Реванш у смерти (СИ) - Шакирова Алия. Страница 5

Сырая человечина! Теплая, настоящая, загнанная… Все животное, древнее, ужасающее поднимается из глубин души от одного ее запаха, вида.

Бороться… не сдаваться!

Решил для себя — только клоны! Хватит дикости, зверств и убийств! Хватит нарушать законы нового мира! Ведь можно жить иначе! Эволюционировать по примеру ненавистных верберов или презираемых Советом Вождей огненных.

И это единственно правильный путь развития канов!

Алые струи хлещут из распластанного тела юноши. Руки и ноги раскинуты, будто жертву распяли. Лицо неестественно перекошено, рот разинут в немом крике. Грудь разорвана в клочья, поломанные ребра выглядят тростинками, покореженными ураганом.

А в эту минуту вождь канов, рыча от удовольствия, острыми как ножи зубами раздирает еще теплое сердце жертвы. По клыкам лениво стекает рубиновая жидкость, удобряя землю.

Тарелл ест только сердца. В этом он весь. Вождь может заказать на мясоферме клонированное человеческое сердце любого вида, размера, возраста… Но ему нравится вырывать орган из груди еще дышащей жертвы, наблюдая, как жизнь покидает ее. Как стекленеют глаза, тугие мышцы становятся мягкими и податливыми…

Тарелл охотится не ради пропитания. Не из гурманства, подобно многим канам. И даже не для того, чтобы щелкнуть чертову полицию сверхов по носу! Не-ет! Ему нравится отнимать жизнь, поглощать чужое дыхание, чужие надежды, чужое будущее… Кровожадный зверь, от и до…

Тет сглатывает и пятится. Пятится. Пятится…

Ноздри раздуваются, втягивая соблазнительный, пьянящий, терпкий аромат свежеубитой добычи… Нутро заходится в вопле: рви, грызи, поглощай!

А кровь, как назло, приковывает взгляд — лениво вытекает из зияющей раны — сладкая и желанная. Нежное мясо, лоскутами свисающее из растерзанной груди — сочное, умопомрачительно вкусное… Голова кружится, словно голодал месяц, а то и больше. Желудок сжался в тугой узел и прилип к спине. Пасть наполнилась слюной, сглатывать Тет не успевает. Каждый мускул налился свинцом. Проклятые инстинкты, подогретые чувственными ощущениями, пируют на остатках самообладания. Нет! Только не это! Не вернуться назад, не сдаться на волю охотничьего инстинкта! Вампиры смогли, смогут и каны…

Тет снова пятится. Не выдержав, что есть сил, мчится прочь.

Вождь нагоняет через несколько минут. Улыбаясь, облизывает окровавленные челюсти…

Челюсти Тета сводит так, что крепкие клыки скрипят, щеки натягиваются до предела. Ночь охоты. Один из десятков ежемесячных выгулов зверя. Не первая и не последняя…

Тету три десятка, Тарелл старше всего на десять лет. Каны и медведи живут до ста шестидесяти лет и дольше. И лишь в последнее десятилетие тела их берет возраст. Так что предстоят еще многие ночи…

3

На ошибках учатся

(Огни)

Думала не доживу до очередной утренней медитации!

Сплю обнаженной — хочется пусть ненадолго, но дать телу отдохнуть от повседневного бремени одежды. Покинув заботливое тепло пухового одеяла, поспешно надеваю трико с начесом и толстовку. Нишати вечно мерзнут. Создатели забыли, что они аджагары — полуящеры, а мы хомо сапиенс — теплокровные, отсюда и все беды. Хотели как лучше, а получилось как всегда.

Аура наша удивительна. Энергетическая оболочка высшей расы обновляет изнутри, сохраняя тело молодым, лечит недуги, дарит потрясающие способности. Но согреть не в силах. За счет чего? В ауре человека, словно в генах, записана правильная температура, в нашей — гораздо ниже.

Зима — самый страшный период для нишати, живущих в средней полосе. Стоит нагрянуть морозам, я кутаюсь как матрешка — три свитера, трое колготок, платок под меховой шапкой, две пары варежек. Но все равно замерзаю, добежав от подъезда до такси и от такси до работы.

Минус два, три, ну восемь градусов еще терпимо. Но дальше… Туши свет.

Мало того, приходится выходить с получасовым запасом времени. Надо же переодеться на службе — руководитель отдела рекламы обязан выглядеть презентабельно, а не беженцем из Сибири.

