Чувство времени (СИ) - Федорова Евгения. Страница 93
— Мы никогда не делаем что-то только ради спасибо, — согласился маг. — Посиди пока под бортом, вода подоспеет быстро.
Пока я отмывался, ежась от прикосновений свежего ветра, матросы вычистили каюту. Мархар зажег курильницу, в которой тлели какие-то свежие, незнакомые травы, стирающие тяжелые запахи, пропитавшие внутренности корабля. Исчезли следы моего беспробудного запоя, вместо бренди на подносе стоял графин с водой.
Мастер спустился в каюту вместе со мной, зажег еще две лампы, расставив их на рундуке так, что в каюте стало совсем светло, после чего присел на койку.
— Тебе стоило сказать об этом раньше, — упрекнул он меня. — Не мне, так Мархару. Или подумать самому.
Маг взялся прощупывать мою руку.
— Кости целы, здесь и здесь Гевор хорошо соединил их, но на этом все, понимаешь? Это же не фантомные боли, тут все нарушено и оставлено в таком состоянии. Хрящи, нервы, мышцы. Человеческое тело — не спрессованная земля, здесь все связано. Меня смущает другое: почему днем боль уходит. Быть может, это специфика чар. Я еще поговорю с Гевором один на один, зачем он сделал именно так…
Я предпочел не заметить угрозы и перевел тему:
— В Форте придется снять чары, рука рассыплется вновь и мне будет несладко.
— Не думай об этом, вот тебе мой совет. Ничего не повториться, поверь.
— Скажем, перспектива долгого и мучительного выздоровления меня теперь пугает. А вообще, — я пошевелил покрытыми рисунками пальцами, — сработано здорово.
— Не спорю, но не совсем, если принять во внимание, что ты сходишь от этого с ума! Больше никакой выпивки, понял?
— Есть еще дурманы, — пошутил я, но Мастер мои слова принял всерьез.
— Я тебя совсем не узнаю, Демиан. Сколько я не старался, мне ничего не удалось с тобой сделать, но неужели Гевор в этом преуспел?
Я тихо засмеялся.
— Ну да, — озадачился маг, — я и забыл, что когда ты нездоров, твой характер совершенно невыносим.
— Я знаю, почему днем боли нет, — предположил я. — Внимание Гевора днем сосредоточено, чары становятся более плотными, а ночью ослабевают. Вот тогда приходит боль.
— Каменные големы могут существовать и без его внимания, — проворчал Мастер, опровергая мои прежние сомнения на этот счет. — Свое умение он пока держит при себе, но я не тороплюсь. Гевор все расскажет. Сейчас я так же истощен, — маг передернул плечами, будто ему было холодно. — С дырой в душе, Высшие, фантом в этот раз попал в цель. Дракона нет, а я привык на него рассчитывать. Только теперь мне стало понятно твое стремление ни на кого не полагаться.
— Теперь ты уже не против моих практик?
Мастер ничего не сказал, отпустил мою руку и вышел, но вернулся уже через несколько минут и не один. Я чуть было не выругался в голос, когда он вошел в каюту вместе с Гевором.
— Что ты задумал? — спросил я как можно более равнодушно, когда маг земли кивнул мне и, сплетя руки перед собой, встал у перегородки.
— Надо доделать все до конца, — резко ответил Мастер, будто я с ним спорил. — Заодно Гевор поучится уму разуму.
— Сделаю, как скажешь, — отозвался Гевор тихо. Мне показалось, он волнуется и всячески пытается скрывать это. — Я действительно оплошал.
— Мы будем играть на твоей руке как на шахматной доске, — заулыбался Мастер. — Рокировка, Демиан. Иди сюда, Гевор. А ты, терпи.
