Шахматистка - Хенрикс Бертина. Страница 14

Утром она вставала разбитая. Работа в гостинице казалась ей просто отдыхом по сравнению с ее умственными занятиями.

По средам после обеда она ехала к Куросу. Учитель, по всей видимости, проделывал ту же работу, что и она, с той только разницей, что в его распоряжении были шахматы и он мог применять теорию на практике.

При каждой встрече Курос пробовал разыграть какой-нибудь новый дебют. Поначалу различные варианты смешивались у Элени в голове и она путала комбинации. Особенно трудными ей показались “испанская партия” и многочисленные варианты ответных ходов, “берлинская защита”, “защита Стейница”, “дебют Берда” и “защита Корделя”.

Курос становился все более строг с ней, хотя в глубине души признавал, что изучение всех этих знаменитых систем — дело очень непростое. Он даже задавался вопросом, как Элени справляется с такой нагрузкой. Всем своим видом он показывал, будто его совершенно не трогает, что временами она впадает в отчаяние. “Если я стану ее жалеть, — рассуждал он, — все пропало. Она не найдет в себе сил бороться с противником. Надо всячески давать ей понять, что в освоении всех этих комбинаций нет ничего особенного. Как только она поймет, за какое грандиозное дело взялась, она не сможет двигаться дальше”. И Курос продолжал ей внушать, что не требует от нее ничего сверхъестественного.

Он вспомнил свой опыт школьного учителя, непреклонного и беспристрастного, видящего все — и ошибку, и невнимательность. Временами Элени была готова заплакать: ее нижняя губа выпячивалась, брови хмурились. Ей, точно ребенку, хотелось опрокинуть доску и раз и навсегда отказаться от идеи участвовать в турнире. Но она этого не делала. Поначалу, когда Курос ее ругал, на лице и шее у нее выступали красные пятна, и она ощущала сильный прилив жара. Учитель делал вид, что ничего не замечает, и только ворчливым тоном говорил:

— Ну, ну, соберись. Сейчас для тебя существуют только шахматы. Все остальное — только видимость.

Двигаясь от отчаяния к удачам, Элени внутренне окрепла, что не замедлило сказаться на ее повседневной жизни. Она перестала принимать близко к сердцу, если кто-то из близких впадал в дурное настроение, и вообще, что бы ни происходило, она сохраняла удивительное спокойствие, так что Панис был совершенно сбит с толку. В такой ситуации исходить желчью потеряло всякий смысл. Он стал довольствоваться демонстративным молчанием, что действовало главным образом на нервы его дочери, которая не проходила столь серьезную подготовку, как ее мать.

Однако, даже если внешне Элени ничего не показывала, в душе она по-прежнему страдала оттого, что из ее супружеской жизни исчезла гармония. Бывали дни, когда ей хотелось забыть все, что произошло в последние месяцы, и вновь забраться в кокон, сотканный из привычек и неловких проявлений нежности, которые раньше и составляли ее повседневную жизнь. Но назад уже ничего не вернешь, и она сама тому причиной. А стало быть, нечего вздыхать да охать. Она молчала и с еще большим рвением отдавалась учебе.

По прошествии полутора месяцев Элени уже овладела большинством знаменитых дебютов и взялась за освоение срединного этапа игры, где требовалось проявлять больше гибкости и инициативы. На этом этапе у нее появилась черта, которой раньше не было, — пристрастие к главным фигурам, она стала очень неохотно ими жертвовать. Если, не дай бог, ей случалось потерять ферзя, она начинала жутко волноваться и считала партию проигранной. Такое пораженчество приводило к тому, что она совершала ошибку за ошибкой. Куда только девалась ее отчаянная воля к победе! Элени, с этой ее новой чертой, иной раз прямо-таки поражала Куроса: он-то знал ее как неустрашимого бойца! Произошедшую в ней перемену он объяснял тем, что она стала понимать, где таится опасность. Теперь, когда она изучила все хитрости, имеющиеся в арсенале партнера, она стала играть менее уверенно. Ее главные фигуры казались ей бастионами, способными защитить ее от вероломного противника.

