Козырная дама - Соловьева Татьяна. Страница 6

— Потом столкнули в выгребную яму, придерживая за постромки так, чтобы голова была на поверхности. Я сидел по уши в дерьме, а эти гады гоготали, отпускали гнусные, грязные шутки… Щуплый снова спросил, согласен ли я подписать договор. Я чувствовал себя таким униженным и раздавленным, что даже не боялся. «Нет!» — сказал я. «Ишь какой несговорчивый! Опускай!» — засмеялся щуплый, и меня с головой окунули в дерьмо. Вытащили и снова окунули. И снова, снова. Не могу сказать, сколько это продолжалось, был почти в бессознательном состоянии. Осознавать себя начал, только когда вытащили из ямы и окатили водой из шланга… Поверьте, Геннадий Васильевич, то, что я пережил тогда, — страшнее любых пыток…

— Верю. На это и рассчитывали ваши похитители, потому и пропускали свои жертвы через сортир. Да, Сергей Иванович, жертвы. Вы не единственный человек, кто прошел через это гнусное издевательство. И знаете, что я вам скажу, Сергей Иванович, хотя, может, мои слова покажутся вам циничными, тот, кто придумал такой пыточный прием, — невероятно умный человек. Страх перед физической болью, даже перед смертью не даст такого быстрого и эффективного результата. А унижение, которому подверглись вы и другие потерпевшие, а таких было немало, легко ломает человека морально. Сколько времени понадобилось, чтобы вы подписали договор купли-продажи?

— Вечер…

— Вот видите. Всего вечер… И не нужно никого держать в подвале, бить, угрожать. Достаточно несколько раз макнуть в дерьмо, чтобы человек дрогнул, поставил нужную подпись. Вы же подписали…

— Да! Подписал! — произнес Астанин с каким-то вызовом. — А вы на моем месте не подписали бы? Они убили бы меня. Но даже не в этом дело…

— В чем же?

— Этот, щуплый, как будто читал мои мысли. Сказал, что никакие друзья не помогут ни мне, ни тем более моей семье, потому как их «ассенизационная бригада» выше любой «крыши» в городе, и моей тем более. А когда он назвал кое-кого по именам, я понял: меня сдали, и упираться бессмысленно.

— Кое-кого?

— Вы же сами понимаете, Геннадий Васильевич, у меня, как у любого предпринимателя, есть «крыша». Разве мой цех выжил бы, если бы я не отстегивал кому надо. К тому же щуплый очень красочно обрисовал, что ждет мою семью в случае, если меня убьют. А сомневаться, что так оно и будет, если я не подпишу договор, не приходилось. Так вот, мне объяснили, что по каждой интересующей квартире обычно прорабатывается несколько вариантов. Если не срабатывает первый, с хозяином, прибегают ко второму — с его женой. Женщины, дескать, более сговорчивы, особенно те из них, у которых есть несовершеннолетние дети. Если не сработает и второй вариант, в запасе имеется третий. «Над твоими детками-сиротками возьмет опеку двоюродный дядюшка, — сказал щуплый, — так искренне любящий своих племянников, что готов задушить их в объятиях…» Думаю, если бы это угрожало вашим детям, вы бы не только отдали квартиру, но и подписали бы собственный приговор…

— Подписал бы, — честно признался Казанцев.

— Вот и я подписал… Напоследок щуплый объяснил, что из квартиры мы должны убраться в течение суток, мне заклеили глаза, рот, упаковали в какой-то полиэтилен, наверное, чтобы не испачкал машину, отвезли на Печорскую и оставили. Я выпутался из полиэтилена, зашел в свой цех, помылся под краном, переоделся — у меня на работе были старенькие джинсы и рубаха… В ту же ночь перевез семью на дачу.

— Когда это случилось?

— Почти неделю назад.

— Почему же вы сразу не обратились к нам?

— Боялся. За семью боялся, — уточнил Астанин, — бандиты предупредили меня, чтобы не вздумал соваться в органы.

Но все же решились позвонить…

— Решился, как видите.

— Сергей Иванович, вы заметили что-нибудь особенное в подвале, в саду?

— Да вроде ничего… Подвал как подвал. Старое барахло в углу. Две двери — одна вела в сад, другая, кажется, в дом… Что же еще там было? — задумался Астанин.

