Я ставлю на любовь (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame". Страница 42

Водяной зарычал, когда Настя, имитируя несдерживаемую страсть, прошлась по его шее дразнящими поцелуями. Его дыхание сбилось, а из горла вырвался хриплый стон. Девушка поймала его затуманенный взгляд, который казался почти белым, таймер запустился, отбивая секунды до финального броска. Семь. Шесть. Пять… Захватить в вакуум рта бугорок кадыка, скользнуть языком до боли соблазнительной лаской. Четыре. Три. Два. Переместиться этими сводящими с ума поцелуями выше, обвести полукругом языка место последующего удара. Один!

Зубы свело тупой болью от усилия, когда они, прокусив тонкую кожу, впились в стенки артерии, показавшиеся грубой резиной. Последнее усилие, все силы, которые оставались, чтобы сомкнуть зубы, - и вот неподатливая плоть разорвана. Тошнотворно-соленая алая кровь с привкусом железа хлынула ей в рот, выстрелив предсмертной фрикцией по горлу, зубы вновь сомкнулись практически до крошева зубной эмали. Желудок Насти скрутило в узел, когда она отпрянула от Водяного, отплевывая его кровь.

Он ничего не успел сделать. Неправдоподобно яркая даже в унылом полумраке ангара кровь хлестала из его шеи, пока он сам, словно в замедленной съемке, заваливался на пол. Предсмертный вопль перерос в хрип, и Настя, привыкшая к виду крови и смерти, все равно отвернулась, чтобы не видеть его конвульсий. Сдерживать тошноту становилось все труднее, как и отплевывать кровь, которая брызнула прямо в горло.

На вопль кореша прибежал Сиплый. Нескольких секунд ему хватило, чтобы понять произошедшее. Настя наблюдала, как первичный шок на его лице сменяется безумной яростью.

- Тварь! - заорал он, выхватывая пистолет.

Звук выстрела отозвался громким эхом в большом ангаре, запястья Насти прошило болью, когда пуля задела толстую цепь, высекая сноп искр. Это было безумие в чистом виде - именно поэтому он не попал ей в голову. Девушка, закусив губы, дернула руками. Увы, пуля не разорвала звенья цепи, лишь прошла по касательной. Боковым зрением она видела, как Сиплый трясущимися руками снимает предохранитель. Скрежет железной двери показался ей почти райской музыкой.

- Какого черта здесь происходит? - Настю все еще мутило от привкуса крови, и знакомый голос не успел восприняться сознанием в полном объеме. - Совсем с ума посходили?

- Лидер, эта сука загрызла Ствола!

Второй мудак держал ее на прицеле. Настя пережила несколько растянувшихся во времени секунд между жизнью и смертью, прежде чем Лидер, сделав резкий выпад, выкрутил локоть Сиплого. Пистолет с глухим стуком шмякнулся на бетонный пол.

- Что ты несешь?

- Посмотри сам! У нее весь рот в крови…

Настя ощутила на себе взгляд.

- Возьми себя в руки. Как это произошло?

- Да Ствол ее о***бать собирался, я покурить вышел…

Настя закашлялась, сплюнув на пол слюну с чужой кровью. Липкая субстанция застывала на ее лице, словно косметическая маска графини Батори. Почему-то реальность уже в который раз встала вверх тормашками, и единственное, что ее сейчас заботило, - это приступ тошноты. Она из последних усилий концентрировалась на светлой полосе бетона, единственной не окрашенной алой кровью, исходящей паром на холодном бетоне, но взгляд помимо воли остановился на начищенных кожаных туфлях Лидера, на фактуре ткани его костюмных брюк, когда он остановился перед все еще дергающимся в конвульсиях телом Водяного. Нагнулся, ощупав его пульс и не боясь того, что испачкается в крови, и с усталым вздохом выпрямился.

- Я, кажется, велел ее допросить, а не в**бать.

- Да она раскололась почти, откуда я…

Лидер остановился перед Настей, не обращая внимания на оправдания Сиплого. Сжал пальцами ее подбородок, резко дернув вверх. И снова предательское касание тепла побежало по ее венам, лишая возможности зажмуриться или вырваться из захвата.

Клинки, высеченные то ли из балтийского янтаря, то ли из осветленного обсидиана, буквально с шипением вошли в холодные озера ее собственных глаз, не позволяя не то что отвести его… не позволяя даже думать. Все в этот момент утратило свое значение: адский холод декабря, окоченевшие мышцы, фантомный след грубого проникновения пальцев ныне покойного урода, тошнотворный привкус крови на языке, саднящие от ударов скулы… А о смерти она вообще не думала, как и о том, чтобы вырваться.

