Сабля атамана Рассказы (пер. с марийского) - Васин Ким Кириллович. Страница 10

— Не в первый раз, — ответил за всех Назарка.

Лагерь проснулся. Закопошились люди, заржали кони.

Сотня Назарки умчалась к деревне, и вместе с нею Келтей.

Гулко раздается в ночи топот конских копыт. Как ветер, влетели пугачевцы в деревню. Прогремел запоздалый выстрел опомнившегося часового, но пугачевцы уже неслись по всем улицам.

Враги были захвачены врасплох. Только небольшой кучке драгун во главе с офицером удалось вырваться из деревни.

Бешено погнали драгуны своих коней, спасаясь от гибели.

Пугачевцы открыли им вслед стрельбу, но оперенные стрелы уже не доставали врагов.

Тогда Келтей резко рванул поводья, и его конь вышел вперед.

Келтей на ходу выхватил лук и натянул тетиву. Зазвенела тетива, молнией блеснула стрела, и драгунский офицер, покачнувшись, стал валиться с коня.

— Молодец, Келтейка! — крикнул Назарка.

Пугачевцы приостановились у полевых ворот [14]. Прямо за деревней чернели поля, и вдали скакали драгуны.

— Эх, уходят!

— Не догнать… — переговаривались пугачевцы.

Вдруг Келтей бросился прямо через поле, наперерез драгунам. Он выскочил на дорогу, врезался в гущу врагов, клубы пыли поднялись из-под копыт завертевшихся на одном месте лошадей, засверкали сабли.

Через несколько мгновений подоспели пугачевцы. Ни один драгун не ушел от их сабель.

Когда бой был кончен, все увидели, что посреди дороги вниз лицом лежал Келтей. Его конь стоял рядом.

Келтея решили похоронить рядом с Аргемблатом.

…Келтей лежал на сверкающей зеленой траве. Утреннее солнце, распластав алые крылья, словно сказочная жар-птица, поднималось над полем, и его первые золотые лучи упали на нежное и юное лицо Келтея. Он и бездыханный был очень красив.

— Он был настоящий батыр, — сказал седой башкир.

В это время на дороге показались всадники.

— Ялкий едет! — крикнул кто-то.

Ялкий остановился у дуба, сошел с коня и склонился над Келтеем. Ему рассказали о подвиге и гибели отважного юноши.

— Так и должно было случиться, — тихо сказал Ялкий. — В борьбе за народное счастье каждый становится героем…

— Ты знал этого юношу? — спросил Изибай Ямбаев.

— Это дочь Аргемблата, — ответил Ялкий.

К Пугачеву

Жаркое весеннее солнце сияло в безоблачном голубом небе. Лениво, чуть слышно шелестели кудрявые ивы, и листва на них, попав в солнечный луч, вспыхивала серебром. Ясное, бескрайнее и бездонное, словно море, небо с раннего утра звенело песнями жаворонков.

А возле покрытого лубом омшаника [15], спрятавшегося в тени старых лип, было прохладно. Тихо шумели вершины деревьев, редкие, пробившиеся сквозь листву солнечные лучи, словно длинные копья, пронзали дымную тень.

Через раскрытую дверь омшаника можно было разглядеть закопченные стены, широкие нары и висящий на крюке черный от сажи котел.

Старый Темирбай и его маленький внук Яний сидели на лавочке у входа в омшаник. Несмотря на праздничный день, старик был одет, как всегда, в ветхую рубашку, в латаные портки, а его ноги были обмотаны старыми онучами.

Темирбай костлявой рукой поглаживал свою острую бородку и в задумчивости прислушивался к доносившейся из-за ракит от реки свирели.

Невидимый глазу музыкант выводил протяжную и грустную мелодию. Свирель плакала и печалилась, как душа усталого человека, плутающего по темным и тесным лесным тропам…

«Дорога далека, а дальше идти нет сил», — жаловалась свирель. То ли это играет бедняк мариец, бредущий в соседнее село, то ли пастух, выгнавший стадо на луга, то ли какой бродяга, с тоской глядящий на праздничные деревни, — кто его знает.

— Эта песня нездешняя, — проговорил Темирбай, — так поют марийцы, живущие у Волги. Давние, годы напоминает мне эта песня.

