Жили-были (СИ) - Риз Екатерина. Страница 51

На эти слова ей понадобились все силы. И видела, как сузились Толины глаза, опасно, и подбородок окаменел. Но Саша всё равно продолжила, хотя была большая вероятность того, что у неё в любой момент может сорваться, а то и вовсе пропасть голос.

— Он Богатырёв Дмитрий Александрович. И кроме моего невнятного признания твоего отцовства, у тебя ничего нет. Что ты собираешься делать? Кричать на улице, что ты отец? — Она головой покачала. — Я не признаю.

— Ты обалдела?

Саша носом нервно шмыгнула, снова губы облизала, затем покачала головой, как можно решительнее.

— Нет. Ты не имеешь права подходить к моему ребёнку. Даже к нашему дому приближаться не можешь. И я настоятельно тебя прошу этого не делать.

— Сашка, знаешь что?..

— Что?!

— Во-первых, не надо тыкать в меня пальцем и разговаривать наставительным тоном, ты ещё не судья. И что, вообще, всё это значит? Ты думаешь меня этим напугать?

Она плечами пожала, и усмехнулась в сторону, достаточно жёстко. Мысль о том, что доказательств отцовства у него нет и прав он на Митю никаких не имеет, и даже условия диктовать не может, внушило надежду. Мизерную, но всё-таки.

Ефимов тоже об этом размышлял, больше минуты. Повисло молчание, тяжёлое, Толя сверлил Сашу взглядом, а та стояла к нему спиной. Прямая, как струна, и только пальцы снова сцепила, не могла заставить себя их разжать. Единственное, что позволяло сохранить видимость спокойствия.

— Я не отступлю, Сань, — сказал он, прервав молчание. — Я понимаю, что ты нарисовала себе картину нашей дальнейшей жизни, и картина эта не радостная. Я прав? Но ты зря думаешь, что помариновав меня некоторое время, не дав мне с сыном встретиться, я в один прекрасный день просто уеду из города и обо всём забуду. Ты мне про запреты рассказываешь? Ты так хочешь отношения строить? Это глупо.

Саша продолжала молчать и упрямо смотрела в сторону, через стекло витрины.

— Но ты права, нигде не написано, что я его отец. Ещё один кирпич мне в физиономию. — Толя от стойки оттолкнулся и к Саше подошёл. Остановился за её спиной, чувствовал, как она напряглась, хотя казалось, что больше некуда. А он ещё наклонился к ней и негромко проговорил: — Но ты не знаешь обо мне кое-чего. Знаешь, чему я научился за эти годы? Всё доводить до логического конца. А логичным в этой ситуации будет в свидетельстве о рождении моего сына увидеть имя — Ефимов Дмитрий Анатольевич. И мы, любимая, пойдём с тобой в суд ради этого. И будем делать все анализы, которые понадобятся — волос, крови и мочи, будем исправлять все бумажки, все документы, каждую закорючку. Я найму лучшего адвоката, я не пожалею денег и времени, и успокоюсь только тогда, когда я на законных основаниях смогу решать, как мне воспитывать сына. А если у тебя гормональный всплеск, то займи это время чем-нибудь другим. А говорить мне, что я брошу сына через два месяца, ты, по меньшей мере, права не имеешь. Потому что знать этого не можешь. Я виноват перед тобой, а сына я не бросал. Никогда бы не бросил. — Толя заставил себя остановиться, отступил от Саши на шаг, только отметил про себя, как она сникла. И, кажется, не дышала. Но он добавил, правда, постарался убрать из голоса даже намёк на суровость и безапелляционность: — Подумай об этом.

Саша вздохнуть смогла только тогда, когда он вышел. Снова звякнул колокольчик, как-то страшно и безысходно, хотя этот звук всегда казался Саше весёлым и задорным. А сегодня дверь закрылась, и будто разделила её жизнь на до и после. Вот и всё, точки расставлены в нужных местах. Ничего хорошего её не ждёт. Ефимов судиться с ней надумал. Правильно, ему, наверняка, не привыкать. Бизнес, жизнь в столице, там через одного все друг с другом судятся. И адвокаты — не чета здешним. А ей что делать?

Наверное, не стоило его злить. Надо было осторожнее, деликатнее… попросить… А она разозлилась и вспылила.

Да к дьяволу его адвокатов! Чтобы она сына отдала? Кому? Этому горе-папаше?!

