О чем поет вереск (СИ) - Зима Ольга. Страница 99

Ветер швырнул в Мидира воздушным лезвием холода, выгладил пряди Эохайда, потрепал гривы коней и стих. Замер воздух, забылось движение, и в мороке временного весеннего тепла вся картина показалась нереальной.

— Что происходит? — первым нарушил молчание Мидир.

— Ты не слышал наших труб, Владыка Благого Двора?! Мы покидаем ваш мир.

— Но Этайн… — вырывалось у Мидира, и он тут же укорил себя за несдержанность.

— Что Этайн? Что?! — тоже не сдержался Эохайд. Погладил дернувшегося коня. — Девять лет прошло в нашем мире! Сколько людей погибло! Моя ж… Этайн едва не умерла из-за шальной стрелы.

Перед внутренним взором вставала башня, стрела, рана жены, а еще — расстояние с той башни до ближайшего штандарта людского войска. Разглядеть с подобной дистанции смог бы волк, но не человек. Никто из людей.

— Ты знаешь? Откуда?!

— Знаю, — глухо ответил Эохайд. — И благодарен тебе за ее спасение.

Мидир опустил глаза — невытоптанные ромашки под ногами коней смотрелись новой насмешкой, уже над полем битвы.

— Не уйди мы сейчас — пройдет еще девять лет! — белый конь переступил нервно, отражая настроение всадника. — У моих — семьи, дети!

— Ты берег своих, — слова прозвучали глуше обычного.

— Ты — тоже! — а вот Эохайд нервничал все больше.

— Что-то случилось, — догадался Мидир. — Изменилось. Что?

— Друиды, — бывший друг старательно отводил глаза, — показали мне вашу с Этайн жизнь.

— Вот оно что! Интересно, — едва сумел выговорить Мидир, но ему сейчас, оцепеневшему, потерявшему дыхание, внезапно ничего стало не интересно.

Ветер задул с новой силой, и Мидир словно вмиг остался без кожи.

Их с Этайн поцелуи, объятия, признания… Тепло души любимой, свет ее хризолитовых глаз — все, что скрашивало его жизнь, что поддерживало и поддерживает, внезапно вывернулось наизнанку. Друиды наверняка расстарались и показали королю галатов тайное, сокрытое ото всех надежными магическими покровами или тяжелыми дверьми королевской опочивальни. Показали, чтобы ударить побольнее.

Ради чего хранители равновесия пошли на это?

— Видно, решили подстегнуть меня, — словно поняв его мысли, ответил с усилием Эохайд.

Некого винить. Теперь они квиты. Мидир, околдовывая Этайн, тоже видел все, что происходило между ней и Эохайдом за год их верескового брака. И Эохайда терзала та же мука, что и его. Вот только…

— А понял я иное. Друиды не лгут, и я не знаю, в чем тут подвох… Но ты не убьешь ее. И ты сделал ее счастливой.

Мидир вскинул голову, пальцы сжали упряжь.

Нет, все же ему больнее.

— Теперь ты — ее сердце.

— Я же бессердечен? — не удержался Мидир. — Как тут рассуждать о любви?

— Она любит тебя! — искренне ответил Эохайд. — И она беременна. Она так хотела ребенка, а я… Я не любил ее. Вернее, не знал, что люблю.

Два короля молчали долго, думая об одной женщине.

— Ее любовь принадлежит не мне, — наконец разомкнул губы Мидир. — Она твоя, Эохайд. Это тебя она любит столь искренне и сильно… Я не стану каяться в том, что совершил!

Эохайд поднял ярко-голубые глаза и тут же опустил. Вот уж на что у него не было надежды, так это на великодушие волчьего короля.

— Ты знаешь — ты заплатишь за это.

— Я разбил твою любовь, — ухмыльнулся Мидир. Вытащил кинжал и сжал лезвие: — Но буду счастлив даже режущими в кровь осколками.

Телесная боль хоть немного перекрыла душевную. Он стряхнул красные капли на белую россыпь ромашек и вложил кинжал в ножны.

Поворотил коня и поехал обратно.

— Мидир! — окликнул его Эохайд другим тоном, спокойным до обреченности. — Твой брат, он?..

Человек все-таки понял.

— Жив, — ответил волчий король, не оборачиваясь, но придерживая поводья.

— Гром — тоже. Хочешь, я верну его?

— Оставь себе.