Курос столкнулся с дилеммой. Он провел несколько бессонных ночей, обдумывая возникшую проблему. Что он может сделать, чтобы Элени обрела уверенность в себе? Систематическая учеба до некоторой степени лишала ее яркой индивидуальности, а между тем именно она была ее единственным шансом на победу. Он знал, что Элени будет противостоять партнерам гораздо более опытным, компетентным и расчетливым, чем она сама. Если она утратит свою самобытность, ее шансы добиться успеха будут сведены почти к нулю. И все-таки невозможно пренебречь всеми теми знаниями, которыми обладают другие игроки.

Элени и в самом деле переживала сложный период. Чем больше она занималась, тем менее успешным был результат. Она уже давно не выигрывала партий. Все свободное время она посвящала изучению различных дебютов известных мастеров — отчего у нее даже появились круги под глазами, — но лучше играть она не стала. Шахматы превратились в самую тяжелую работу, которой ей когда-либо приходилось заниматься.

Франция с ее небрежной элегантностью осталась где-то далеко-далеко. Элени теперь с трудом могла вспомнить, как выглядела та французская пара.

В последнее время она совсем не участвовала в повседневной жизни острова. Чувствуя, что за каждым ее шагом следят, она больше не заглядывала ни к Армянину, ни к другому трактирщику, чтобы выпить стопочку анисовой водки. Она остерегалась всех. Ее до крайности сдержанное и твердое поведение только способствовало разжиганию слухов. Она все больше загоняла себя в тупик.

В то же время шахматы требовали от нее такой концентрации, что она забывала о своем одиночестве. Будущая чемпионка или тщеславная выскочка — кем бы она ни была, она не могла делать дело наполовину. Мир, состоящий из шестидесяти четырех клеток, требовал полного отрешения. Элени вошла в мистическую связь с великими знатоками шахмат. У нее создавалось впечатление, что каждый из них хочет подсказать шахматистка ей решение задач, с которыми она сталкивалась. И они спорят между собой, отстаивая или опровергая те или иные положения, хоть и живут в разные эпохи. Все эти споры происходили в голове Элени. Она понимала, что, для того чтобы спокойно противостоять противнику, надо бы выгнать оттуда всех этих господ. Но она чувствовала себя слабой, податливой куклой в руках этих великих, овеянных легендой мастеров.

Как-то ночью, накануне очередной игры, ей вдруг пришло в голову, что все знаменитые теоретики шахмат были мужчинами. Она никогда ничего не слышала ни об одной великой шахматистке. Шахматный гений, похоже, располагался где-то в мошонке. Жалко, конечно, что не у Паниса…

При всем том вовсе не король определяет исход партии, и даже не ладья, не конь и не ферзь. Каждая фигура имеет смысл только в связи с другими фигурами.

Основа всей игры — пешка. Этот солдатик-служака идет напрямую к своей цели — поставить заслон армии противника или подняться вверх по социальной лестнице. Он может превратиться в ферзя, ладью или коня в зависимости от хода игры. Если пешка — это душа шахмат, как полагал Филидор^[5], то ферзь — сердце.

Между пешкой и ферзем, между слабейшим и сильнейшим, между усердием и силой — где-то там место, которое она, Элени, может занять. К этому и надо стремиться. Если ей удастся привнести в игру собственное воображение, она сможет побеждать. Надо уйти от изучения абстрактных связей и постигать фигуры в их психологическом аспекте — это для нее единственный способ овладеть игрой.

Но как только Элени садилась за шахматную доску напротив Куроса, снедаемого волнением, которое инстинктивно передавалось ей, все эти разумные, поучающие господа возвращались и начинали мучить ее.

Курос несколько дней провел дома. Выходил только для того, чтобы купить на рынке самое необходимое. Питался скудно, надеясь таким образом стимулировать мозг для поиска нового яркого решения. Он взял на себя ответственность за бывшую ученицу. И должен удовлетворять ее потребностям. Но у него не хватало пороху. За четыре дня он лишь схватил простуду, вызванную суровой диетой, нехваткой витаминов и неисправным отоплением, которым он принципиально не хотел заниматься до тех пор, пока не увидит свет в конце туннеля. Придя к нему, Элени нашла его кашляющим и в мрачном настроении. Это ее встревожило. Вместо того чтобы играть в шахматы, она сварила ему шахматистка вкусный суп, который он соизволил съесть, не переставая брюзжать о том, что незачем уделять столько времени старому дураку.