В одном повезло — в офисе топят как сумасшедшие, хоть тропические джунгли разводи. Остальные сотрудники недовольны, вечно жалуются, приносят веера, умываются холодной водой в уборной, с ног до головы обливаются антиперсперантом, а мне хорошо.

Когда-то идея переехать в теплые края прочно укоренилась в голове. Однако, в теории все легко, на практике же, всплывает множество проблем.

Нужно искать новое жилье, работу, бросить родных и близких, какое-то время жить среди абсолютно чужих людей, начинать все сначала.

Для кого-то это нетрудно, сама таких знаю и даже не одного, для меня же — невыполнимая задача. Я, как говорят, очень тяжела на подъем.

Потеря мамы перевернула мир с ног на голову… Одна мысль покинуть город, где она нашла последнее пристанище, заставляла сердце жалобно сжиматься. Уехать теперь казалось смерти подобно. Будто я бросаю маму насовсем, как бы глупо и странно ни прозвучало.

Я привычно включилась в общую медитацию — похоже на коллективное сознание, такое слияние: аур, мыслей, эмоций. Воспользовавшись случаем, вызвала итальянца Марио на приватную беседу. Очень нужна одна вещь… Та, что есть лишь у него.

— Огни?

Наши прозвали меня Огни.

Святейшество уверял, что энергооболочкой меня наделил огненный аджагара — так вышло, что большинство «нашей популяции» получили свои от белых, голубых и зеленых. Впрочем, особой разницы между нами нет. Другое дело — нишати, порожденные единственным и неповторимым черным аджагара — прежним вождем Создателей. Они — избранные, с аурой, простирающейся в иные измерения и способностями, о которых среди прочих нишати ходят легенды …

…

У Марио потрясающий дар — его любит фортуна. Итальянцу везет всегда и без исключений. Если он опаздывает на работу, на дороге, будто по мановению волшебной палочки, появляется такси и довозит до офиса в срок. Светофоры, как один, дают зеленый свет, ни разу не задержав по пути.

Если у Марио заканчиваются деньги, кто-то вдруг предлагает подработку или отдает старый долг. Если он забывает взять зонт, дождь услужливо заканчивается, едва итальянец выходит на улицу.

Но аура у него не очень мощная. То есть по сравнению с человеком — огромная, по сравнению же со мной, например, и остальными, такими же, как я, мизерная. Поэтому Марио частенько просит энергию для серьезной удачи. Другие не дают. Может, из вредности, может, из зависти, кто разберет — чужая душа потемки. Я — всегда, пожалуйста. Если энергии много, девать некуда — почему не поделиться?

Сегодня я решилась попросить у Марио ответную услугу.

Хотя однажды она привела на край бездны.

…

После смерти мамы общение стало пыткой.

Соболезнования спазмом отзывались в груди. Казалось, лезвием скальпеля от меня отрезали огромный кусок. Очень важный и нужный. Вспоминалась старая сказка — там злая ведьма вскрыла герою живот, вынула органы и напихала вместо них камни, землю и гнилые листья. Отчаяние то сотрясало тело мелкой дрожью, то заставляло сжаться, чувствуя, как одеревенели мышцы.

Поездки. Будни. Праздники. Память окунала в несчастье с головой. С какой-то безжалостной яркостью. Чтобы поняла, увидела, в мельчайших деталях оценила — чего лишилась. Вновь и вновь прощалась со всем, наполнявшим жизнь радостью, счастьем, надеждой.

Поделиться болью можно лишь в книге или фильме. Боль — всегда твоя и только. Никто не разделит ее, как сильно бы ни хотел, ни стремился. Просто со всех сторон чужая жалость тех, кто тебя не понимает.

Ненавижу жалость! Она унижает, заставляет чувствовать себя букашкой, брошенной на волю Вселенских катаклизмов.

После похорон меня неделю колотило. Тело содрогалось от жестоких судорог — раз за разом. Я не ела, почти не спала, впала в чувственную кому. Ничего не хотела. Ни-че-го.

Опускалась в кресло, где любила сидеть мама — мягкое, старое, обветшалое… родное. Почти не чувствуя соленую влагу, стекающую по лицу, часами смотрела на мамину светло-коричневую дубленку с подвернутыми рукавами — у меня так и не хватило решимости убрать ее с вешалки. Казалось странным, что эта глупая, нелепая вещь пережила хозяйку.