— Вспоминайте, Сергей Иванович, вспоминайте! Это очень важно! — настаивал Казанцев. — Всегда важны детали. В подвале могло быть что-то бросившееся в глаза! Я уверен в этом — так всегда бывает, — Казанцев словно подталкивал Астанина к ответу, словно догадывался, что именно он назовет. Но было важно, чтобы тот вспомнил сам, без подсказки.

Астанин молчал, глядя куда-то мимо Казанцева, на стену за его спиной, будто на ней мог был увидеть то, что было в подвале.

И он увидел.

— Там было много разных деревянных рам.

— Правильно! — обрадовался Казанцев.

— Правильно? Вы знаете, что в этом подвале, знаете, где он, знаете, кто у меня отобрал квартиру? Значит, вы вернете ее? — разволновался Астанин.

— Будем надеяться, будем надеяться.

Предчувствие, появившееся утром, когда

позвонил Астанин, не обмануло Казанцева — Сергей Иванович действительно побывал у «ассенизаторов». К тому же оказался едва ли не самым толковым для следствия потерпевшим, хотя кое-что из его рассказа в прокуратуре было известно и раньше — и о подвале, и о густом саде, обнесенном высоким забором, и, конечно, о гнусных пытках в сортире. Но на сей раз всплыли новые факты, которых в показаниях потерпевших прежде не было, — Южная трасса, неясное название железнодорожной станции, вычислить которое не составит большого труда.

* * *

Хорошая квартира досталась Игорю Белобородову после смерти матери. Большие светлые комнаты с высокими потолками и громадными арочными окнами следовали одна за другой и имели по две двери: в прихожую и в соседнюю комнату. Если открыть их все одновременно, получалась длинная анфилада помещений, напоминавшая о старинных особняках, заставленных массивной дубовой мебелью, креслами, канапе, буфетами, в которых хранится начищенное горничной фамильное серебро, и, конечно же, о балах при свечах, полонезах, мазурках, кринолинах, фраках — обо всем, что ушло давно и безвозвратно. По документам квартира значилась трехкомнатной, хотя на самом деле комнат было четыре, если считать и ту, которая находилась рядом с кухней и называлась подсобной.

Квартира занимала половину этажа в элитном четырехэтажном доме в центре города. Таких домов в городе было меньше десятка, и никто не ведает, каким чудом Раисе Иннокентьевне Белобородовой удалось получить жилье в одном из них. Дома предназначались для больших начальников, до уровня которых она так и не доросла, несмотря на то, что карьера ее начиналась стремительно — уже в тридцать с небольшим Белобородова стала заместителем директора самого крупного в городе металлургического комбината.

Дом вплотную примыкал к центральному городскому парку, по сути, был построен на его территории. Парк был большим и ухоженным, с живописными искусственными озерами, связанными между собой каналами, по которым, выгибая длинные тонкие шеи, плавали белые и черные лебеди…

«Неужели мне суждено стать бомжем?» — подумал Игорь.

Аллочка ушла на работу, а он устроился на диване, положил ноги на журнальный столик и стал смотрел телевизор. По НТВ шел какой-то боевик. Крупная, сильная рука держала револьвер, целясь в голову кому-то, кого на экране видно не было. Игорь невольно подался назад, словно целились в него. Это напомнило Игорю о случившемся. Даже если тетке удастся вернуть документы на квартиру, бандиты, а он теперь был уверен в том, что и этот Эдуард Андреевич, и тем более лопоухий — бандиты, от своего не отступятся… «Может, все-таки лучше отдать им квартиру, пусть только не убивают…»

Игорю стало страшно, хотя уж здесь-то, в квартире старой девы, любительницы классической музыки и вышивания маленьких подушечек, он в полной безопасности. Взгляд скользнул по экрану. Теперь и державшего револьвер не было видно, только рука, только пальцы, медленно нажимающие на курок… Игорь вздрогнул, вскочил, бросился к телевизору — выключить, но не успел — выстрел раздался…

— Вот идиот, — вслух ругнул он себя, но страх не прошел. Походил по комнате, вышел в прихожую, где на тумбочке стоял телефон. Набрал теткин номер. Никто не ответил. Положил трубку, постоял в нерешительности и, словно что-то вспомнив, снова потянулся к телефону.