Март - Давыдов Юрий Владимирович. Страница 51

Все эти нечаевские кивки на товарищей – ведь до переписки с Исполнительным комитетом он ничего не знал про «Народную волю», – все эти его намеки на сочувствие наследника, на сановную важность своей персоны, вся эта нечаевская игра в самозванство возмущали Волошина, Желябов был снисходительнее: «И Христос лукавил, Денисушка». Волошин гневно отмахивался.

Существует ли нравственное право на ложь? Хотя бы на ложь во спасение? В сущности, что сие значит? Старая нечаевская погудка. Одна правда для себя, другая… Да и не правда, а кривда или полукривда – для остальных. Ух, ненавидел Денис эдакую вот заквасочку, и лишь мысль, что старается ради Саши, ради Михайлова, поддерживала его решимость и его участие в «крепостном деле». Только бы перевели Михайлова из Дома предварительного заключения в крепость…

С приходом Штырлова Денис, как и в прошлый раз, изобразил на бумажке треугольник Алексеевского равелина. Два отставных стражника склонились над чертежом.

– Ну-с, братцы, повторенье – мать ученья. Вы слушайте, верно ль я понял. Чуть споткнусь – поправляйте. Итак, с этой стороны – казарма? Хорошо, идем дальше. С этой – кухня и склад…

Волошин и впрямь вроде бы самовидцем был – так он теперь ясно представлял Алексеевский равелин. И дворик, и мостик через ров, отделяющий равелин от Петропавловки, и два зарешеченных окна, обращенные к воротам, и полутемные коридоры, где, как выразился Кузнецов, «начисто обезглазеть возможно», и казематы с их обомшелыми стенами.

В первые годы заточения Нечаеву давали чернила и бумагу. Он сочинял романы. Должно быть, от тех уже весьма давних лет у него остался некий романный замысел, он его и предложил Исполнительному комитету: «офицеры» и «генералы» чуть ли не с барабанным боем маршируют в крепость, чтобы дать Нечаеву «сиянье дня». Силами равелинной команды он, Нечаев, арестует императора, когда тот пожалует в Петропавловский собор. Арестует царя и поднимет над крепостью, как раз напротив Зимнего, красное знамя.

Сдается, и сам автор проекта не шибко в него верил. Просто он был из тех, о ком говорят: «У этого бурная фантазия». Да и к тому ж, чего только не надумаешь в четырех казематпых стенах, чем только не распылается воображение?

В Нечаеве, однако, уживались «бурная фантазия» и практическая сметливость. Желябов с Волошиным, расшифровывая последнее послание «известного арестанта», переглянулись: ого, тут было над чем всерьез пораскинуть мозгами!

Внутренний дворик, оказывается, имел скрытый широкий водосток; выходил он к Неве. Не бежать ли через него? Во-вторых, во время прогулки можно покинуть равелин с помощью стражников… Водосток? Но какой он длины? И точно ль выходит над уровнем реки или в глубине, подо льдом? Конечно, река стала, и можно бы обозреть местность. Однако часовые Зотова бастиона не состоят в нечаевском заговоре. Попробуй-ка сунуться к равелину по льду… Теперь: если солдаты и выведут переодетого Нечаева из равелина, то вывести они его могут лишь в крепость, а уж там придется шествовать на виду у всяческого рода служителей и чинов…

Желябов забрал в кулак бороду. Денис машинально перелистывал попавшееся ему под руку старинное описание Царского Села… Они сидели в квартире с окном на Мойку; на другой стороне ее видно было длинное, похожее на комод здание, где жил некогда Рылеев. Морозный день, ясно, молодо сверкал, в комнате топился камин, пахло сухой березой.

– Задача-а, – Желябов ворошил бороду. – Н-да, задача… Вот что, брат… Что он там о солдатах?.. Ну-ка?

– Ох, башковит. – Желябов, восхитившись, даже лопатками зашевелил. – Догадывается, как люди нужны. Сидит взаперти, а нам еще и людей вербует.

