Клей - Веди Анна. Страница 55

Пространство меняется на двухмерное, двойник исчезает, словно сон. Девушка смотрит на часы – пора в институт. Проблема с Оливером не решена и начинает напрягать. Возвращаясь в реальный мир, Ангелина остро чувствует, что проблема осталась. Каким бы образом человек ни пытался уйти от проблемы, она сама не решается. Хотя… Иногда, бывает, решается. Если подождать. Ангелина убеждает себя пока не предпринимать никаких действий, находясь в таком смятении, и подождать. Когда выжидаешь, приходит то, что надо. А пока она сходит на работу, потом поспит, и как проснётся, решит, что делать.

Идя по глухому прохладному коридору института, она прислушивается к своим шагам, считая их и медитируя при ходьбе, полностью концентрируясь на прикосновении ступней и пяток к полу. Кажется, звук шагов отдаётся во всём здании, нарушая мирную работу учёных. Ангелина встречает господина Франкла, учёного, психотерапевта, изучающего взаимное влияние мутации и психического состояния человека. Именно он предположил, что мутация – результат непрожитых эмоций. Хотя сто лет назад то же самое говорили и о раке, – что он также является результатом непрожитых эмоций. Пока учёные не знают ответ, им проще всё свалить на эмоции и на бессознательное. Конечно, в этом есть свой резон. Сначала страдает психический уровень, потом патология переходит в психосоматику и в последней стадии проявляются физические заболевания, органические изменения и мутации.

– Уважаемый господин Франкл! – радостно приветствует его Ангелина и протягивает ему руку. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, милочка, здравствуйте, – так же радостно откликается Франкл.

Слегка склонив голову, он с невероятным обожанием по-отечески смотрит на Ангелину сквозь линзы очков. Очки для него этакий символ или фетиш, для красоты. Он давно сделал операцию по коррекции зрения, но привычка носить очки осталась.

– Как Ваши изыскания в области генетики? – он, конечно же, помнит и их последний разговор, и тему, которой интересуется коллега.

– О, я застряла, – делится Ангелина. – Партия нематод издохла, и сейчас я пытаюсь культивировать новых. Но здесь, на Микзе, чего-то не хватает, и они плохо размножаются. Я заказала, чтобы мне привезли с Земли новую партию. Жду.

– Интересно, интересно. Я правильно помню, что именно этих червей Вы используете для распознавания генома мутации и предрасположенностей?

– Да, правильно, – улыбнулась Ангелина. – Но почему они не культивируются на Микзе? Не понимаю.

– Возможно, потому что это не их среда обитания. Климат не подходит, сильный ультрафиолет… – Франкл о чём-то думает и изучающе смотрит на Ангелину. – А почему именно нематоды? Попробуйте другие виды.

– Да, я думала о медузах. Тем более, что у нас нашли склеенную пару. Их отправили на Землю, посмотреть, как они будут вести себя там. Это микзянские, и они отличаются от земных.

– Знаете, Ангелина, я подумал, что как раз сейчас нам было бы неплохо побеседовать на тему психогенетики и посмотреть, как мы сможем объединить усилия в поиске причин возникновения мутации, – он берёт Ангелину под руку.

– Да, конечно, с удовольствием, – сияет Ангелина. – Тогда пойдёмте в центральную лабораторию. Или сначала ко мне? Я покажу, что произошло с нематодами. Я заморозила их на последнем этапе.

– Интересно… а что случилось?

– Когда нематоды выросли до 20–30 миллиметров в длину, они стали активно склеиваться, врастать друг в друга и в течение двадцати часов превратились в одного огромного червя. Вот это и пугает. Если предположить, что человечество идёт по тому же пути, страшно представить, что будет.

– У человека есть ограничения. Человек – не нематода. У хомо сапиенс – потому-то он и сапиенс – хотя бы есть психологическая составляющая, чего нет у червя.

– Мне в последнее время кажется, что и у человека нет ничего, кроме тела и эмоций. Ах да, ещё интеллект и самосознание, которое очень вредно для человека. Поэтому сложно сказать… Хотя, да, Вы правы, – у нематод нет эмоций и интеллекта. Но мои нематоды склеились не сами, а принудительно. В данной партии я двум особям ввела человеческий вирус, вызывающий мутацию. И эти два заразили всю группу. С невероятной скоростью.

