Счастливого пути Сборник рассказов из журнала «Техника — молодежи» - Морозов Александр Иванович. Страница 16

Видимо, мое лицо не выразило никакого восторга. Дорндак обиженно пожал плечами, посмотрел на часы и сказал холодно:

— Ничего другого я, к сожалению, сделать не могу. Найти работу для инженера сейчас невозможно.

Я поблагодарил профессора, хотя ни одну секунду не думал превращаться в «Демона динамита», и поторопился уйти, так как он стал мне невероятно противен. Скоро я почти забыл о Дорндаке. Но как-то, встретившись с Ирвингом Картером, — помнишь его? — тоже безработным, я вспомнил нашего старого профессора и, смеясь, рассказал Ирвингу о его предложении. К моему изумлению, Картер сразу решил всерьез взяться за это дело. Несмотря ни на какие мои уговоры, он отправился к Дорндаку. Петля в те дни совсем уже затянулась на моей шее. Я сдался… И каша заварилась!

Я никогда не видел динамита и, признаюсь, в первый раз держал в руке динамитный патрон, с большим опасением представляя себе, что будет со мной, если эта штука вдруг вздумает взорваться.

Но постепенно я приучил себя к взрывам и совершенно не вздрагивал, когда вблизи внезапно раздавался их оглушительный грохот.

Дорндак, принимавший самое горячее участие во всех наших опытах, нарисовал схему, которой должен был воспользоваться Картер. Динамит помещается на толстую стальную плиту. Картер скорчивается на коленях в шести дюймах от него, прикрывает голову и плечи наклоненной доской, укрепленной на шарнире, и взрывает детонатор электрической батарейкой. Все это должно происходить в большом картонном ящике с деревянными планками.

Мы проделали множество опытов, как будто нащупали верный путь, и все же во время решительного испытания взрыв проломил Картеру череп. Картер навсегда вышел из строя.

Начав рассказ о своем превращении в «Демона динамита», Джек думал изложить все юмористически, но незаметно для себя он лопал во власть пережитых страхов, сомнений и сейчас думал только о том, чтобы правильно передать свои чувства.

— Когда Картер после выздоровления надел мне на голову в присутствии громадной толпы металлический шлем с резиновыми наушниками, наполненными водой и плотно пригнанными к ушам специальным механизмом, и облек в комбинезон, подбитый несколькими слоями ваты, я уже не был Джеком Марионом, а только «Джеком-самоубийцей», как меня называют теперь в рекламах. Только не думая ни о чем, кроме нескольких движений, которые предстоит сделать, ничего не вспоминая, можно в таких случаях поступать правильно, безошибочно и не испытывать животного ужаса. Впрочем, всему этому я научился после. В первый раз, когда я скорчился в своем ящике и увидел перед самым носом красную кнопку, нажав которую я, в лучшем случае, останусь на всю жизнь слепым калекой, я выскочил из ящика, твердо решив послать всех к чёрту. Взорвать в шести дюймах от собственной головы полтора динамитных патрона — какое безумие! Пусть сам Дорндак первым сделает это. Помню немое огромное кольцо собравшейся публики, встревоженное лицо Картера. Далекий женский голос крикнул: «Не надо! Не надо!»

И тут я вдруг почувствовал, что отказаться от начатого для меня еще страшнее риска лишиться головы.

— Испорчена батарея, — сказал я.

Картер, конечно, не поверил, но сейчас же через громкоговоритель оповестил публику о причине задержки и соединил детонатор с новой батареей.

Слово Картера: «Готово!» прозвучало для меня, как приговор к смерти. Но я решительно влез в ящик, скорчился и нажал кнопку. Нередко все это снится мне, и во сне происходившее кажется еще страшнее. Мы тогда не знали, что помост надо загораживать сеткой. Взрыв сбросил меня с помоста, и волна кружила по полю бедного «Джека-самоубийцу», как юлу, футов тридцать.

Потом я не раз повторял свое выступление, и, как видишь, жив. Но динамит часто делает мне сюрпризы: то я взлетаю свечой вверх, то с силой ударяюсь о проволочную сетку ограждения и, как теннисный мяч, отскакиваю к центру. Часто теряю сознание, и тогда Картер незаметно обливает мою голову водой. Я встаю и раскланиваюсь, а потом мы мчимся в больницу. Последний раз я лежал в лечебнице две недели.

Самое главное — правильно установить момент взрыва. Это настолько сложно, что даже побеждает чувство страха. Скорчившись на коленях за подвижной стальной доской, я поднимаю и опускаю ее движениями корпуса, пока не чувствую, что мое тело собрано в один комок для встречи удара.

