Ронни. Автобиография (ЛП) - Вуд Ронни. Страница 8

Когда мы познакомились с Лео, ему было уже за 30, и он был в прекрасной физической форме, так как много над этим работал. Он был бабником и, кажется, старался выбиться в актеры. Он то и дело получал небольшие роли в каких-нибудь драмах по телевизору. Не помню, то ли мы нашли Лео, то ли он — нас, но связующим звеном между нами и ним был симпатичный чудак по имени Колин Фаррелл. Он со своим братом Тони немного работали на Лео, Колин подумал, что мы — это очень неплохо, и подбил Лео на то, чтобы тот пришел в «Гнездо» заценить нас. Лео сказал, что у него есть несколько клубов, в том числе «Замбези» в Хаунслоу и «Пещеры» в Виндзоре и Ридинге. Действительно ли они были его собственностью, или он заправлял в них от чьего-то имени — не знаю. Нам тогда это было все равно, так как клубы Лео означали для нас то, что нам теперь было где играть. Для Лео же ангажировать нас означало, что у него пойдет на лад его бухгалтерия.

Примерно в ту же пору нам пришлось сменить название. Тогда уже была группа «Thunderbirds», и хотя они и назывались официально «Chris Farlowe & the Thunderbirds», но все равно имели на нас большой зуб. Я понял, что это — хороший знак; значит, что о нас знают. Но мы быстро поняли расклад дел и сократили наше название до «the Birds».

Следующее, что с нами случилось — Лео предложил нам поехать на гастроли и посулил десять фунтов в неделю. Он сказал, что снабдит нас фургоном и роуд-менеджером (Колином), который будет за нами присматривать, и пообещал, что заплатит за бензин и организует нам концерты за границей. Никто даже не задумывался, какую сумму получит за все это Лео — нам это было всё равно.

Так у нас появился менеджер. Решением нашей транспортной проблемы с легкой руки Лео стал дырчащий старый голубой фургон, и по этому поводу я вспомнил свои навыки художника по вывескам, написав на его боку большими буквами «THE BIRDS». Колин, который стал для нас еще и шофером, отвозил нас на место концерта, а потом громко командовал нами, когда мы разгружали наше оборудование и несли его на себе Бог знает сколько лестничных пролётов, особенно в «Голубой Луне» в Челтнеме. Колин был дружелюбным парнем, но также и достаточно габаритным для того, чтобы мы не смели к нему подступаться или спорить с ним. Он и пальцем не шевелил перед нашим выходом на сцену, так что всю физическую работу выполняли мы сами.

В самом начале мы, может, и не были лучшей группой в мире, но мы были энтузиастами, и с течением времени у нас получалось все лучше и лучше, мы всё тверже ощущали почву под ногами, экспериментируя с «Мотауном», соулом и роком, и завоевывали себе поклонников.

Пока в нашей жизни не появился Лео, я работал днем в «Солет Сайнс». Я разрисовывал репродукторы «Bush Radio» и стойки из сварочной стали в местном футбольном клубе. Это было очень клёво, так как я, почти как Микеладжело, работал на лесах, расписывая футбольный стадион, и мне заплатили за это 70 фунтов, что для меня было кучей денег. На следующем месте работы я добыл уже 150 фунтов, что было даже больше, чем мой папа зарабатывал за долгое время. Я купил домой сала, и мои родители просто не могли поверить, что в доме появились лишние деньги. Но рисование надписей изрядно действовало мне на нервы, и когда Лео предложил нам контракт, я завязал с этой карьерой, чтобы полностью сконцентрироваться на музыке. Но Лео не преминул возможности пустить в дело мои кисточные способности. Однажды он попросил меня, чтобы я помог ему оформить клуб «Замбези», и я подумал, что он просто ищет художнического совета. Но вместо этого он вручил мне кисть, и я целый день потратил на то, что закрашивал всё внутри в черный цвет. Я тогда подумал, что делая это бесплатно для Лео, я поступаю так, как и все музыканты, чтобы ублажить своего менеджера. Однажды Кит рассказал мне, что когда пришел в знаменитую студию «Чесс» в Чикаго, то увидел какого-то чернокожего парня на стремянке, красившего стены, и когда пригляделся, то узнал в нём Мадди Уотерса. Так что я в этом плане был в хорошей компании…

Наш контракт с Лео был добротно пропечатан на нескольких страницах и выглядел для нас вполне профессиональным, но поскольку никому из нас еще не исполнилось 21 года, Лео настоял, чтобы в качестве наших поручителей выступили родители. Никто из нас ничего в этом не понимал, равно как и родители, так что мы все просто не ведали, в какое дело ввязываемся. Все, что я знал — это то, что если я хотел оставаться в этой растущей формации — в группе — то мои мать с отцом должны были расписаться за меня в том месте, где проходила пунктирная линия. Они это, конечно же, сделали, не подозревая, что эта сделка с Лео гарантировала ему всё что угодно, а нам — ровным счетом ничего.