Глава 34.2. Вересковая правда. Хрустальная туфелька и золотая сандалия

Дорога до Черного замка пролетает безумной лентой. Мидир не узнает знакомые места, цвета то до слез царапают глаза своей яркостью, то пропадают в мутной серой пелене.

Что поняла его мать во время рождения Мэллина? Наверняка что-то про Джаретта. И не смогла жить дальше с этим знанием…

Советник, встречающий волчьего короля, спрашивает. Мешает. Мидир спрыгивает с коня, не глядя бросает поводья. Торопливо шагает к замку, не разжимая уст. Отвлечется на миг, передумает. Невозможно благому ши самому себе вырвать сердце.

— Что?! Что вы задумали, мой король?

Мидир отмахивается.

— О, нет! Мой король, вы знаете… — теребит советник. — Вы знаете, сколько раз я просил вас все рассказать Этайн!

— Ш-ш-ш… Не мешай.

— И теперь прошу вас — остановитесь! Вы думаете, из-за чего Эохайд отказался от Этайн? Из-за благородства? Из-за того, что он ее любит? Да у него больше просто нет сил. Он король, он заботится о своих подданных! Мой король, и вы! И вы — подумайте о последствиях!

Мидир не желает думать ни о чем. Он и так тянул преступно долго. Этайн может его возненавидеть, но ведь ребенок… Ребенок привяжет ее к нему! Пусть это будет осознанный выбор, а не магический плен.

Напрочь безумный советник перегораживает вход в Черный замок, волки вздрагивают — Мидир еле успевает остановить себя от удара.

— Я о них и думаю! Хочешь, чтобы Этайн все осознала когда? Во время родов?! В то время, когда рвется ткань миров? Когда женщина обретает невиданную силу?! Отойди. Не вынуждай меня, Джаред. Я не хочу печалиться о твоей смерти.

— Ты… Мидир, ты… — отступает Джаред. — Ты уже не можешь не рассказать ей!.. Прошу, возьми с собой Мэллина.

***

Как и во второй день жизни Этайн в Нижнем мире, подле нее стоят Джаред и Мэллин. Мидир — напротив. Нет только Алана, приглядывающего за замком. И находится Этайн не в опочивальне, а в тронном зале. На месте королевы, куда Мидир усаживает ее, а затем кладет на колени принесенные вещи.

— Что с рукой? — сразу замечает она наспех залеченные порезы. Мидир качает головой, просит не обращать внимания на мелочи, и только потом Этайн, опустив взгляд, в непонимании молвит: — Что это, мое сердце?

Он шумно вздыхает, собираясь с духом.

— Ты спрашивала когда-то, что это за женщина, которой принадлежат эти вещи. И что меня с ней связывает.

— Спрашивала давно, пустое. Не в себе была, — Этайн чувствует его тревогу. Ее рука тянется к змейке, приковывая взгляд Мидира. — Прости птицу за глупые сомнения. Но…

— Я люблю ее.

Признаваться черному глазу змейки легко. Змейка осведомлена лучше хозяйки.

Этайн качает головой, смотрит с недоумением и тревогой.

Мидир оглядывает родное лицо, знакомое до последней черточки, как и тело — до последнего изгиба.

— Эти вещи твои, Этайн. Твои! Это сейчас ты не в себе. Я должен сказать тебе, что… Нет, не так. Сейчас. Ты станешь ко мне относиться иначе…

— Перестань пугать меня. Ничто не изменит моего к тебе отношения, мое сердце, — алые губы изгибаются, как лук перед выстрелом.

— Не зарекайся, моя любовь. Я много плохого сделал в жизни. Потому что был должен или потому что я король. Или просто потому, что так хотел.

Она, не веря в его слова, качает головой. Улыбается вновь, печально, понимающе, и Мидир ловит эту прощальную улыбку любящей Этайн, запечатлевает в сердце. Еще — его Этайн.

— Но мучает меня только одно. Однажды я украл чужую жену. Мой Фрох, свет мой! Просто помни — я очень, очень сильно тебя люблю.

Мидир не удерживается. Он притягивает к себе Этайн, жадно целует губы, глаза, щеки… И отпускает. Этайн тянется к нему… Мидир сдергивает с ее шеи серебристую змейку.

Змея оживает, дергается и впивается в ладонь. Волчий король сбрасывает ее, но та ползет черной лентой по черному полу, свивая и развивая кольца, поднимает треугольную голову, шипит, готовясь укусить снова.

Джаред еле различимым движением бросает нож — и лишает змею магии и жизни.