Римская карусель (СИ) - Дельта Марк. Страница 57

   Алкиною хотелось услышать что-то большее.

   - Красноречие это не главное, - повторял он. - Намного важнее - сама суть благой вести, которую он доносит до людей!

   Александр без особого воодушевления повторял, что, какова бы ни была весть, Ириней доносит ее весьма красноречиво. Не добившись от брата желаемого отклика, Алкиной закусил губу и замолк.

   Вокруг среди травы тут и там искрились на солнце полевые цветы. Впереди виднелись дома.

   Александру не хотелось огорчать брата, но и лгать ему он тоже не мог. Пребывание в общине произвело на него весьма странное впечатление.

   До начала богослужения прихожане, разбившись на группы, вполголоса обсуждали последние новости из Сирии. После длительной осады Пальмира пала. Зенобия и ее сын Вабаллат предприняли попытку бегства в Персию на быстроногих верблюдах, но римские легионеры их догнали. Царица выразила покорность императору, заявив, что никогда не пошла бы против воли Рима, если бы ее не уговорили злонамеренные советники, и в первую очередь - воспитатель ее сына, знаменитый философ Дион Кассий Лонгин. Философ был казнен, а бывшую правительницу и ее сына Аврелиан оставил в живых, отправив в Рим в качестве пленников.

   Кордубские христиане, обсуждая эти события, выражали неприкрытую радость в связи с гибелью философа-платоника. Еще большую радость вызвало у них сообщение о том, что цезарь, позволив христианским иерархам уговорить себя, изгнал из Антиохии епископа-еретика Павла Самосатского. Его учение, отрицавшее божественную природу Христа, было несколько лет назад осуждено церковью на Антиохийском соборе. Несмотря на осуждение, Павел, пользуясь расположением Зенобии, до сих пор удерживал епископскую кафедру. Теперь он наконец был низложен к вящей радости своих противников.

   Проповедь пресвитера действительно оказалась вдохновенной и зажигательной. Тем не менее Александр постоянно отвлекался на свои мысли. Он страдал от невозможности рассказать брату о недавнем открытии своей неподверженности старению. И от того, что не может поделиться с близкими вечной юностью. Искоса поглядывая на лицо Алкиноя, молодой орбинавт пытался представить себе, что оно дряхлеет, но это было все равно, как если бы человек, глядя в зеркало, попытался увидеть, как прямо у него на глазах стремительно стареет его собственное отражение.

   По окончании богослужения пресвитер сделал объявление. Под одобрительные возгласы прихожан он публично восхвалял поступок одного христианина, недавно скончавшегося кордубского богача по имени Прокул. Как стало известно после его смерти, Прокул завещал все свое огромное имущество общине, не оставив жене и троим детям и медного асса, поскольку они не приняли его веры. Этот поступок, судя по отзывам прихожан, был воспринят ими как пример, достойный всяческого восхищения. Никто не сказал ни слова о том, что Прокул обрек на нищенское существование собственных детей.

   Чрезвычайно удрученный услышанным, Александр, однако, решил не делиться своими чувствами с Алкиноем, дабы не усиливать отчужденности между ними.

   Александра продолжили донимать мысли о его вечной юности, которой были лишены все близкие ему люди - и брат, и родители, и друзья. Он думал о том, что будет жить столетие за столетием и постепенно перестанет замечать, как мимо пролетают годы и десятилетия. Эти сроки, отмеренные другим людям, будут казаться ему слишком короткими, чтобы быть заметными. Глядя на летающих над луговыми цветами бабочек-однодневок, Александр представлял себе, что это Алкиной, Семпроний, Лаодика, Хлоя, Клеомен, Кальпурния, остальные "кентавры".

   Как можно спорить с кем-то, кому осталось жить всего один день? Александр больше не собирался возражать Алкиною, что бы тот ни говорил. Он уже жалел, что в течение семи месяцев, прошедших после попытки открыть в брате дар орбинавта, он проявлял так мало терпения к речам и поступкам Алкиноя.

   Но вскоре, когда вдали уже показался дом, где проживала труппа, Александр убедился, что отказаться от желания спорить не так-то просто.