Глаза Яния радостно загорелись. Темирбай знал много увлекательных сказок; начнет говорить — и забудешь обо всем. Но больше всего он любил рассказывать про Волгу да про Элнет. Там он родился, там прошла его молодость. Оттуда, из казанской стороны, дедушка когда-то убежал от утеснений тамошнего начальства и осел на башкирских землях. Здесь он обзавелся семьей, долгие годы батрачил у баев, а теперь доживал век в своей избушке…

Но сегодня Темирбай почему-то не начинал рассказа..

Яний тронул дедушку за рукав:

— Дедушка, что за люди собирались вчера у нас в омшанике?

Седые брови Темирбая взметнулись вверх, он с удивлением взглянул на внука:

— Что ты выдумал! Вчера здесь никого не было.

— Не было? — хитро переспросил Яний. — А кто же тогда говорил, что у Бирска побили господ? Я все слышал через щелку на крыше…

— Эх ты, шкодливый козленок, на крышу лазил, — усмехнулся дедушка. — Ну ладно. Слышал так слышал.

Старый Темирбай положил руки на плечи мальчику и пристально поглядел ему в глаза:

— Помнишь, как солдаты увели твоего отца?

— Помню… — вздохнув, ответил Яний.

Вопрос дедушки пробудил в душе мальчика горестные воспоминания.

Прошлой весной, когда так же, как теперь, сияло солнце, зеленели липы и сверкала река, солдаты увели отца в город, в тюрьму, за то, что он не захотел креститься и подговаривал односельчан прогнать из деревни пьяницу-попа… Печальна была для Яния та весна…

— Ты хочешь, чтобы отомстили господам за твоего отца? — тряхнув седыми космами, сурово спросил дед. Так знай: это сделают те люди, что приходили ко мне вчера. А про то, что слыхал, никому не говори.

Яний впервые слышал от деда такие слова.

— Ну, теперь беги к ребятам в деревню, — отослал его дед.

Мальчик ушел.

А переливчатые звуки свирели по-прежнему тоскливо звучали над рекой, словно рассказывали о том, как кто-то весь век искал свою долю да так и не нашел долгожданного счастья.

Вдруг мелодия оборвалась. В наступившей тишине послышался протяжный свист.

Темирбай повернулся в сторону, откуда раздался свист.

Среди зеленых лип мелькнул белый кафтан, и к омшанику вышел из лесу молодой мариец в черной самодельной шляпе и подпоясанный алым поясом.

— Это ты, Эшпат? — поднимаясь навстречу молодому марийцу, сказал Темирбай. — А Эркай придет?

— Немного погодя, — ответил Эшпат. — Я исполнил то, что ты велел: был у башкир, говорил с сотником Айтом. Он сказал, что уже недалеко войско царя Пугача.

— Значит, пора и нам за наших господ приниматься, — сказал Темирбай, — пора…

С тихим глухим шумом колышутся зеленые вершины сосен. По обеим сторонам тропинки, которой идет Яний, протянулась изгородь из жердей, за изгородью раскинулись зеленые поля, невдалеке виднеются соломенные крыши деревни.

Яний шагал и думал о том, что он вчера увидел и услышал…

Вчера Яний залез на крышу омшаника. Сначала он смотрел, как дед возился во дворе, чиня колоду. Потом Яний лег на спину и стал смотреть в небо. По небу плыли белые облака, и каждое было похоже на что-нибудь. Одни напоминали пушистых барашков, другие были совсем как белопарусные лодки. Такие лодки Яний видел на большой реке, куда они ездили с отцом два года назад.

Много интересного повидал тогда Яний. Река большая, широкая, другой ее берег еле виден, а называется эта река Кама, и плыли по Каме ладьи под парусами — коломенки с уральским железом, расшивы с северной солью, тянулись плоты и баржи. А когда Яний увидел лодки с солдатами в ярких, блестящих мундирах, то прямо замер от восхищения. До чего же хорошо на Каме!

Размечтавшись, Яний не заметил, когда в омшанике собрались люди. Он очнулся, услышав негромкий разговор.

— Вчера я встретил Айта. (Яний по голосу узнал своего старшего брата Эркая.) Он велел нам подниматься, не дожидаясь Пугача…

Яний припал к щели в крыше омшаника и стал прислушиваться к разговору.