Вулкан в кармане Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XIII - Липатов Борис Викторович. Страница 9
32. О газетной заметке
Редактор размашисто подмахнул чек на крупную сумму…
— Так, так… Я прав — репортера надо держать в трепете! Репортер — пластичная масса, которую надо лепить… Его надо хвалить, подбадривать очень щедро после каждой ругани… Шарман! Что этот чек? Пустое! Зато газета располагает самыми свежими новостями. Нет, положительно репортера, который готов заглянуть в жерло пушки в момент выстрела, надо хорошо отблагодарить. Пуганый репортер — самый пронырливый! Он знает все.
И еще раз пробежал полученную телеграмму:
— «Сообщаю, что профессор Пряник взял билет от Потсдама до Берлина. Приедет в 9 час. 20 мин., остановится в „Гранд-Паласе“. Вещи отправлены автомобилями. Жил на хуторе „Глюклихе-Абенд“. Через полтора часа приеду сам в редакцию. Штейн».
Редактор — пухлый палец на кнопку звонка и секретарю вошедшему:
— Разными шрифтами… на первой странице. Газета выйдет в момент отъезда профессора… На вокзале он уже будет читать сам о своем приезде!..
И в кресло откинувшись, потирая руки, сладко зевнул, утомленный вечерней работой…
Пинкертон через три ступеньки мчится в комнату Зулумбы. В руках — номер газеты.
Бурей влетел…
Штрук безжизненно лежал в углу…
— Ну, черномазый, живо! Не тот! Мешок., скорее мешок!!. Живо!..
И с растерявшимся Зулумбой впихивает бедного Штрука в тот же узкий мешок.
— Не надо завязывать! Закрути только. Очнется — вылезет.
Осторожно в кабинку автомобиля втиснул странный багаж.
Загородное шоссе мелькало километрами… Ага! Вот хорошая роща. Пинкертон застопорил мотор. Движение еще пока слабое… Никого.
— Зулумба, тащи! Вон туда… В кусты!..
Через десять минут, дав глотнуть из фляги старательному чернокожему, помчал обратно в просыпающийся Берлин. Еще бы! Профессор приедет в 9-20. Надо успеть! Пей, Зулумба, пей, ты хорошо поработал. Пока зря… дальше видно будет…
33. Штруку везет
Заслышав, что автомобиль отъехал, притворявшийся беспамятным Штрук вылез из мешка… В голове у него до сих пор еще звенело от дюжих ударов, заполученных при допросе. Странно, что эта бестия Пинкертон не узнал его… Штрук моментально вспомнил лицо своего собрата по профессии… Погоди же!
Пошатываясь, английская дефективная знаменитость выбрела из рощицы на покрытую лужами дорогу.
Ловко же Пинкертон улучил минуту, чтобы выбросить Штрука; на горизонте уже показался транспорт грузовых автомобилей…
Штрук оправился и, сев на придорожный камешек, стал поджидать…
— Алло, — крикнул он шофферу передового грузовика, — остановитесь!
Тот застопорил.
— Что это у вас такой встрепанный вид? — спросил тот, с удивлением оглядывая сыщика.
— Ограбили и оглушили… — и Штрук показал мешок, в котором его выкинули, — работали явные специалисты, раз запаслись таким мешком.
— Ну, дружище, полезай на ящики, так и быть довезу до Берлина, — и механик пустил машину.
Взгромоздясь на кучу ящиков, Штрук, бросив случайный взгляд на них, положительно остолбенел… Страшно знакомые надписи: «Осторожно», «Стекло»… Да-да!. Пражский вокзал… Болеслав — слуга профессора Пряника. Внезапный отъезд профессора… Посмотрим…
Страшно знакомые ящики…
Автомобиль остановился у длинных складочных сараев «Транспортного Общества».
— Приехали, друг, — крикнул Штруку шоффер, — в полицию, значит…
Штрук простился с добрым парнем и, наняв авто, помчал к себе в «Метрополь». Протянув к камину ноги, обмотав компрессом голову и наслаждаясь горячим кофе, Штрук свежую газету развернул…
С первой же страницы запрыгали слова дневных сенсаций:
— «Приезд Пряника». Гостиница «Гранд-Палас».
