Жили-были (СИ) - Риз Екатерина. Страница 80

Вспомнился смешной случай из вчерашнего дня. Разговаривали с Митей, о чём-то абстрактном, но смахивающим на воспитательный процесс, истинный разговор отца и сына о том, «что такое хорошо, а что такое плохо», и Митька в какой-то момент на полном серьёзе сказал, что если человек очень долго поступает плохо или глупо, ему нужно сходить за мозгами к Гудвину. И Ефимов вот уже сутки раз за разом мысленно возвращался к этому, невольно проводя параллели с переменами в своей жизни, приходя к выводу, что он к Гудвину зашёл, судя по всему.

Толя любил Сашу гладить, ласкать, она остывала после секса, а он долго не убирал рук с её тела, приучая к своим прикосновениям, к ожиданию, к постоянству. Целовал, иногда прикусывая губами кожу на её плече, и радовался, когда Саша оживала настолько, чтобы начать улыбаться или пошептаться с ним, даже если шептала она с надуманным возмущением, найдя повод его поругать. Поводы всегда были глупые, порой смешили, и они даже могли повозиться под одеялом, как подростки. Всё это было вновь, незнакомо именно для них, и следовало нагнать упущенное время, ведь как-никак, а у них восьмилетний сын. Который, как не скрывай, а видит, что у родителей любовная горячка. Правда, таких выражений Митя ещё не знает, и что между ними происходит, до конца не осознаёт, лишь смотрит с непониманием и удивлением, и объяснить ему странное поведение двух взрослых людей довольно трудно. К тому же, Сашка тут же краснеет и начинает командовать, а Толю её реакция смешит, и всё это в целом, выдаёт их с головой.

Ефимов каждый проходящий день смаковал. Прошла неделя, самая необычная и насыщенная в его жизни на события, даже московский круговорот, который когда-то его потряс до глубины души, в сравнение уже не шёл. Может, воспоминания притупились, а возможно, Москва заставила его оторопеть, а вот неделя рядом с Сашей и сыном по-настоящему взяла за душу. Он каждый день наблюдал за их привычной жизнью, очень старался вписаться, приучить их к своему присутствию, к его мнению и важности совместных решений. И радовался, когда считал, что ему удаётся, хоть что-то.

По утрам, когда Митя был особенно активным, он будил полусонного Толю на раз-два. Наскакивал на него, задавал бесконечное количество вопросов, тормошил, и генерировал такое количество энергии, что от него впору было лампочки зажигать. Вечерами сын становился более тихим, хотя, его настроение было ближе к тягостному, а всё из-за домашнего задания. Оно отвлекало его от важных дел, занимало время, и, вообще, он и так всё знал. А кое-что и вовсе было лишним. Кстати, об этом Митя Толе рассказал, как раз вчера. Ефимов, конечно же, посмеялся, придвинул к нему учебник по русскому, а мрачный взгляд ребёнка старательно игнорировал.

— Ладно, русский я выучу, — сказал Митя, в конце концов. Ему, Ефимову, одолжение сделал. — Мама расстраивается, когда я с ошибками пишу.

Толя качнул головой, не отрывая взгляда от списка литературы для чтения летом, что Мите выдали как раз в тот день.

— Ты отличный сын.

— Папа! Я серьёзно!

— Я слышу по твоему голосу.

Митька выдохнул, расстроено. Затем решил пожаловаться:

— Вот зачем мне рисование? Я его ненавижу.

— Митя, ты сегодня прямо негодуешь. Что случилось?

Митя наморщил нос, дописал последнее слово, а когда закрыл тетрадь, шёпотом признался:

— Я не сдал три рисунка.

Толя методичку отложил, на сына посмотрел, напустил в глаза строгости, вспомнил, как Саша это делает, когда дело касается обучения.

— Почему не сдал?

— Потому что я не люблю рисовать!

— Ага. Ничего, кроме танчиков на полях.

— Танчики — это другое!

— Я понимаю.

Митя насупился и развернулся на стуле.

— Не понимаешь.

— Мить. — Ефимов дёрнул его за ухо, Митя тут же его рукой закрыл. — Хватит выдумывать. Что тебе нужно нарисовать?

— Горы, автобус и медведя.

— Так конкретно?

— Я придумал ещё на уроках, но так и не нарисовал. А ты умеешь рисовать?

Толя в затылке почесал.