В контракте было сказано, что Лео ни за что не несёт ответственности и ни за что не отвечает. Единственным участником «Birds», который не подписал контракт, оказался Боб Лангэм. Вернее, этого не захотел его папочка. Семья Лангэмов не взяла на себя такой смелости, так что нам пришлось взять нового ударника — так к нам присоединился Пит Макдэниэлс.

Едва наши родители подписали контракт Лео, мы начали пахать на него 7 дней в неделю. Помнится, что с 10 фунтов в неделю наша зарплата упала до 5-и, и только спустя целых несколько месяцев нам еле удалось повысить её до 30-и фунтов. Может быть, это были и приличные бабки в то время, но эту сумму Лео платил всей группе, а не каждому в отдельности, так что мы делили её на 5, а еще сами платили за еду и одежду. Случалось, что само пребывание в группе реально выходило нам в копеечку.

Не только проблемы с деньгами — сама гастрольная жизнь в голубом фордовском фургоне, была, на…, ужасной. Колин вёл его, в то время как мы скучивались где-то сзади вместе с оборудованием. До Манчестера приходилось добираться 5 часов. Мы клали подушки на усилители и старались заснуть, но они всё время соскальзывали, и мы оказывались на полу. Когда мы приезжали на север, то выползали из фургона, смердя и пукая, и Колин давал команду строиться.

Я не знал этого тогда, но, скорее всего, все в музыкальном бизнесе проходили через подобные испытания в самом начале. На заре карьеры «Стоунз» их теперь уже, к сожалению, покойный клавишник Ян Стюарт также перевозил всех в мини-фургоне. У них был назначен концерт одним вечером, скажем, где-то на севере, другой концерт — на юге, а потом — опять на севере. Стю был просто убийственным водителем и никогда не останавливался, как бы этого ни хотели другие. Мик, Кит, Брайан и Чарли скучивались сзади фургона, в то время как Билл убеждал всех, что ему там дует, и единственное место, где ему будет лучше — это на переднем сиденье вместе со Стю. Так что все они мяли себе бока в задней части фургона, в то время как Билл устраивался с комфортом, а Стю мчал во весь опор вдоль и поперек Англии. Если кто нибудь хотел пописать, то ему приходилось делать это в бутылку. Такова была их ученическая доля.

Джесси Эд Дэвис, гитарист «Taj Mahal», как-то играл с Конвеем Твитти, и рассказал мне похожую историю. Когда они передвигались в фургонах, Конвей никогда не останавливался, если кто-либо хотел писать. Джесси Эд — или кто-то другой из его группы — умолял Конвея остановиться, но тот продолжал ехать с криками: «Я, на…, не останавливаюсь, писай в бутылку». И вот однажды всё пошло совсем плохо: Джесси Эд пописал в бутылку и, не зная, что с ней делать дальше, подумал, что окошко фургона открыто, и вылил туда содержимое бутылки. Окошко оказалось закрытым, и все, что было внутри бутылки, оказалось на Конвее. Джесси Эд за это был уволен.

Главная причина, по которой группы ездили по ночам, была в том, что гостиница стоила денег, и менеджеры платили за неё с большой неохотой. Одним из немногих отелей, где мы иногда останавливались, был в Олтринчеме за Манчестером. Но только если на следующий день мы выступали где-нибудь поблизости. Али сдружился с дочерью парня, которому принадлежало это заведение, так что мы всегда были рады побывать там, как только это у нас удавалось. Однажды вечером в Олтринчеме я снял одну пташку и привел её к себе в комнате, не зная, что в это время остальные парни спрятались в туалете. Мы вечно шутили и поддразнивали друг друга, потому что к этому приходится прибегать на гастролях, чтобы совсем не свихнуться. И вот, когда Ким, Тони и Али выпрыгнули из туалета, я только заканчивал свое дело. Они начали смеяться и дразнить меня — но не потому, что засекли меня на месте преступления, а потому что в это время на мне были мои красные носки. Я всегда оставался в них — это старая английская привычка. Я начал снимать носки лишь позднее, когда начал иметь дело с раздетыми девушками.