Тридцать свиданий - Логан Никки. Страница 28

— Карла. — Его старшая сестра. Самая любимая.

Его образец для подражания. Женщина, которая преодолела женоненавистническое шовинистическое невежество отца и его неверие, сделала успешную карьеру и занимала высокую должность в семейной компании.

— Я не так себе это представлял, — пробормотал Гарри, глядя на импровизированную палату, где люди в голубых халатах тихо жужжали вокруг его отца, как пчелы вокруг пчеломатки.

Карла сжала его плечо:

— Твое восхождение на трон? А как ты себе это представлял?

— Я думал, что буду старше. — Гораздо старше. С женой и детьми. — Что будет больше тепла и сердечности.

— Тепла и сердечности? — Карла фыркнула, и одна из медсестер бросила на них неодобрительный взгляд. — Ты разве не в этой семье рос?

— Эта семья больше не вертится вокруг одного-единственного человека. Как и компания. Наше поколение Бродморов может быть теплым и сердечным.

Он. Его сестры. У них достаточно любви и нежности, хотя такие качества никогда не поощрялись.

— Я думаю, ты забыл, кто наш отец. И мать.

О нет. Только особая твердость могла связать ее с таким человеком, как Уэстон Бродмор, навсегда. Гарри помнил, как всю жизнь чувствовал себя словно в ловушке из-за больших ожиданий, связанных с ним как с наследником. И он пристально наблюдал за матерью, с тех пор как вернулся. Пытаясь увидеть облегчение. Амбиции. Но заметил лишь легкое беспокойство в глазах. За мужа или за свое будущее?

— Только Господь Бог знает, чего стоит жить в браке без любви, где за каждым твоим шагом пристально следят.

Даже если ты срежиссировал это самостоятельно.

Карла уставился на него:

— Что ты делал в Лондоне? Ты очень изменился.

— Я наблюдал. И я впитывал. Учился.

— У кого? Далай-ламы?

Гарри невольно подумал об Иззи, и внутри у него все сжалось.

— Ты говоришь как он. — Гарри кивнул в сторону персоны в центре внимания медсестер.

Карла поморщилась:

— Не дай бог.

Он повернулся и поймал ее взгляд:

— Слушай…

— Не надо. Я знаю, что ты собираешься сказать.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я сказала бы то же самое, будь я на твоем месте. Если бы меня выдернули из свободной жизни и поставили за штурвал. Что тебе жаль, что наш отец такой неандерталец. Что он обошел девочек в семье и завещал все единственному сыну.

— Мне действительно жаль, Карла.

— Я знаю. Потому что ты хороший человек. И потому что не твоя вина, что маме наконец удалось заполучить Y-хромосому.

Гарри закрыл глаза.

— Мы гордимся тобой, ты это знаешь? Я и Кэти и Мэгс. Папа не мог этого понять, но я знала, что ты там делал. Мы знали. И радовались каждый раз, когда ты получал повышение по службе. Самостоятельно. Что бы ни случилось, ты всегда будешь знать, что заслужил это честно и справедливо.

По крайней мере, кое-что в его жизни удалось.

— А папа никогда этого не поймет, — продолжала Карла. — Он отправится в могилу, втайне удивляясь тому, с каким успехом ты руководишь корпорацией, но будет считать все это своей заслугой. Однако ты стал таким не благодаря, а вопреки ему. Всегда помни об этом.

Из-за комка в горле Гарри не смог ничего произнести, но взял сестру за руку, переплел их пальцы и крепко сжал их.

— В любом случае, — Карла глубоко вздохнула, — я поднялась сюда не просто так, Гарри. Тебя ждут в кабинете.

Он выругался:

— Еще один журналист? Пусть подождет.

Карла покосилась на него:

— Из лондонского офиса. По поводу передачи дел.

Тот лондонский офис, которому Гарри лгал в течение пяти лет? Который трясется от страха, что, заняв высокую должность, он накажет их всех за малейшие ошибки и провинности в прошлом? Лондонский офис, который неделю бьется без руководителя финансового отдела?

— Наверное, это мой долг.

Он последовал за сестрой вниз по изысканной деревянной лестнице, шагая с ней в ногу по дорогим полированным полам. По тем же полам, по которым они скользили на подушках, когда подушки были больше их самих. И когда обоих родителей не было дома.