   - Я знаю, откуда у тебя способность менять мыслью прошлое, которое ты мне когда-то продемонстрировал, - заявил вдруг Алкиной.

   Это было первое упоминание темы воздействия на явь после того памятного декабрьского дня, когда братья выяснили, что Алкиной лишен этого дара.

   - Я спрашивал пресвитера, - добавил он.

   - Как? - удивился Александр. - Ты же обещал никому не рассказывать!

   - Я не говорил ему ни о тебе, ни о твоем даре, - успокоил его брат. - Просто спросил, откуда берутся у некоторых людей, не признающих Христа, чудотворные способности. Например, в священном писании рассказано, как египетские жрецы превращали жезлы в змей в присутствии фараона. Пресвитер объяснил мне, что любые способности даются человеку либо от Бога, либо от сатаны.

   Александр, уже понимая, к чему клонит собеседник, почувствовал, как в нем растет возмущение, несмотря на принятое решение не спорить с братом.

   - Твоя способность идет от дьявола, - вынес свой вердикт Алкиной. - Это самая настоящая магия, и она запрещена Христом. Даже мысль о том, чтобы менять ход времени, является богохульством и посягательством на установленный Господом миропорядок.

   Александр хотел ответить что-то резкое, но тут его внимание опять привлекли бабочки, напомнившие ему о принятом решении.

   - Тебе необходимо преодолеть свою бесовскую гордыню, креститься и покаяться. И, конечно, отказаться от даров нечистого, - говорил Алкиной. - Поверь мне, брат, я говорю это из беспокойства о твоей душе.

   - Кстати, я тоже беспокоюсь о тебе, и не только о тебе, - вырвалось у Александра, несмотря на то, что он не хотел затевать споров. - Я очень опасаюсь, что вернутся времена гонений на христиан, как это было при Валериане. И тогда ты можешь пострадать, и эта мысль не дает мне покоя.

   - Что ты хочешь сказать? - Алкиной взял его за рукав и заставил остановиться. - Уж не должен ли я отказаться от истинной веры из страха перед гонениями?

   - Я не могу уговаривать тебя отказаться от того, во что ты веришь, - ответил Александр. - Но ты можешь хотя бы не вести бесконечных разговоров с родителями. Что если ты убедишь их, и они примут христианство? Как ты думаешь, готовы ли они к страшным пыткам и к казни во имя Христа?

   Краска гнева залила лицо Алкиноя.

   - Мученический венец, - процедил он сквозь зубы, - это счастье! От мучеников исходят великие дары, они способны освобождать остальных членов общины от самых тяжких прегрешений. Кровь мучеников питает древо церкви! Их заслуги столь велики, что они могут дать другим часть своей благодати. Лучше претерпеть муки и смерть, чем жить в неведении и грехе!

   Александр уже жалел, что начал этот разговор. Отклик брата на его слова можно было предугадать заранее. Было понятно, что Алкиной говорит в запальчивости, что в действительности он вовсе не желает пыток и казни своим родным. Юный орбинавт решил подождать, пока брат остынет, а затем все же попытаться наладить с ним нормальные отношения. Мысль о том, как короток век Алкиноя, не оставляла Александра. Нельзя обижать тех, кому дано жить так недолго, что бы они ни говорили про "дары нечистого" и "кровь мучеников".

   Следовало - по той же причине - помириться и с Хлоей. В последнее время танцовщица вела себя так, словно Александра не существовало, не разговаривала с ним и даже не здоровалась при встрече.

   Дома Алкиной сразу направился в комнату, которую делили близнецы, а Александр походил по дому, затем вышел во двор, где и обнаружил девушку. При виде его, танцовщица сразу же двинулась в сторону дома, но Александр остановил ее, мягко обняв за плечи.

   - Хлоя, - произнес он, - мы не должны ссориться. Ведь мы как брат и сестра. Все мы здесь одна семья.

   - Мы не ссорились, - быстро произнесла Хлоя. Она отстранилась и на мгновение замерла, ожидая, что он снова коснется ее и станет уговаривать. Но Александр молчал, грустно глядя ей вслед. Он не видел ее покрасневшего лица и выступивших на глазах слез.