– Это действительно пугает, – Франкл думает, потирая подбородок.

Они как раз приближаются к лаборатории, где работает Ангелина. Она открывает дверь, и они заходят внутрь. Здесь пахнет формальдегидом и ещё какой-то химией.

– Ой, забыла вчера включить дезстанцию, – оправдывается Ангелина и нажимает на кнопку дезинфекции. Воздух вмиг очищается, и запах в помещении меняется на приятный стерильный. – Вот он, замороженный.

Ангелина выдвигает из стены морозилку, где в пластиковом пакете лежит замороженный экземпляр. Открывает пакет и демонстрирует огромного червя метровой длины и диаметром с полметра. И он уже не похож на червя, какая-то биомасса.

– Я вижу места склейки, кое-где они видны очень явно, – Франкл показывает взятой линейкой на места посередине тела червя.

– Да, Вы правы. И что интересно, места склейки или спайки можно разглядеть лишь на ранних этапах, на более поздних особи так сильно врастают друг в друга, что их практически не отличить.

– То же самое происходит и с людьми на Земле.

– Вот именно, – у Ангелины горят глаза, как обычно, когда она занимается научными исследованиями, и она со страстью рассказывает о своих наблюдениях. – Дальше я планировала найти методы расклеивания. Но червь стал отмирать, сначала частями, а потом и вовсе издох. И я его заморозила.

– А Вы попробуйте его разморозить. В некоторых случаях глубокая заморозка останавливает процессы разложения, если таковые имели место быть, и организм начинает функционировать, как здоровый. Особенно у холоднокровных. Вы проверяли, он издох весь?

– Кажется, да, – Ангелина засомневалась. – Дело в том, что я посмотрела прибором в различных частях тела на предмет жизнедеятельности, и он показал отсутствие таковой. Хотя у меня были смутные подозрения, и сейчас меня не отпускает мысль, что внутри, куда не пробрался прибор, могла сохраниться жизнь.

– Вполне вероятно. Я бы попробовал разморозить, – Франкл ткнул линейкой в твёрдое замороженное тело червя и попробовал сковырнуть.

Ангелина перемещает червя в инкубатор и включает режим разморозки. Они наблюдают, как медленно оттаивает тело. Градусник показывает температуру внутри камеры. Плюс пять градусов. Разморозка идёт достаточно быстро, благодаря лазерным лучам, равномерно проникающим в ткани тела. Но червь остаётся неподвижным. Проходит пять минут, десять, пятнадцать. Температура достигает двадцати градусов.

– Ещё минут десять-пятнадцать, – нарушая тишину, говорит профессор Франкл.

– Да, – еле слышно отвечает Ангелина, как будто боясь своим голосом нарушить процесс.

Они вглядываются в тело, но оно по-прежнему неподвижно. Ангелина внутренне радуется, что Франкл предложил разморозку, потому что эта мысль мелькала и у неё, но почему-то тогда она сочла эту идею бредовой и ждала, когда она созреет до действия и проверки. Если эта гипотеза верна, и тело после разморозки начнёт функционировать хотя бы частично, тогда можно будет отделить отмершие части и посмотреть, что останется и как поведёт себя освобождённый организм. Тогда по-прежнему остаётся верным закон Дарвина, что выживает сильнейший, в данном случае ещё и впитав в себя гены других индивидов, которые были с ним склеены.

– Ангелина, а Вы сами не боитесь склеиться? Вы же часто летаете на Землю, – в ожидании разморозки профессор обращает своё внимание на коллегу.

– Да, если честно, боюсь. Каждый раз, приземляясь, я испытываю страх. Это больше страх отношений. У меня не было положительного опыта, и я действительно боюсь. Склеивание – это такой, уже извращённый, этап отношений.

– Согласен! Про извращённый. Я бы сказал, буквальный, – поддерживает профессор.

– Человек уходит из родительской семьи и всё из неё переносит в новые отношения, и эта нить не обрывается, а тянется и тянется. Если он не революционер, борющийся и стремящийся изменить свою жизнь и свой мир, отшельник, одиночка, – ведь таких единицы, – он становится жертвой мутации.