Сокрушитель Войн - Сандерсон Брэндон. Страница 9

– Жизнь моя – тебе. Дыхание мое – тебе.

Ее дыхание вытекло, заклубившись в воздухе, устремилось по руке Гимна – касание было необходимо, – и он втянул его. Слабость исчезла, головокружение прошло. Эти ощущения сменились кристальной ясностью. Он почувствовал себя окрепшим, возрожденным, живым.

Девочка же потускнела. Цвет губ и глаз померк. Темные волосы утратили часть блеска, щеки стали бледнее.

«Это ничего, – подумал он. – Большинство людей говорят, что даже не могут понять, что их дыхание ушло. Она будет жить полной жизнью. Счастливой жизнью. Ее семью щедро вознаградят за принесенную жертву».

А Гимн Света проживет еще неделю. Его аура не усилилась от поглощенного дыхания – таково было еще одно различие между возвращенными и пробуждающими. Последних иногда называли низшими, искусственно созданными подобиями возвращенных.

Гимн умрет, если не получит новое дыхание. За пределами Халландрена многие возвращенные жили лишь восемь дней [1]. Однако, если возвращенному давали по одному дыханию в неделю, он мог жить не старея, а по ночам к нему приходили видения, которые предположительно показывали будущее. Так возник Двор Богов, в котором боги жили во дворцах, где о них заботились, защищали и, что важнее всего, подпитывали дыханием.

Жрецы поспешили к девочке, чтобы увести ее.

«С ней ничего не случилось, – снова сказал себе Гимн. – Вообще ничего…»

Когда девочка уходила, бог встретился с ней взглядом и не увидел былого огонька в глазах. Она превратилась в тусклую. Утратила цвет, стала блеклой. Человеком без дыхания. Оно никогда не восстановится. Жрецы вывели девочку.

Гимн повернулся к Лларимару, стыдясь внезапно наполнившей его энергии.

– Ну ладно, – сказал он. – Пойдем посмотрим подношения.

Лларимар поднял брови над очками.

– Откуда вдруг такое рвение?

«Я должен давать что-то взамен, – подумал Гимн. – Даже если это нечто бесполезное».

Миновав еще несколько красно-золотых комнат, большинство из которых представляли собой квадраты с дверьми в каждой стене, у восточной стороны дворца они вошли в длинную узкую комнату – полностью белую, что для Халландрена было необычным. На стенах висели картины и таблички со стихами. Слуги остались снаружи, а Лларимар сопроводил Гимна Света к первой картине.

– Итак? – спросил жрец.

Перед ними оказалась пасторальная картина джунглей, со склоненными пальмами и яркими цветами. В садах Двора Богов росли некоторые из этих растений, и поэтому Гимн их узнал. Сам он никогда не бывал в джунглях, по крайней мере, в этой жизни.

– Картина хороша, – сказал он. – Но не в моем вкусе. Заставляет меня думать о внешнем мире. Хочется там побывать.

Лларимар вопросительно поглядел на него.

– Что? – спросил Гимн. – Иногда Двор надоедает.

– В джунглях не подают вино, ваша милость.

– Я бы и сам мог его приготовить. Из… чего-нибудь.

– Не сомневаюсь, – ответил Лларимар, кивнув одному из помощников в смежном помещении.

Младший жрец записал то, что Гимн сказал о картине. Это было подношение богатого просителя, искавшего благословения Гимна Света. Вероятно, ему нужно набраться храбрости, чтобы сделать предложение руки и сердца, или же он – купец, намеревающийся заключить рискованную сделку. Жрецы истолкуют мнение бога о картине и сообщат просителю предсказание – благоприятное или нет, вместе с точными словами Гимна. В любом случае само подношение картины обеспечит просителю некоторую долю удачи.

Предположительно.

Гимн отошел от картины. К ней поспешил младший жрец и снял холст со стены. Скорее всего, проситель не сам написал ее, а заказал художнику. Чем лучше картина, тем более благоприятный отзыв даст бог. Похоже, будущее человека зависело от того, сколько он мог заплатить художнику.

