Неведомый груз Сборник рассказов из журнала "Вокруг света" - Морозов Александр Иванович. Страница 29
Лейтенант почтительно принял из дрожащих рук толстую книгу в плотном холщовом переплете. Красный шелковый шнур прошивал страницы журнала вверху и внизу. Сургучные печати намертво прикрепили концы шнура к переплету: не вырвать ни листа.
Так лейтенант Сидоров начал писать последнюю главу своей «Истории» — «Плавание „Отважного“».
Прямые обязанности лейтенанта Сидоров выполнял, стараясь, где можно, применить опыт людей, терпевших штилевые бедствия в разных частях океана. Перебирая в памяти бесчисленные случаи кораблекрушений, он выискивал среди них то, что могло пригодиться команде «Отважного». В корабельном журнале появились новые записи:
«Сегодня все матросы и офицеры в полдень обливались морской водой. Потом было легкое, неутомительное ученье. Вечером вызвали песенников».
Лейтенант не написал, как жидко и печально звучали голоса еще недавно лихих песенников, затянувших любимую песню матросов «Плакала, рыдала».
— Что завели панихиду! — крикнул первый помощник капитана. — Давай плясовую!
Но плясовая оказалась еще страшнее. И когда лучший плясун, боцман Латышев, выполняя трудное колено, упал и не сразу поднялся, помощник поторопился отдать приказ:
— Команде отдыхать!
Очень многое написано о бурях, о ветрах. Сидоров великолепно знал, как следует убегать от центра тайфуна, увлекающего корабль к гибели, словно сквозной ветер пушинку. Ему было известно, когда и как надо в шторм уменьшать поверхность парусов, зарифливая их. И многое еще знал лейтенант Сидоров. Но никто не научил его, что делать в штиль, в такой проклятый штиль, в какой попал «Отважный».
Единственное, что еще было в распоряжении команды, — это морская вода. И матросы по нескольку раз в день полоскали рты для укрепления десен, промывали воспаленные глаза. Окатывали водой палубы «Отважного» и трюмы. Тяжелый запах разлагавшейся воды, попавшей в бриг во время бурь, наполнял корабль, словно сам он медленно гнил.
Работа над журналом была для Сидорова совсем легкой и помогала ему убивать свободное время, которого было на бриге гораздо больше, чем нужно. Иначе обстояло дело с «Плаванием „Отважного“».
Лейтенант скоро понял, почему так мало попадалось ему дневников, оставленных людьми, повествующими об истории собственной гибели. Описания кораблекрушений, всякого рода несчастий на море многим неплохо удаются на берегу, в удобном, тихом кабинете.
Сидоров не относился к таким людям. Не раз он хладнокровно продолжал писать в сильнейший шторм, в мучительные часы приближения тайфуна. Но когда без всякой надежды сидишь на бриге, застрявшем в океане вдали от всех корабельных путей, — это уже совсем другое дело. Весьма трудно спокойно говорить о страданиях, которые с каждым днем будут страшнее.
Сидоров сумел справиться с собою. Но с тех пор как он углубился в последнюю главу своей рукописи, он чувствовал себя как будто другим человеком. Жил-был лейтенант Василий Сидоров, плавал по морям и океанам, много перенес, бывал счастлив, выпадало на его долю и горе. Потом погиб. С честью, мужественно выполнив все, что считал своим долгом. А теперь его теле живет, вернее доживает, кто-то другой, и единственной связью двух этих людей служит рукопись, в которой имя Сидорова, впрочем, упоминается только на титульном листе.
Порою, забывшись, Василий Сергеевич обдумывал планы будущих книг. Работы над ними хватило бы на несколько лет. Надо, например, написать о том, почему, отправляясь в плавание, моряки рассчитывают обязательно на благополучный исход. В бедствии на море люди так беспомощны, как будто это происходит в первый раз на земном шаре. В недрах моря кишит жизнь, во всех водах есть живые твари, растения. Разве они не годятся в пищу? Надо только заранее задумываться об этом, идя в плавание, запастись особыми удочками, может быть сетями.
Нет, не удастся лейтенанту Сидорову написать такой книжки. Не хватит ни времени, ни материала. Надо постараться хотя бы рукопись, над которой он сейчас работает, дополнить всевозможными полезными сведениями.
Разве не заслуживает упоминания ловля акулы, на которую отправились боцман Латышев с несколькими матросами-добровольцами? Боцман утверждал, что акула хватает добычу и только потом начинает соображать, стоило ее глотать или нет. Поэтому отсутствие наживки — совсем не беда. Он привязал на конец длинного каната куски железа и дерева и огромный крючок, изготовленный корабельным мастером.
Шлюпка с рыбаками тихо-тихо скользила вокруг брига. С палубы за ней, замерев, следила команда, словно страстные рыболовы за движениями поплавка на сонной поверхности речной заводи. А когда лодка, вдруг сильно дернувшись, сначала высоко задрала корму, потом закачалась с борта на борт и, наконец, перевернулась, десятки людей испустили горестный вопль. Охотники спаслись, но снасть пропала вместе с добычей.
Эта попытка, однако, ободрила матросов, и на ловлю стало выходить по нескольку шлюпок. Но, видно, только один какой-то подводный бродяга забрался в эти дебри. И по вечерам матросы все чаще говорили, что не в добрый час бриг вышел из Кронштадта, что проклятие лежит на черных ящиках с казенными печатями: море не пускает таинственный груз дальше.
Сказочник и фантазер, марсовый Сусликов в тихую лунную ночь так ярко нарисовал перед собравшимися в кружок матросами, как Кириллов будет бродить по опустевшему бригу, охраняя проклятый груз, что незаметно подошедший боцман с остервенением плюнул и воскликнул:
— Ну и сатана ты, Сусликов! По линькам соскучился?
Не только матросы, но даже офицеры относились к Кириллову со сдержанным недоброжелательством. Его считали вольным или невольным виновником злополучного рейса.
Сначала Сидоров думал, что Кириллов просто один из прихлебателей всесильного Волкова, слепой исполнитель его воли. История создания аппарата для получения питьевой воды из морской несколько изменила взгляды лейтенанта. Знания и способности, проявленные Кирилловым при постройке этого сложного устройства, изумили Сидорова. Он подробно описал весь аппарат и даже начертил его в своей «Истории».
Эта штука пригодится многим.
И все-таки, размышляя над известной только Кириллову целью рейса, Сидоров пришел к выводу, что таинственность его вряд ли объясняется благовидными причинами.
Как-то, сделав очередную запись в корабельном журнале, Сидоров задумался над картой. «Отважный» застрял в мертвом пространстве, почти в середине гигантского угла, образуемого курсами кораблей, направляющихся к Южной Америке и к мысу Добрая Надежды. Кого еще занесет сюда? В лучшем случае другой корабль, терпящий бедствие. На осьмушке же фунта солонины долго не протянуть.
Люди, не знающие истории кораблекрушений так глубоко, могли еще на что-то надеяться. Но в памяти Сидорова одна за другой вставали картины трагических событий, происходивших примерно в этих же местах… Здесь капитан корвета «Устрица» нашел «Город Лондон». Мертвый штиль в течение двух месяцев держал на привязи корабль, на котором не осталось даже крысы живой. Кровавым бунтом закончилось плавание «Мечты». Где-то неподалеку попыткой людоедства опозорили себя моряки «Золотого берега».
Нет, никакой надежды больше не могло быть!
Сидоров перевернул страницы рукописи и, вычеркнув из названия главы слово «плавание», вписал вместо него другое.
Надежды нет
