого не было, Грегори влез на шкаф и – одни за другим – вытащил все пятьдесят шесть фунтов стерлингов. Это произошло как раз семнадцатого октября. После этого он пошел в аптеку и купил яд. Подсыпать яд отцу не составляло никакого труда – Грегори часто оставался с ним наедине, но он совершил ошибку, которая его погубила – оставил пузырек с ядом на месте преступления. А я, разбирая коллекцию лорда Хьюго, нашел его. – Холмс самодовольно ухмыльнулся.

– Еще бы – такой известный пузырист, как вы. Пузыролог! Пузырствующий пузыровед! Верлибрист! Остряк, каких мало! Каких очень мало! Каких лучше бы вообще не было! Канализатор! Какой вы умница! Как у вас только башка не лопнула! От ума!..

– Спасибо, дружище, – растроганно сказал Холмс, – вы единственный, кто может оценить меня по достоинству. Итак, почему же старый лорд изменил завещание? Он не хотел, чтобы состояние, нажитое таким трудом, вылетело в трубу, но, не желая разглашать семейную тайну, придал завещанию такую форму, по которой невозможно было бы догадаться о причинах столь странного решения.

– Откуда же парализованный узнал, что Грегори играет?

– Вы плохо знаете леди Гудгейт! – отчеканил Холмс. – Стоило Грегори встать на скользкую дорожку – и лорд сразу же узнал об этом. Это она. Не сомневайтесь.

Несколько минут Холмс раскуривал трубку, затем глубоко затянулся и продолжал:

– Итак, лорд Хьюго скончался. Завещание, а вернее, его последняя форма, разбило надежды Грегори на огромный капитал. Единственное, что досталось ему от отца – книга «Торжество добродетели». И у Грегори появилась новая надежда. Он решил, что завещанная книга сама представляет собой значительную ценность. Завещание вступало в силу только через десять дней, а срок уплаты долга уже истекал. Тогда, незаметно покинув зал, он пробрался в кабинет отца, нашел книгу и столь же быстро вернулся. Его отсутствия никто не заметил. Позже, уединившись, он просмотрел книгу. Представьте себе его разочарование: брошюра – такими увлекается леди Гудгейт – стоила не больше пяти пенсов и никаких денег в себе не содержала. В припадке ярости Грегори швырнул брошюру на пол и вдруг из нее вылетела бумажка. Грегори схватил ее и… – Холмс достал из кармана обрывок пергамента. – Я нашел это в книге, лежавшей у разрушенной стены спальни Дэниела. Здесь изображен план замка. Видите? На стене спальни – крестик. Грегори, решил, что там замурован клад, который позволит ему поправить свой дела. Но после смерти лорда замок переходил в собственность Дэниела Блэквуда и, соответственно, все, что в нем сокрыто, тоже. Незаметно разрушить стену не представлялось возможным – на шум тут же прибежали бы слуги. И тогда в голове Грегори созрел дьявольский план. Напомнив, с легкой руки Дэниела, легенду о призраке, он решил разыграть спектакль. Спрятавшись в замке, он дождался полуночи и, натянув на себя старый пододеяльник, с гнусным завыванием отправился бродить но коридорам. Своей цели он достиг – на следующий день замок был пуст – если не считать нас с вами – и Грегори беспрепятственно взломал стену. Но клада он не обнаружил!

Безаппеляционность тона Холмса вывела меня из себя.

– Откуда вы знаете – вы что, там были? Холмс отечески похлопал меня по плечу.

– Разбирая свою коллекцию пузырьков, которые мне любезно предоставил лорд Дэниел, я обнаружил, что один из них завернут в пергамент, который мы, видимо, позаимствовали в кабинете покойного. Интуиция подсказала мне, что два имеющихся куска пергамента составляли некогда единое целое. Смотрите, Уотсон!

С этими словами Холмс вытащил из кармана еще один кусок пергамента и, соединив его с планом замка, положил на стол. Два обрывка образовали целый лист. На втором куске какой-то невежда написал кривым почерком: «Смит, замини бривно в указанам месте». То был план строительных работ. Видимо, Грегори обронил его, похищая книгу.