Карла остановилась перед кабинетом, поцеловала его в щеку и тихо извинилась:

— Увидимся на обеде.

Казалось, все в этом доме говорили только шепотом. Повсюду.

Словно скорбели в предвкушении.

Гарри громко откашлялся и открыл дверь кабинета. Может, ему удастся уладить все за час…

И застыл от неожиданности.

Это был словно мираж — Иззи стояла в кабинете его отца, разглядывая роскошный интерьер, как будто это была только что обнаруженная ею инопланетная цивилизация.

Каждый мускул в его теле напрягся, сработал механизм «Бей или беги».

Кроме сердца: оно увеличилось вдвое при виде Иззи. Прежде чем его ум вспомнил, как с ним обошлись.

— Спасибо, что принял меня, Гарри.

Знай он, что это Иззи, то не пришел бы.

— Что ты здесь делаешь?

— Я тебе нужна. — Она сцепила перед собой миниатюрные руки.

Его пульс бешено стучал.

— Нет. Я в порядке.

Если «в порядке» означает часами лежать без сна, а потом в изнеможении впадать в кому. И бродить по дому как привидение, в то время как все вокруг живут словно в параллельной реальности.

— Я не имею в виду — сейчас. Я имею в виду жизнь. — Она сделала шаг вперед. — Я нужна тебе в твоей жизни.

Его огромное сердце грозило раздавить грудную клетку.

— Что же в тебе такого особенного? — огрызнулся он. Ненавидя себя, но еще сильнее ненавидя жизнь, которая была у его родителей. Больше всего боясь повторения этого ужаса. Ему все еще было противно, что он допустил, чтобы такое произошло и с ним.

Иззи немного колебалась, но затем собралась:

— На прошлой неделе я бы не смогла ответить на этот вопрос, но у меня было тридцать часов и десять тысяч миль, чтобы подумать.

— И что же? Каков твой вердикт?

— Я умная. И нравственная. И добрая. И лояльная. Но я далека от совершенства.

Он крепче скрестил руки на груди, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.

Иззи задумчиво посмотрела в окно, на шикарные сады его матери.

— Я разбила сердце отца, — начала она. — В тот день, когда он высадил меня в Трентоне. Я никогда не видела, чтобы он плакал, — как бы тяжело нам ни приходилось в финансовом отношении, он всегда оставался сильным. Но он плакал в тот день, а я думала, что это из-за расставания, но… это было не так. — Она тяжело вздохнула. — Я думаю, что разбила ему сердце. — Она повернулась и медленно прошлась по кабинету, обхватив себя за плечи. — Он стоял перед нашей старой разбитой машиной и махал мне, провожая в яркое новое будущее, которому я так радовалась. На мне была безупречная форма — первая новая вещь в моей жизни. Как можно быстрее я взбежала по каменным ступеням, потому что не хотела, чтобы кто-то увидел отца или автомобиль.

Ее грусть окутала Гарри как лондонский туман.

— Ты была ребенком… — Он начал оправдывать ее, прежде чем вспомнил, что не должен этого делать.

— Я отвергала жизнь, которую они пытались предложить мне. Как будто она была недостаточно хороша. И каждый раз, когда я звонила домой, чтобы поделиться событиями из школьной жизни, я только усугубляла боль. И я слышала это в их голосах. Поэтому… я просто… перестала звонить. Я начала писать электронные письма. Иногда СМС. Потом вообще ничего. — Иззи с отсутствующим видом провела пальцем вдоль крышки отцовского письменного стола.

— Я обменяла свою жизнь на новую, — продолжала она с горечью в голосе, — и никогда не оглядывалась назад. Потому что слишком больно было осознавать, как я поступила с собственными родителями. С людьми, которых любила. Слышать это в их голосах, знать, что они позволили мне практически исчезнуть из их жизни, потому что хотели, чтобы я была счастлива. И потому что мне удалось заставить и их стыдиться нашей жизни.

Она сделала глубокий вдох.

Гарри чувствовал ее боль, как бы Иззи ни пыталась ее скрыть, замаскировать. Его ноги начали двигаться сами собой, прежде чем он успел понять, что происходит. Гарри заставил себя остановиться на противоположной стороне стола, ухватившись за край, словно его жизнь зависела от этого.