Святой Илья из Мурома - Алмазов Борис Александрович. Страница 19

Блуд, неотступно следовавший за Ярополком, постоянно с сокрушённым видом врал о том, как восторженно встречал Киев Владимира-освободителя.

Не было этого! С малой дружиной отборных варягов, держа днём и ночью неусыпную стражу, сидел Владимир в княжеском киевском тереме, стараясь пореже выезжать к основному варяжскому и славянскому войску, стоявшему у Родни. Он расплатился с ними сполна, захватив арабские дирхемы киевской казны, но, зная алчность варягов, сильно боялся, что они потребуют дополнительной платы. Когда умер от голода один из самых юных гридней Ярополка, а Блуд в очередной раз принялся рассказывать, какие пиры задаёт Владимир и как собирается на эти пиры весь люд киевский, Ярополк вдруг сказал:

   — Пошлите ко Владимиру и скажите ему: «Что дашь мне, то я и приму!»

   — Нет! — вскочил и туг же зашатался — закружилась голова от голода — десятник Варяжко. — Не ходи, князь, к Владимиру — они убьют тебя! Не ходи!

Ярополк медленно поднялся и, обойдя вокруг стола, обнял Варяжка и поцеловал его в лоб.

   — Князь! — закричал, плача и целуя его руку; воин. — Не ходи! Умоляю тебя!

Но рано утром из ворот Родни вышли пешком Ярополк и свита его, Родня осталась на попечение дружинников Варяжка. Привели коней, и, тяжело поднявшись в сёдла, измождённые голодом воеводы и князь поехали в Киев.

Владимир волновался, поджидая брата, перед которым был кругом виноват. Но чем острее он чувствовал свою вину, тем меньше хотел её показать. А победил ли он? То, за что бился и сражался Владимир, было Ярополку уже не нужно! Другой, чем тот, кого знал Владимир, человек, постаревший не по годам и состарившийся душою, подъезжал к терему.

И не был он ни сломленным, ни покорённым — ему было всё равно, что с ним будет и что скажет ему Владимир. Отрешённо глядел он на варягов, стражей своих. Без тени интереса — на киевлян, что выбегали чуть не под копыта его коня и валились в ноги в радостном земном поклоне.

В теремном дворе он слез с коня. И двор княжеский показался ему каким-то маленьким и пустым. Поднялся по скрипучим ступеням терема на высокое крыльцо. Двое варягов растворили перед ним двери и пропустили в покои. Блуд, шедший сзади, тут же закрыл их и, повернувшись к свите княжеской, сказал:

   — Нечего ходить! Они братья — пусть меж собой сами поговорят!

И свита покорно сошла во двор.

Но Ярополк не дошёл до палаты, где ждал его Владимир. Прямо перед ним, заслоняя двери в следующие покои, вырос Свенельд, совершенно седой и похожий на мертвеца. Он взмахнул рукой, и два варяга, мгновенно вытащив короткие мечи, сунули лезвия князю под рёбра. Князь обмяк и тихо сполз к ногам Свенельда...

Бешеным махом подошла к Родне орда печенега Ильдея, но уже откатилась варяжская дружина. И вовремя! Иначе не миновать бы сечи! Себя не помня, летел Ильдей от самой дальней заставы в степях у Хазарии на выручку Ярополку, по пути заворачивая все встречные печенежские орды и славянские сторожи с собою. К Родне подошло войско, способное сбить осаду с города.

   — Где князь? — прокричал Ильдей. Отряд грохотал копытами по мосту у главной башни.

   — В Киев с братом мириться пошёл, — ответили со стены.

Заворачивая бешеного коня, с отрядом самых верных, преданных воинов-печенегов Ильдей поскакал к Киеву. Они влетели на мощёный двор, тут их и побрали.

Их повязали в теремном дворе, куда конников пропустили предупреждённые варяги. Двое или трое всадников замешкались у ворот и, поняв, что хан пропал, поскакали обратно к Родне. Ханских дружинников побили стрелами, а самого его, тяжко раненного, снесли в погреб, который был тюрьмой при княжеском дворе.

Поздно ночью уцелевшие печенеги доскакали до Родни.