Джек говорил слишком громко, старательно отчеканивая каждый слог, как делают люди, слух которых недавно ухудшился резко и внезапно.

Это придавало его словам особую, подчеркнутую паузами выразительность.

— Я уже почти привык к своей роли «Джека-самоубийцы». Мне только неприятно, когда я чувствую, что нахожусь в огромном кольце желающих, чтобы взрыв убил меня. Ведь в надежде на это зрители, собственно, и собираются вокруг моей проволочной клетки. Им мало оглушительного удара, обломков ящика, взлетающих к небу.

Мильн порывисто встал. От резкого толчка стола стаканы с недопитым красным вином упали на пол, и вино растеклось лужами крови.

— Джек, дорогой мой… Лучше бить камни у дороги, косить чужие вещи на вокзале, чем делать то, чем ты занимаешься сейчас. Ты рискуешь жизнью, и только для того, чтобы у зрителей пробудились зверские инстинкты. Брось свой динамит.

— Я то же самое как-то говорил Картеру. Мне казалось, что, придя домой, многие из зрителей должны терзать кого-нибудь, бить своих детей, жен, обдумывать преступления. «Ерунда! — ответил Картер. — Подумай лучше о наших кино, радио и литературе, направленных действительно на пробуждение самых гнусных, опасных инстинктов, и твой трюк покажется тебе детским, невинным зрелищем. К тому же оно достаточно редко. Вряд ли найдутся охотники повторить наш опыт».

Джек вдруг засмеялся.

— Я хотел было застраховать свою жизнь. В компании «Ллойд» мне вежливо сказали, что мой трюк вызывает у них большие сомнения в выгодности для них подобного страхования. Я хочу попросить тебя вот о чем. Если со мною что-нибудь случится, возьми на себя хлопоты по получению моих денег. Я все подготовлю. Картеру я, к сожалению, не могу доверять. Он превратился в какого-то маленького хищника, мечтающего только о том, чтобы побольше выжать из меня, прежде чем один из взрывов убьет «Джека-самоубийцу». Вчера, например, он за этим самым столом с простодушным видом сказал мне: «Знаешь, Джекки, я ночью совсем не спал. Все думал о новом предложении Дорндака. Он придумал трюк, еще эффектнее динамитного. Он уже набросал проект и сделал необходимые вычисления. К твоей спине прикрепляется огромная ракета особого устройства, — нам ее, по указанию профессора, охотно сделают на заводе ракетных двигателей. Ты поднимаешься на четыре тысячи футов, а оттуда спускаешься на парашюте…»

Джек засмеялся.

— Здорово придумано, а? И должен тебе сказать, что я сделаю это: единственное мое утешение — полная победа над страхом смерти. Я хладнокровно встречу любую опасность, любую беду. Это хорошо, Чарльз, — чувствовать себя совсем бесстрашным. Ты не можешь этого понять. Конечно, и ты храбр, но по-своему. Твоя храбрость, так сказать, тихая. Ты смел, не видя опасности во всей ее реальности, полноте. А в тюрьме ты, может быть, будешь горевать, плакать. Никто не знает, как ты себя будешь там вести, как перенесешь осуждение на много лет заключения, на казнь наконец.

— О да! — воскликнул Мильн. — Куда уж мне до «Демона динамита»! Но с моей точки зрения, ты — отъявленный трус. Ты струсил, Джекки, ты испугался настоящей борьбы с людьми, для которых мы, молодежь, только пешки в их нечестной игре. Конечно, ни я, ни мои друзья не станем рисковать головой, чтобы добыть такой ценой деньги и фальшивую, позорную славу. Но ты напрасно думаешь, что я не видел опасности лицом к лицу, что я не знаю, как буду вести себя, умирая. Вот здесь, под сердцем, у меня сидит пуля, и не какая-нибудь, а наша стопроцентно американская. Я получил ее в стране, где сейчас не на жизнь, а на смерть идет борьба между новым и старым, между справедливостью и подлым насилием и где американские войска, флот и авиация поддерживают, ты сам понимаешь, ставленников господ с Уолл-Стрита. Я отправился туда в качестве военного корреспондента и успел написать кое о чем, что там творили наши «герои»: об их трусливом, паническом бегстве, о грабежах, бомбардировках сел и незащищенных городов. Ввиду того, что у нас «свобода слова», меня попросту, без лишнего шума, попытались пристрелить, когда я ночью возвращался домой…