Сколько она просидела на корточках за стойкой, если честно, не знала. Даже не плакала. Только на стену напротив таращилась в какой-то невероятной панике и сумятице, не зная, что делать. И чувство беспомощности парализовало и не давало думать. То и дело возвращалась к мысли, что Толя… судиться за Митьку будет, и её окатывало жаркой, пугающей волной изнутри. Саша зажмуривалась и резко выдыхала, борясь со слезами. Плакать нельзя, вдруг покупатели… Дожить бы до конца рабочего дня. Ещё два часа, час…

Колокольчик снова звякнул, и Саша подумала о том, что начинает ненавидеть этот звук. Нужно было подняться, улыбнуться заглянувшим покупателям, а её ноги не держали, и уж точно на улыбки и разговоры она способна не была. Правда, этого и не потребовалось. Колокольчик звякнул, дверь хлопнула, и через секунду послышался недоумённый голос Каравайцевой.

— Эй, Саня, ты тут? Нет никого…

Саша не ответила, но зато заставила себя поднять руку, чтобы её можно было увидеть над стойкой.

— О, — Алёна не на шутку удивилась. — Ты чего там делаешь? — Она стойку обошла, на Сашу посмотрела. — От кого прячешься? Или снова в «мафию» играетесь отделами?

Саша головой качнула.

— А чего тогда? — Алёна придвинула себе стул и села, внимательнее к Саше присмотрелась. И совсем другим тоном, обеспокоенным, спросила: — Сашка, что случилось? На тебе лица нет.

Каравайцева это сказала, и Сашино лицо, которое, оказывается, и на лицо-то похоже не было, сморщилось, а из глаз слёзы потекли. И тут же всхлипнула, и губы облизала, и затылком к твёрдой поверхности прижалась. Глаза закрыла, чтобы на подругу не смотреть.

Проговорила:

— Сейчас успокоюсь. — Сделала глубокий вдох.

— Что значит «успокоюсь»? Не успокаивайся, говори, что случилось. С Митькой чего?

Слёзы снова потекли, но Саша стойко головой покачала.

— Нет, он у тёти.

— Тогда что?

Саша потянулась к ней и ткнулась лбом в колени Алёны. Попыталась пошутить.

— Ты же сама говорила: пока женщина не любит, она не плачет.

— А ты влюбилась? — Алёна ахнула, не скрываясь, и руку к груди приложила. Видимо, решила ей подыграть. — Наконец-то! А то я уже беспокоиться начала.

— Ага, — тускло отозвалась Саша. Голову подняла. — Ты чего приехала?

Алёна по-прежнему присматривалась к ней с тревогой, брови хмурила, но ответила с наигранной лёгкостью.

— Да рассказать. Новость такая. — Между словами Сашин лоб потрогала, температуру проверяя. — Ты знаешь, чего Новиков не явился в клуб? Обещал ведь… А он Лике позвонил, та ему, видимо, поплакалась на сволочь-Ефимова, и Виталик проникся. Ты понимаешь, о чём я говорю, Богатырёва?

Саша рассеянно кивнула.

— Вроде.

— Вроде, — передразнила её Алёна. — Анжелика наша с Новиковым замутила, вот о чём я тебе говорю! Я собственными глазами их сегодня видела, он перед ней дверь машины распахнул и ручку подал, а она вся в улыбке расцвела. В общем, всё как всегда. Вот куда это годится? Я тебя спрашиваю, Саня, твоя же родственница!

Саша поднялась на ноги, уцепившись за край стойки. От подруги отвернулась, силы на притворство кончились, щёки потёрла, ощущение было, что те не горят, а тлеют, как угли. Каравайцева наблюдала за ней, и снова спросила:

— Саша, что случилось? Скажи мне.

Вздох, который у неё вырвался, последние силы отнял. Саша наклонилась и прижалась лбом к прохладному мрамору. Слёзы текли, глаза застилали, но, несмотря на это, наперекор вырвавшемуся рыданию, усмехнулась.

— Ефимов в суд на меня подать грозится.

Алёна рот открыла.

— Что ты сделала? Машину его разбила?

Саша головой покачала.

— Тогда пошли его куда подальше.

— Ага, — отозвалась Саша еле слышно, — я уже…

Каравайцева в плечо её толкнула.

— Сашка, хватит меня пугать! Говори как есть. Что у вас случилось? Что ты ему сделала?

— Сына у него украла. Наверное, он думает так.

Алёна молчала. Её рука на Сашином плече замерла, Каравайцева обдумывала. Хотя на самом деле сопоставляла в своём сознании факты. Известные давно, понятные ей, но никак не вязавшиеся с именем Толи Ефимова. А потом мысленно сравнила Митю и своего бывшего однокурсника, и вот тогда ахнула.