   — Что с князем? — закричал выбежавший им навстречу Варяжко.

   — Всех убили! — ответили всадники.

Это не совсем было правдой! Убили не всех. Но ни Ярополк, ни Ильдей уже не пребывали в мире живых.

Проклиная Киев, Владимира и коварство язычников, Варяжко увёл остатки дружины и орды Ильдея к печенегам и долгие годы был злейшим врагом Владимира, не единожды наводя печенегов, не простивших убийство Ильдея, на княжеские города и сторожи.

Он примирился с князем много лет спустя, когда Владимир клятвенно заверил, что не убивал Ярополка, что ценит Варяжка за верность присяге и что виновные в смерти Ярополка наказаны.

Наказал он предателей — предательством.

В непрерывных пирах и бражничании прошло несколько месяцев. Владимир сидел на престоле киевском и правил единовластно. Принимал послов и всё больше понимал, что самый выгодный ему союз — союз с Царьградом.

Византия не лучше Хазарии, но ей были нужны не деньги и не рабы, а воины! Вот на этом и сыграл «рабычич» Владимир. Приманив варягов, что возвели его на киевский престол, щедрыми посулами и даже выдав им вперёд часть жалованья, почти всю дружину варяжскую он отправил ко двору императора византийского.

Весёлая, хмельная варяжская братия долго грузилась на струги и дракары. Лезли обниматься и целоваться ко князю, и он обнимал и целовал каждого, благодаря за службу и уверяя в вечной дружбе. Вёл дружину Свенельд. Он, как старый коршун, сел на носу передового корабля и повёл флотилию знакомой, не раз хоженной дорогой в предвкушении скорой и обильной добычи.

   — Жди нас, князь, обратно с победою! — кричали хмельные варяги. — Держись, мы скоро вернёмся!

Князь улыбался, махал рукой на прощание и пуще всего приказывал беречь византийского посла.

   — Не сомневайся, доставим, как яичко целёхонькое! — гогоча, кричали варяги.

Если бы знали они, какое письмо императору везёт византийский посол! Вряд ли уцелел бы и князь, и Киев, попади послание им в руки. Владимир просил императора загнать варягов как можно дальше, в самые кровопролитные сражения, по возможности разделив их на малые отряды.

«Прошу тебя как брата, — писал он, — пусть ни один из них не вернётся! А кто надумает воротиться, да будет убит без милости и брошен без погребения, как собака…»

Воистину собаке — собачья смерть. Не вернулся никто.

Об этом письме знал только один человек кроме князя — дядя его и воспитатель, брат Малуши, древлянский воевода, славянин Добрыня.

   — Возвращать их из Византии нельзя! — сказал он, соглашаясь с племянником и глядя вслед уходящей по Днепру флотилии. — А только осталась с тобою дружина малая! С такой не навоюешь! И ты нынче вроде как голый среди волков!

   — Ничего! Пойдут дождички — будут и грибки! — весело притопнув каблуками, сказал разудалый князь, сияя беспечной улыбкой.

   — Князь нынче, почитай, без дружины, — повторили в пещерах киевских два монаха, получая от игумена благословение на послушание новое, незнаемое прежде. Идти каликами убогими по всем землям и приводить в дружину княжескую верных воинов Христовых.

   — Ибо князь киевский ноне как на весах, — говорили калики Ивану и Илье, — что на чаши брошено будет, то и перевесит. Придут язычники — повторится история Ярополка и Святослава, придут люди новые — станет князь с народом своим заедино. И просветится страна, и скрепится светом православия.

Слушал это старый Иван и понимал, что сын уйдёт, и уйдёт навсегда. Понимала это и мать, но сказать не смела — да её никто и не спрашивал, что она думает. Недаром ведь говорилось у степняков: «Конь и женщина — твари Божии, которых всегда водят. Дочь — отец, жену — муж, мать — сын». Если отклонения от этого правила и были, то лишь для представительниц знатного рода варяжского. У варягов женщина была свободнее, чем у славян или у иных народов. Она могла сама принимать решения и подавать голос, а в других семьях никто женщину и не спрашивал. Что ничуть не уменьшало её страданий...