– «Догадывается… Людей»… – фыркнул Денис. – А догадывается ль, спроси, что эти вот люди головы сложат?

– Оставь, – прихмурился Желябов, – все-то у тебя, брат, крайности. Нечаев как пишет? Поддерживайте, пишет, сознание, что служат великому делу…

– А ты думал, он напишет: поддерживайте, что мне служат? Вот он говорит: солдаты могут вывести. Хорошо. Они его выводят. А сами? А сами-то? Нет, Андрей, по мне, вот что: бежать должно так, чтобы солдат не заподозрило начальство.

Желябов откинулся на стуле, сунул руки в карманы серых в полоску брюк, сощурился:

– Идеального требуешь.

Денис с силой захлопнул книгу.

– А ты на меньшее согласен?

Желябов перестал щуриться, спросил резко:

– Бежать ему иль не бежать?

Денис помолчал.

– Уж коли на то пошло, скажу. Бежать, да только не теперь.

– Когда же?

– А вот когда Сашу со Шпалерной – в крепость.

Желябов опешил.

– Так вон оно что… Вот ты о чем. А мне и в голову не приходило. Что ж ты молчал до сих пор?

И вправду, что ж это он молчал? Тут таилось «нечто», и в этом «нечто» до конца он и самому себе не признавался.

С арестом Михайлова вновь одолевали Волошина давние опасения, вновь терзала мысль о возможности «второго издания нечаевщины». При Михайлове этого быть не могло. Почему? Не могло, и баста. Михайлов был тому ручательством, гарантией. А теперь?.. Андрей занял Сашино место в организации. Нет, тысячу раз нет – никаких сомнений у Дениса не было. И все-таки… все-таки он не мог верить в Желябова так, как верил в Сашу. Почему? Денис не знал.

– Что же ты молчал? – с укором повторил Желябов.

Денис не ответил. Потом сказал:

– Помнишь? Он любил старую легенду: сидит герой в тюрьме, ждет смерти. И вот в темную бурную ночь приходят его друзья, приходят, чтоб вызволить. Помнишь?

– Да-да… Стой, Денис, стой! – Желябов встряхнулся. – Ты вот… знаешь, ведь все-таки надо этот водосток… А? Снаружи бы на него поглядеть! Выберем такой час, чтобы сумерки, как говорится, меж собакой и волком. Выберем, а? Да по льду, по льду!

– Можно, – обрадованно согласился Денис, – это мы непременно. А еще… Я вот на той неделе в равелин намерен.

– Что-о? Спятил?

– Почему «спятил»? Есть, брат, такой солдатик лихой, Платошей звать. Платой Вишняков. Я уж с ним перемолвился. «А что, говорит, ваше благородие, отчего нельзя? Ты, говорит, нашим братом, нижним чипом, обернись, а вечерком – ужом, тенью».

– Ты решительно спятил!

– О господи, – вздохнул Волошин. – Будто не знаешь, лучше ведь раз увидеть, чем сто раз услышать. Равелин я теоретически, можно сказать, как пифагоровы штаны…

– Практически захотел? – сердито перебил Желябов.

– Ну, не в этом смысле, – поморщился Денис.

Желябов прошелся по комнате, передернул плечами, будто озяб, погрел руки над огнем, сказал:

– А мы тебе этого не позволим. – И, повернувшись всем корпусом, твердо повторил: – Не позволим.

– Кто «мы»? – вскинулся Денис.

– Мы! Понял?

– Нет, не понял, – отрезал Денис. – И понять затруднительно. – Его коробил повелительный тон Желябова.

– А понять нетрудно, – заговорил Андрей, перекатывая желваки и уставляя бороду на Волошина. – Очень даже нетрудно, Денис Петрович, милостивый государь мой. Мы у цели, на пороге, мы, черт возьми, совсем затерроризировались, а тут вдруг находится Дон-Кихот Ламанчский… Да, да, да! И не гляди, не гляди, не из пугливых! Находится, видите ли, и – на рожон.