Маг и его кошка - Лис Алина. Страница 121

— Ладно, твоя взяла. Клянусь. Тот парень — идиот, что отпустил тебя, но я буду умнее.

Франческа встала на цыпочки и поцеловала меня в уголок рта:

— Все это — прошлое, Элвин. Оно не важно.

Франческа

Я забыла, как это бывает, как это было у нас. Может, потому, что с Джеффри никогда не испытывала подобного. С ним все было предсказуемо, понятно. Было много тепла и заботы. Но этого мучительно-приятного плотского голода — никогда.

Мой муж был пуристом, строгим последователем Священных Заветов. Правил, лежащих в основе основ. Он хорошо помнил, что постельные утехи для женщины — занятие гадкое и стыдное, поэтому старался лишний раз не докучать мне приставаниями.

Пару раз я пыталась приласкать его, но тут же прекращала, наткнувшись на изумление. Чистая, непорочная, достойная обожания Франческа, которую он себе придумал, не могла получать удовольствие от всякой грязи — это удел шлюх. А приличным женщинам полагается лежать тихо и терпеть, позволяя мужчине утолить свою похоть.

Мне было обидно, когда Джеффри с удивлением и даже некоторым негодованием отстранялся после моих ласк. И желание уходило.

А потом оно прошло совсем. И я стала показывать, что мне неприятны прикосновения. Муж отнесся к этому с пониманием. Он вообще любил демонстрировать, как он меня понимает.

И теперь мой первый поцелуй похож на наши с Джеффри — невинный, почти сестринский. Легкое прикосновение к краю сухих губ.

Элвин хрипло выдыхает, стискивает меня и целует по-настоящему. Одним из тех глубоких, бесстыжих поцелуев, на которые мастер. От которых обмякает тело и туман в голове.

И я отвечаю, изумляясь своему мгновенно вспыхнувшему желанию, голоду по его губам, вкусу его кожи, его запаху. И уже не понимаю, как могла жить без этого раньше…

Поцелуи, укусы и снова поцелуи — страстные, почти яростные. Они куда проще и правдивее любых слов. Мы вжимаемся друг в друга, словно пытаясь стать одним целым. Сердце колотится часто, нервно, и внизу живота тянет сладко и чуть болезненно.

Когда и как мы очутились в кресле?

…Волосы у него мягкие, их приятно пропускать меж пальцами.

…А крючки на камзоле ужасно тугие и неудобные.

Шнуровка моего платья уже наполовину распущена. Он пытается стянуть его, скользит губами по коже. Пальцы ласкают грудь сквозь одежду, я всхлипываю и понимаю, что еще немного — и отдамся ему прямо в этом кресле, а это как-то неправильно…

— Стой! — шепчу я. — Не надо.

Он отрывается от меня, чтобы простонать:

— Почему? Я хочу тебя, Фран.

От страсти в его голосе, от неприкрытого вожделения во взгляде чуть ноют соски и низ живота. Я тоже его хочу! Боги, даже не думала, что могу так хотеть мужчину…

— Не здесь же, — беспомощно говорю я. — Как девку, в кресле…

— Пошли наверх.

Мы поднимаемся по лестнице, не прекращая тискаться и целоваться на каждом пролете. Одежда… она не нужна — только мешает. Сорвать бы ее скорее, прижаться к нему, почувствовать жар его кожи…

Мы вваливаемся в его комнату, и я толкаю его на кровать:

— Подожди! Я хочу тебя раздеть. Сама.

Он тяжело дышит, пока я нарочито медленно, поддразнивая, расстегиваю крючки и пуговицы. Камзол, а потом и рубаха летят на пол, я провожу ладонями по его груди, глажу еле заметную сетку старых шрамов, наклоняюсь, чтобы потереться щекой и оставить дорожку из поцелуев, расстегнуть пряжку пояса…

Его хриплый голос:

— Я тоже хочу тебя раздеть. Но не уверен, что у меня получится.

— Не надо, я сама.

Мое платье и нижняя сорочка ложатся рядом с его одеждой. А я вдруг краснею и теряюсь. От понимания, что сейчас будет, от мыслей о своей неопытности и просто от того, что мы оба обнажены, а в сумерках Изнанки слишком ярко проступают контуры, темнота волшебного мира бесстыдна, она не скроет наготы…

Повелительное:

— Иди сюда, Фран.

И горячие объятия.