Мне хотелось встать и уйти, но я справился с собой. Потом мучительно долго Гевор под приглядом Мастера двигал кости в моей мертвой руке. Это была не боль, но я явственно ощущал движение тканей и костей, это было пугающе неприятно. Еще я чувствовал страх Гевора, который разросся за дни нашего плавания. Человек земли, вода сама по себе была для него чуждой и враждебной средой. Он привык манипулировать твердыми частицами, но здесь, чтобы дотянуться до них, ему предстояло проникнуть через тонны и тонны воды. Вот почему он так испугался, что я пропущу его под килем. Непростой задачей было для него находиться на корабле, но Гевор щедро тратил свои силы на то, чтобы исправить недочет, допущенный на Туре. Уже очень скоро кожа его блестела каплями пота, но маг не посмел оторваться от дела. Все это для Мастера было хорошо просчитанной игрой. Он знал, что мы оба доведем это дело до конца, что-то доказывая друг другу. И он был прав во всем.
Глава 11. Сердце змея
Говорят, что вместилище человеческой души — наши глаза. Говорят, умирая, мы остаемся в памяти других людей и, пока о нас помнят, мы бессмертны. Говорят… вокруг только и делают, что говорят, мечтая избавиться от страха перед неизбежным и объяснить ход вещей, сделав их хоть капельку понятнее и привычнее.
Говорят…
А я чувствую.
Я — Смотрящий дракона Равновесия, чье имя Мрак, чувствую то, о чем другие любят праздно говорить. Но разве это изменяет что-то?
Как человек является целостным, так я и дракон являем собой нечто соединенное в единую структуру и, когда дракон покидает меня ради своих утех и во имя создания новой жизни, во мне рождается гнетущая пустота, к которой хочется обращаться снова и снова как к недавно выбитому зубу. Эту пустоту ничто не способно заполнить, и я чувствую себя частью, грубо отсеченной от чего-то важного. Мне не сложно отступить от этой пустоты и делать вид, что ее не существует, потому что я с самого начала поступал именно так. Я надеялся, что моя собственная целостность со временем будет способна заполнять тот омут, через который проникает в меня Древний, но это было самообманом. Единственное, чего я добился, так это равнодушного признания своей ущербности.
Безусловно, для меня теперь это — привычно, я знаю собственные границы (перечеркнуто) слабые места, это делает меня сильнее и увереннее тогда, когда я могу не подставлять их под удар. Но наступают моменты, когда мне приходится вставать вровень с другими магами, и тогда лишь постоянное стремление к познанию и свободе, присущие мне с самого начала, превращаются уже не в придурь, чем кажутся со стороны, но в оружие.
На следующий день все изменилось. На горизонте появился первый пустынный остров Анц, что значило на местном наречии Первый. Вскоре мы вступили в лабиринт проливов, и некоторые островки были так малы, что обнажали свои рифовые бока только во время отливов. Другие поднимались высоко, давая приют сотням птиц, с гвалтом срывающихся в воздух, будто рои насекомых. Чем дальше шла Эстолла, тем больше вокруг становилось обрывков суши, все чаще встречалась зелень, хотя больше преобладали высокие, похожие на деревья без листьев молочаи. Воздух был сухим и жарким, вода кристально чистой. Она ловила солнечные лучи, которые трепетали в ее толще, будто в глубине удачно ограненного аквамарина. Быстрые тени рыб скользили, рассекая узорные рисунки, яркими мазками проступали актинии и цветные кораллы. Здесь и вправду было много суши, но я бы никак не назвал ее гостеприимной, несмотря на привлекательные для купания заводи. Песок, желто-красные камни, обломки кораллов и пятящиеся по камням крабы не могли бы называться райским уголком. В скалах зияли черными провалами гроты, из которых тянуло сыростью и вонью, камни были покрыты разводами птичьего помета. Проходы между островами казались глубокими, но Мархар вел свой корабль сам, выбирая в этом лабиринте одному ему известный путь, перекрикивался с замершим на носу Каваларом — лоцманом судна — и на мой вопрос ответил:
— На самом деле очень трудно определить глубину на глаз, ты не обманывайся, вода очень прозрачная и до дна может быть рукой подать. Тем не менее, мы хорошо идем, и погода нас не обидела. Остров Лала, где мы пополним запасы воды, самый крупный среди здешних. На закате будем в его единственной пригодной для стоянки бухте. На самом деле, дальше на запад острова будут не так часто понатыканы, но там еще сложнее идти, если не знаешь, где проходят рифовые гребни. Не один корабль погиб в той ловушке, с облегчением вырвавшись из этих проходов.