Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович. Страница 73

На похороны Афанасия Ивановича явилось очень много народу, включая все заводское начальство. Из Москвы приехал Алеша, много помогший Наде и даже почти не напоминавший ей в эти дни о своей к ней неизменной любви и постоянной готовности без всяких условий принять ее, а что он кажется ей постылым, так это пройдет. Пришла мать Наталья, стояла за кустом и молилась, но к Наде не подошла. Опускать гроб помогали Гриша, Веня и Гоша, добывшие по случаю печального повода вполне приличные одеяния, однако трезвость до опускания гроба сохранил один Гриша, впрочем, ненадолго. Пришли Люда с Любой, прижались друг к другу и театрально курили, нервно зажигая спички, но плакали вполне искренне. Был, конечно, и я, жалел Афанасия Ивановича, нос которого торчал над виноватой улыбкой и словно извинялся, что оказался его владелец на острове Сокровищ не пиратом, а банкротом, и думал, что, пожалуй, у меня появились некоторые шансы благодаря моей выдержке и терпению — бывает нередко так, знал я, что именно из таких вот, как у нас с Надей, простых и как бы бесплотных отношений рождаются и любовь, и брак. Ведь что с ней будет, страдал я, на какую участь она обречена-то, какой ее ждет конец!

13. Оказывается, это еще не конец

Девицы проходили тише

Пред ней по зале, и всех выше

И нос и плечи подымал

Вошедший с нею генерал.

А. С. Пушкин

Да, именно так! Не все мне, оказывается, было известно… Не успели похоронить Таратуту и справить по нему поминки, как сразу появился рядом с Надей, буквально на следующее же утро возник, так что, возможно, он за ней неотступно наблюдал, не теряя из виду ни на минуту, — не исключено даже, что и не наутро, а поздно вечером в день похорон! — совершенно новый персонаж, рядом с ней после трех-то неудачных выскакиваний (иначе, извините, и не назовешь!) замуж прямо-таки немыслимый, однако быстро и необыкновенно прочно с ней соединившийся, да появился не просто какой-то там персонаж, а именно генерал. Ей-богу, генерал, не полный, правда, но все-таки генерал-лейтенант, прошедший Великую Отечественную войну, тоже, правда, не всю и конечно же не генералом — призвали его в сорок третьем, совсем еще зеленого, он выдвинулся как благодаря солдатским качествам, так и в силу неунывающего характера, склонности к шутке и редкой надежности в дружбе. После войны он учился военным наукам, не пожелав расстаться с тем кругом, к которому привязался за два года. И хотя разница в возрасте между ними была такая, что мне только рукой хотелось махнуть, но зажили они с Надей — не разлить водой. Замечу, что с глазу на глаз он называл ее только Лушенькой, — у меня вообще нет сомнений, что он знал ее жизнь досконально. Похоже, что и она полюбила своего генерала не на шутку. Она уже родила ему сына и опять вроде бы ходит беременная, что ее, между прочим, как и роды, ни капельки не портит — вся ее красота как была, так при ней и осталась.

Знаете, откуда генерал-то взялся? У того военкома, Ивана Ивановича Пеклеванного, брат которого, если помните, служил чем-то вроде бюро добрых услуг для земляков из Сказкино, есть, оказывается, еще и старший брат, Андрей Иванович Пеклеванный, который тоже трудился в Москве, по слухам, в генеральном штабе, и о котором ни два других брата, ни родственники ничего никому не рассказывают, — видимо, из-за военной тайны. Дети Андрея Ивановича от первого брака вполне выросли, он вдов — чем не жених?