— Гм!
Репортеры умеют вперед очки давать…
34. Знакомство с новыми действующими лицами
У чешского премьера Кассарика с утра приступ подагры и теперь он устало перебирает полученную почту.
Вчера в парламенте монархисты сделали запрос: почему правительство до сих пор ничего не предпринимает относительно профессора пражского университета Пряника?
Как мог
КАССАРИК
с высоты ораторской трибуны заявить, что профессор Пряник требует огромные деньги, а финансы Чехии находятся в таком жалком положении, в таком жалком положении!..
Пришлось выворачиваться. И теперь Кассарик поморщился, когда вспомнил злую речь депутата Тачека… А тут еще русские эмигранты сидят на бедной шее Кассарика… Выгнать их к чорту! М-м!.. Как можно обращаться так небрежно с людьми, которые могут пригодиться… Да… да! Вот Панков, даже переворотик сделал при помощи врангельцев! О, они необходимы!.. Но все-таки что делать с профессором? Что делать? Что?!.
Кассарик утомленно закрыл глаза.
Обрывками, перегоняя друг друга, разные планы неслись в премьерской голове…
— О! — и Кассарик забыл о подагре и запросе правой.
— О! — и Кассарик о необычайной легкостью бросился к телефону.
— О!..
— Кабинет председателя сокольской организации? Мерси… Кто у телефона? Это вы, генерал? Да, Кассарик. Дело необычайной важности! Прошу немедленно приехать ко мне. Да, да… Жду… жду…
Опять погрузившись в мягкое кресло, мечтательно закрывает глаза…
В кабинете прохладно, в кабинете тяжелые шторы не позволяют озорному солнцу мешать государственной работе и — незаметно подкрадывается ласковый сон к Кассариковскому черепу.
— Хр… хр… хр!..
Тсс!.. Премьер задремал…
Тсс!..
В покой премьеровского черепа врезался осторожный голос секретаря:
— Господин министр… Господин министр…
Опять завертелись проекты, запросы, а над всеми этими надоевшими делами — приступ подагры…
— Да?
— Генерал…
— Проси, проси!..
Встал и сделал несколько шагов навстречу позвякиванию шпор.
— Садитесь, генерал!
«Садитесь, генерал…».
Вы, конечно, читали коротенькие заметки о таинственном изобретении профессора Пряника; первое время я, зная дутость технических сенсаций, не придавал никакого значения работе профессора, но когда в газетах и даже серьезных научных журналах все чаще и чаще стала фигурировать фамилия профессора, я, памятуя благо государства нашего, написал профессору Прянику письмо; напоминая профессору его чешское происхождение, выражал надежду, что изобретение, столь прославленное, — будет подарено, конечно, за приличное вознаграждение, — чешскому правительству. Через несколько дней получил следующее письмо:
«Господин министр!
Хорошо, конечно (правда, позже других) вспомнить о патриотических чувствах. Когда я — в начале работы — писал несколько раз длиннейшие жалобные письма с требованием субсидии — ваши патриотические чувства, уважаемый господин министр. Эта тупоумная невнимательность не только государственного мужа, но и моих коллег, не могла, конечно, остановить начатую работу. В кошмарно тяжелых условиях созидался мой „Везувиан“; бывали дни, когда приходилось голодать для того, чтобы купить нужные предметы для опытов… И вот тогда я перестал считать себя чехом, — отдавая „Везувиан“ человечеству.
Профессор Тадеуш Пряник».
— Конечно, после такого наглого письма немыслимы никакие переговоры. Но вы понимаете, генерал, что чешское правительство должно иметь изобретение Пряника, или…
— Или, господин премьер?..
— Или уничтожить и Пряника и… Да, это необходимо! Сумасшедший Пряник без всякого колебания продаст «Везувиан» кому угодно… Мы не обладаем возможностью купить, но уничтожить — уничтожить мы можем!!. У вас, конечно, генерал, есть верные люди, горячо любящие родину, которые возьмут на себя великую миссию уничтожить человека, забывшего национальную гордость?!.