— Как тебе сказать?..

Митька вдруг расплылся в улыбке и ткнул в него пальцем.

— Ага!

Этот возглас вышел настолько уличающим, что Толя невольно возмутился, а затем кулак сыну продемонстрировал, впервые.

— Так, нельзя подлавливать отца.

— Почему?

— Потому что. Потому что я… ходячий пример. Для тебя, по крайней мере. — Поднялся, шутливо Митьке пальцем погрозил, и не забыл напомнить: — Доставай альбом и карандаши, умник. Закончить год с двойкой по рисованию, это чересчур круто. Мама точно не оценит.

В итоге, предполагаемую двойку удалось исправить на тройку, и, если честно, Толя был поражён великодушием Светланы Аркадьевны, потому что выяснилось, что Митька на самом деле рисовать не умеет. И это не было недостатком, не было проблемой, даже смешило немного время от времени, но вот Митя всерьёз переживал, но вряд ли из-за оценки, скорее уж из-за того, что он чего-то в этой жизни не умеет. Вот попросту не умеет, не его тема. И глядя на автобус и странно-пугающее пятно коричневого цвета едва ли не во весь альбомный лист, символизирующее медведя, Толя это понял, осознал, а сына лишь похвалил и поцеловал в лоб.

— Ты это сделал, как мог, это похвально. Тебе не нужно будет заниматься этим всю жизнь, скорее всего, ты после пятого класса не нарисуешь ни одного медведя… и это будет правильно, но то, что ты должен делать, ты делать должен, Митя. И относиться ответственно, если не к рисованию, то к окончательному результату, в данном случае, к оценке. Ответь мне: почему?

Митька на него не смотрел, хмурился, но на Толю навалился, а после его вопроса негромко проговорил:

— Чтобы мама не расстраивалась.

— Ответ настоящего мужика, — похвалил его Ефимов.

Митя тут же развернулся, как юла, и взглянул на него совсем по-другому, хитро.

— Хочу на машинках!

— В качестве поощрения?

Митя невинно на него вытаращился.

— Как это?

Толя слегка шлёпнул его пониже спины.

— Хитрюга.

Саша тоже наблюдала за ними, со стороны, старалась делать это украдкой, не обсуждала увиденное с Толей, и не знала, замечает ли он её взгляды. Даже выводов не делала, лишь наблюдала за развитием событий. Как её сын, который до этого не знал близко ни одного мужчину, шепчется с Ефимовым, постоянно лезет к нему под руку, что-то выспрашивает, смеётся, и спустя какое-то время Митя всё же начал прислушиваться к тому, что Толя ему говорит. Даже если тот его поучает или пробует воспитывать. И рада была, что Толя делает всё осторожно, шаг за шагом, не торопясь, и Митя тянется к нему, спустя две недели жизни вместе это было неоспоримо, невозможно отрицать и не замечать. И связь становилась неразрывной, и Саша всё чаще задумывалась о том, что будет, когда время выйдет.

У Толи был странный рабочий график, он мог уехать из дома в любой момент, по звонку, мог вернуться поздно, мог целый день провести дома, заниматься Митей, отвлекаясь только на разговоры в скайпе. Это было странно, слышать, как он вечером в комнате разговаривает с кем-то ей неведомым: спорит, на чём-то настаивает, а то и смеётся, однажды даже слышала, как Митьку с кем-то обсуждал. Но подслушивать было неловко, даже когда это касалось сына, и Саша поспешила уйти. Да и испугалась возможности услышать что-то про себя. Всё-таки мужские разговоры не для женских ушей, а Толя Ефимов не является венцом деликатности и вежливости.

Митька, освоившись, стал самим собой, не осторожничал с отцом, даже баловался и капризничал, слава Богу, что это случалось не так часто, для частых капризов у её сына был не тот характер. Слишком решительный и неугомонный, капризы его надолго не занимали, даже если Митя хотел чего-то очень сильно. Внутренняя энергия его неизменно отвлекала на другое дело. И этим он был очень похож на отца, Толя тоже горел, всегда, чего бы это не касалось. Работы, любви, страсти к еде, общения с друзьями. Он мог злиться, ворчать, но быстро забывал о своих проблемах и обидах, и просто делал то, что должен. И о многих вещах, которые Саше всегда казались проблемой, рассуждал запросто. Это подкупало. Сашу уж точно.