Элвин

Я отстранился после первого же жадного поцелуя, чувствуя, что теряю голову. Слишком давно об этом мечтал, чтобы все закончилось позорно-торопливой разрядкой. И слишком хотел, чтобы для нее это стало чем-то особенным.

— Что случилось?

— Подожди.

Несколько глубоких вдохов. Теперь я не спешил, скользя губами по ее коже. Ямка меж ключиц, твердые горошинки сосков, живот и ниже…

Она ахнула, попробовала свести ноги и простонала:

— Не надо.

— Почему? Тебе не нравится?

— Нравится, но это неправи…. А-а-а-а-ах!

После она только содрогалась и тихонько вскрикивала, пока не дернулась, чтобы застонать и обмякнуть.

— Тссс… мы только начали. — В ответ на это обещание она глубоко, судорожно выдохнула и спрятала лицо у меня на груди, словно стыдилась.

— Франческа, посмотри на меня. — Она помотала головой. — Ты что — стесняешься?

Кивок.

— Глупенькая.

Я погладил ее по спине. Целуя шею, кончиками пальцев прошелся вдоль позвоночника, спустился к ягодицам. И снова, уже смелее — ладонью. Она выгнулась, ластясь словно кошка, потерлась о мое плечо.

— Я не очень знаю, что делать, — растерянный шепот. — Я никогда так не…

— Ничего не делай. Расслабься.

Она послушалась не сразу. Поначалу смущалась, то напряженно вздрагивала, то пыталась вернуть ласки, не зная толком, как это делается, словно не была с мужчиной раньше. И, кажется, ждала, что я сразу перейду к сексу, как юнец, впервые дорвавшийся до женского тела.

Я хотел ее так, что было почти больно. Но еще больше я хотел, чтобы ей тоже было хорошо, поэтому не торопился. Целовал то легкими и быстрыми, то долгими поцелуями. Гладил, ласкал, пьянея от запаха жасмина и меда, от сладкого бархата кожи и просто от мысли, что вот она — моя, теперь уже совсем моя. И сдерживал почти нестерпимое желание прервать прелюдию, чтобы просто овладеть ею, утолить мучительный плотский голод.

Темные волны волос на белой простыне. Прерывистые, тихие всхлипы и вскрики. Неумелые, несмелые ответные ласки. Возбуждающая какие-то дремучие инстинкты черная полоска на тонкой шее — знак моей власти.

Франческа была восхитительно мягкая, отзывчивая и потрясающе неопытная для дважды замужней женщины.

Стоны стали громче и жалобней, она выгибалась, подавалась вперед бедрами и вздрагивала от каждого моего прикосновения, не решаясь сказать о своем желании. И я продолжал эту сладкую пытку, словно не понимая ее скрытой просьбы. Слишком большим наслаждением было наблюдать за битвой стыдливости и вожделения.

Умоляющий шепот:

— Пожалуйста!

— Что «пожалуйста»? — Я прикусил ее сосок, она всхлипнула как-то беспомощно, почти по-детски. Снова толкнулась вперед бедрами и захныкала. Меня даже на мгновение уколола совесть. Но чувствовать власть над этой женщиной, видеть ее смущение и желание было слишком приятно.

— Давай, скажи это.

— Возьми меня! — еле слышно произнесла она.

Как ни хотелось еще ее помучить, я не мог больше терпеть.

Резкий выдох и томительно-приятные, долгие движения. Я сдерживался, как мог, старался не торопиться, наслаждаясь тем, какая она жаркая, влажная, тесная. Пил губами ее стоны и медленно двигался, а она раскрывалась навстречу — покорная и жаждущая.

Когда она изогнулась, вскрикнула и сладко сжалась там, внутри, я глубоко задышал, пытаясь хоть ненадолго оттянуть финал, но это было уже невозможно. Быстрее, резче, грубее, сильными толчками вторгаясь в ее тело и уже понимая, что долго не продержусь…

А после мы лежали, обнявшись, и я чувствовал сумасшедшую нежность, желание защитить и сделать счастливой эту женщину. Возбуждение отпускало неохотно, звало повторить. Снова входить в нее, слышать ее крики, чувствовать, что владею ею целиком и безраздельно.

— Ох, я никогда не думала… то есть я всегда думала: отчего мужчинам так важны эти смешные движения.

Я почувствовал, как губы расплываются в самодовольной ухмылке.