Недавно я побывал у них в Москве — на правах того самого вилами по воде писанного родства с Горюновой. Внутренне краснея за свои нелепые виды на Надю, я вел себя с ней, как всегда, безукоризненно, — впрочем, может, мне и померещилась моя в нее влюбленность, на самом же деле придумала это чувство моя голова, поскольку как же не влюбиться в этакое диво дивное? Человек сугубо штатский, я как-то не очень представлял себе, о чем смогу говорить с генералом. Но после визита я заявляю, что вопреки всему, что иногда приходится читать и слышать о генералах, Андрей Иванович Пеклеванный о военных проблемах, как нынешних, так и прошлых, вовсе не рвется говорить, что это человек весьма разносторонне образованный, с хорошим вкусом — правда, на стенах у него Алешиных поковок я не видел, даже Надиных портретов на меди нет, а висит очень и очень современная картина, с автором которой я, однако, не знаком. Да, у него хороший вкус — и не только насчет еды или настоек. Слушать его было одно удовольствие, хотя он говорил мало, внимательно вникая в мои мнимые открытия по части родной истории, совершенные попутно с изучением родословной, и незаметно постигая мое к Наде отношение. Он не пытался скрыть, что любит ее, и не стеснялся того, что даже голос его меняется и становится мягче, когда он обращается к ней. Конечно, я не могу обобщать и утверждать, что общение со всеми генералами столь же приятно, — я никогда другого живого генерала в глаза не видел, Андрей Иванович — это единственный знакомый мне генерал (не считая, понятно, военных врачей, поскольку, да простят они меня, они генералы только по форме, этак и я в некотором роде генерал, потому что в своей области понимаю, наверно, не меньше, чем они в медицине), но мирные встречи с мужем Горюновой (она и в этом браке сохранила девичью фамилию) могут обогатить кого угодно. Правда, заметил я у него и недостаток — насколько он не в силах скрыть своей к жене нежности, настолько же не может спрятать от наблюдательного человека и ревности, которая, похоже, не дает ему покоя, хотя у него нет для мучений и тени повода. Он настораживался каждый раз, когда мы с Надей в разговоре хоть немного приближались к ее прошлому, — и я понял, что горе тому, кто посмеет даже намекнуть на Афанасия Ивановича, Алешу и Алика, на весь этот крик на букву «а»: «А-А-А!»

Именно ревность, как я уверен, вооружила его проницательностью — и он прочитал в моей душе то, что я скрывал так тщательно: и влюбленность в Надю, и тайные мечтания… Я уходил от них, понимая, что больше в этом доме бывать мне не следует.

Я шел по воспетой Орловым Аргуновской улице, путаясь в сугробах среди новостроек, и размышлял о проблемах, которых и в этом доме у хозяев по горло. Например, Андрей Иванович часто болеет, а это, знаете ли, грелки, банки, лекарства, врачи, тревоги… Опять же ревность — на Надежду Платоновну он никогда не то что не рассердится, он даже глянуть на нее неодобрительно себе не позволит, поэтому вся его раздраженность падает на друзей и товарищей из его круга, а так легко и до отставки дораздражаться, хотя по природе он остался и веселым, и неунывающим. А какой может быть разговор об отставке, если без дела он пропадет немедленно, — ни рыбу ловить, ни марки собирать, ни цветы поливать он за всю жизнь так и не насобачился — так что пропадет пропадом, нет вопроса.

А что без него будет с Надеждой Платоновной, не в пенсии же тут дело?

Господи, да неужели же и это — еще не счастливый конец? Неужели все еще только начинается?

1980

СЕРЖАНТ И ФРАУ

— Она все время молчала, даже по-немецки не говорила со мной, хотя я немецкого вообще-то не знаю, разве что гут, их либэ, ну, это все знают. Но она и этих слов со мной не говорила.

Городок был небольшой, нас-то в нем тоже мало, и попал я к ней в дом один. И вот она достает для меня сервиз, накрывает стол скатертью собственноручной работы, ставит рюмки и бокалы, вилки-ложки кладет серебряные. Потом улыбается, достает полотенце — тоже с вышивкой — и приглашает меня рукой — милости, дескать, прошу за мной. Чувствую я, что дома, кроме нас, никого нет, иду за ней, а она, нисколько не стесняясь, беззастенчиво идет впереди, открывает двери передо мной. Прохожу в последнюю дверь мимо нее, оказываюсь в ванне. Вода горячая, мылом пахнет, как духами, а ванна такая — хоть плавай, не как у нас сейчас, что скрючишься, как зародыш, по очереди то ухо моешь, то колено. Зеркало, помазок новенький, бритва — ручка из слоновой кости. Ну, все есть. Неудобно мне стало даже, но она улыбается так, что ты просто совершенно себя просто чувствуешь, вроде не солдат ты завоеватель, а к сестре в гости приехал, и не опасен ты для нее, как для женщины, а стопроцентно приятен. И дает она мне халат и показывает белье для меня, тонкое, на наше совсем не похожее, хотя предметы по назначению вроде те же.