Ее губы только чудом не дрогнули в улыбке. Она не мешала ему, такому родному и реальному, сжимать ее подбородок, передавая своим прикосновением спасительное тепло, скользить лишенным эмоций, словно затянутым льдом безразличия, взглядом по своему лицу. Она даже не задумывалась о том, что никогда еще за прошедшие девять лет не была столь уязвима и беззащитна.

“Влад…” - ее губы приоткрылись, чтобы произнести это вслух буквально за секунду до того, как она увидела его кулак с большим серебряным перстнем в виде волчьей пасти, который стремительно опускался на ее запрокинутое лицо. Вот к этому она не успела подготовиться. Голова взорвалась оглушающей болью, и попытка удержать сознание в этой реальности потерпела фиаско. Темная пелена обрушилась с оглушительным звоном, ломая все на своем пути и лишая ее последних сил.

…Голова раскалывалась. Первое, что она ощутила, когда оковы то ли забытья, то ли сна начали медленно размыкаться, - это распирающую изнутри головную боль и хаотичное вращение бессвязных мыслей. Их было недопустимо много, казалось, предохранители сознания искрили и трещали по швам от этого изобилия. Обрывочные, полустертые из памяти, колющие, словно осколки. Попытка поймать хотя бы одну из них вызывала накат ошеломительной боли с острым желанием проговорить воспоминание, вырвать из головы, выпустить из себя в сбивчивой скороговорке. Искусанные губы непроизвольно шевелились, пытаясь привести в движение то ли сорванные, то ли простуженные связки.

Она не расслышала саму себя, но, кажется, прерывисто выпалила в пустоту судорожным шепотом первую мысль, которая раздувалась в голове подобно воздушному шарику:

- Никогда не давай себе времени более секунды перед поражением цели, действуй на уровне инстинктов и не позволяй логике и эмоциям одержать верх, иначе ничего не выйдет…

Обветренное лицо инструктора по снайперской подготовке и его командирский голос размылись до абстрактной картинки и шипящего белого шума, виски пропустили быстрый удар пульса, и боль отступила. Совсем ненадолго.

Бритый затылок Шахновского, его вкрадчивый голос, ее ладонь с зажатым между пальцами мини-инъектором… внутреннее ликование “наконец-то ты сдохнешь, урод!”. Очередной фрагмент черно-белого воспоминания с разрядом болезненного тока по всем извилинам.

- Я же была близко, никто бы не понял, что произошло, - остановка сердца, и все… несчастный случай… е**ный Спикер! - простонала Настя, вырвав у адской боли новые секунды спасительного забвения. Следующая мысль в сопровождении боли была просто мечтой садомазохиста. Как еще назвать это убойное сочетание?

…Лаковая столешница. «Называется “вишня ламборгини”, самый красивый оттенок», - хвасталась Марианна, когда выбирала материалы для кухни. Если бы в тот момент ее мать увидела, как можно использовать предмет ее гордости, наверняка бы получила разрыв сердца. И непонятно, отчего больше: то ли оттого, что вытворяют на ней с ее несовершеннолетней дочерью, то ли потому, что столешница для этого мало предназначена. Черта с два!

Голые ягодицы Насти скользят по лаковой фактуре, пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки, только чудом не оставляя на поверхности царапины от острых ногтей. Как быстро ошеломляющий шок, смущение, попытка сжать ноги сменились сладким, лишающим воли ураганом! С ним вообще иначе не бывает. Румянец смущения тает на ее щеках, слабый протест гаснет, прорываясь сдавленными стонами, а ласковые солнечные лучи превращаются в торнадо, который выжигает внутри все предохранители с каждым нажимом мужского языка поверх складок ее пульсирующей вульвы. Иногда он дразнящим росчерком касается клитора, и очертания кухни взрываются ярким фейерверком.

Он всегда молчит. Не потому, что его рот занят, наверное, щадит ее взбунтовавшуюся чувственность - если слова в этот момент прожгут ее кровь, Настя кончит даже от сухого изложения квантовой механики. Вакуумный засос ее сверхчувствительных половых губок буквально подбрасывает на лаковой поверхности, ноги непроизвольно сжимаются, зажав его голову в тиски. Но это его не останавливает. Язык продолжает свой маршрут взрывного соблазна по ее киске, словно выписывает пентаграмму самого восхитительного заклятия. В крови бушуют сладкие вихри солнечного ветра, умопомрачительная пульсация перевозбужденного естества бьет в виски ласковыми выстрелами на поражение.