«Не стоит быть таким циничным, – подумал Гимн. – Не будь этой традиции, я бы умер пять лет назад».

Он действительно умер пять лет назад, хотя до сих пор не знал, что его убило. Правда ли его смерть была героической? Может быть, никому не разрешалось говорить о его прошлой жизни, чтобы никто не узнал о том, что Гимн Света Смелый на самом деле умер от желудочных колик.

Мимо прошмыгнул младший жрец, уносивший картину с джунглями. Ее сожгут. Такие подношения создавались для конкретного бога, и только ему и некоторым его жрецам дозволялось на них смотреть. Гимн перешел к следующему произведению искусства. Перед ним висело стихотворение, начертанное художественным письмом. Когда Гимн приблизился, цветные точки вспыхнули. Халландренское художественное письмо было особой письменностью, основанной не на форме, а на цвете. Каждая цветная точка отражала отдельный звук в языке Халландрена. Комбинации из двух точек разных цветов составляли алфавит, который стал бы кошмаром для дальтоника.

Не всякий страдающий этим недугом решался признаться в нем. По крайней мере, так слышал Гимн. Иногда он размышлял, знают ли жрецы, как часто их боги сплетничают о внешнем мире?

Стихотворение вышло не очень хорошим, его явно сочинил простолюдин, который заплатил кому-то за перевод в художественное письмо. Простые точки были тому подтверждением. Поэты пользовались более сложными символами, непрерывными линиями, плавно меняющими цвет, или яркими глифами, слагавшими изображения. Используя символы, способные изменять контуры не теряя значения, можно сделать очень многое.

Правильное расположение цветов было тонким искусством: чтобы достичь в нем совершенства, требовалось возвышение не ниже третьего. На этом уровне человек обретал способность идеально воспринимать оттенки цвета, подобно тому, как получал абсолютный слух на втором возвышении. Возвращенные обретали пятое. Гимн не знал, как можно жить без способности мгновенно распознавать точные тона цвета и звука. Он даже мог отличить идеально-красный цвет от того, который смешался с одной каплей белого.

Он дал стихотворению как можно более хороший отзыв, хотя обычно, глядя на подношения, стремился говорить откровенно. Он считал это своим долгом. По какой-то причине долг оказался у него среди тех ценностей, к которым он относился серьезно.

Они двинулись дальше по галерее, и Гимн продолжил оценивать различные картины и стихотворения. Сегодня стена была на удивление плотно увешана подношениями. Неужели он пропустил праздник или какое-то знаменательное событие? К концу осмотра он уже устал от лицезрения живописи, хотя его насытившееся дыханием ребенка тело оставалось по-прежнему сильным и полным жизни.

У последней картины он остановился. Это было абстрактное полотно – такой стиль в последнее время становился все более популярным, особенно среди предлагаемых ему подношений, после того, как он однажды одобрил подобные работы. Из чувства противоречия он чуть было не отозвался об этой картине плохо. Как говорили некоторые боги, не помешает заставить жрецов гадать насчет того, что может понравиться их богам. Гимн подозревал, что остальные давали отзывы куда более расчетливо, намеренно добавляя неоднозначности.

Гимну не хватало терпения на такие ухищрения, особенно когда все, похоже, ожидали от него честности. И он решил, что следует уделить этой картине больше внимания. Холст был покрыт толстым слоем краски: каждый дюйм закрашен крупными, широкими мазками кисти. Преобладал темно-красный, почти багровый, и Гимн мгновенно понял, что это красный с небольшим добавлением синего и черного.

Разноцветные мазки накладывались друг на друга, создавая постепенный переход цвета. Похоже на… волны. Гимн нахмурился. Если смотреть под определенным углом, это было похоже на море. А там, в центре, не корабль ли?

Снова мелькнули неясные образы из сна. Красное море. Уходящий под парусом корабль.

«Померещилось», – сказал он себе, а вслух произнес:

– Удачное сочетание цветов. Приятные линии. Эта картина умиротворяет, но в ней есть напряжение. Я одобряю.

Похоже, ответ удовлетворил Лларимара. Он кивнул, и стоящий неподалеку младший жрец записал слова Гимна Света.