Павлиний хвост (СИ) - "Daykiry". Страница 12

Мой собеседник расхохотался, не успел я даже фразу закончить.

— Ты дурак, что ли? — в тон мне спросил он, поправляя ворот куртки. Ветер сегодня дул холодный. Тёплые деньки подошли к концу, как и октябрь.

Невольно я тоже поёжился: промозглая сырость пробралась и мне под одежду. Я глянул на Смирнову, которая вышагивала в одном платье, и подивился её силе воли. Стоит, улыбается и повторяет одно и то же в камеру. Снимал Костик, а он хотел получить идеальный дубль, морозя девушку почём зря.

— Костик говорил, что ты с кем-то встречаешься. Давно? — решил я перевести тему. Всё-таки если Никита действительно «был занят давно и надолго», то почему бы не спросить его о секрете, который он использует? Тем более, я уверен, что без секрета не обошлось. Нельзя долго встречаться без измен, ссор и расставаний хотя бы на время — в этом я был стопроцентно уверен.

— Ещё с универа, — чуть помолчав, ответил Никита. — Лет семь уже выходит, если с самого начала считать. Не знаю точно. Надо у Мир… — он тут же примолк, видимо, не желая говорить имя своего любовника. — В общем, он эти даты лучше запоминает.

— И что, за семь лет ни одного конфликта?

— Конечно, нет. Мы же не в мире с розовыми пони живём. Просто… — Никита достал из куртки сигареты, закурил и задумчиво глянул в сторону Костика. — Сложно объяснить. Я насчёт вас с ним. Даже если бы он сказал тебе сразу, это ведь ничего бы не изменило. Ты как гулял бы, так и гулял. Верно? — я кивнул, и он продолжил: — Потому я и не понимаю, почему вы с самого начала не додумались, что не протянете долго.

— Ну мы протянули довольно долго, — заметил я. — Это были мои самые долгие отношения.

— Это и отношениями-то назвать нельзя, — Никита улыбнулся, сбивая пепел с сигареты. — Хотя, думаю, ты и сам потом поймёшь. Я тоже в двадцать лет не понимал, что такое отношения и зачем они нужны.

Он легко соскочил со скамейки и направился к ребятам, уже на ходу давая какие-то замечания и советы. Я смотрел ему вслед и думал, что, может быть, он и прав. Никита вовсе не похож на того, кто будет с кем-то терпеливо налаживать отношения. Скорее, он относился к тому же типу людей, что и я. Только вот… как-то перерос, что ли. Или просто на самом деле я ошибался. Не знаю, но почему-то мне казалось, что он прав. Интуитивно.

Взгляд вновь упал на Гошку, который стоял в первых рядах трибун и подпрыгивал на месте. На нём была лишь тонкая куртка, представляю, как он замёрз. Убрав волосы со лба, хотя их тут же разворошил ветер, я спустился к нему. Гошка бросил на меня настороженный взгляд, но я даже не попытался дотронуться. Несколько секунд его рассматривал, а потом решил: была не была. Я, конечно, хотел подождать, не давить на него, подумать над другой тактикой, но в голову пришло совершенно иное, то, о чём я даже не задумывался изначально, когда рассматривал Гошку как потенциального партнёра. И этот вариант казался мне более удачным. После разговора с Сорокиной и Никитой так точно. И хоть я не до конца осознавал, чего именно жду и хочу, всё-таки спросил:

— Слышь, Касьянов, пойдём кофе попьём.

— Что? — Гошка вылупился на меня, и я вновь обратил внимание на цвет его глаз. При дневном свете они выглядели ещё светлее.

— Кофе, говорю, пойдём пить. Ты замёрз же. Тут кафешка есть. Кофе там не очень, но, главное, горячий.

Гошка оглянулся на «съёмочную площадку»:

— А они как же?

— А они и без нас отлично справляются, не видишь, что ли?

Гошка помедлил и всё же кивнул, хотя явственно сомневался в своём решении. В этом он был не одинок: я в своём тоже сомневался. Но, в конце концов, не могли же два человека — Наташка и Никита — смотреть на ситуацию со стороны и ошибаться? А если они и ошибались, то я совсем запутался, потому любое мнение для меня уже было ниточкой к выходу из этого лабиринта эмоций и действий, в который я вогнал себя самостоятельно.

В кафе мы пришли, совсем замёрзнув и даже промокнув — начался дождь. Несильный, но мерзкий и противный, который холодными каплями скатывался с волос под одежду, не доставляя никакого удовольствия при этом. Я с облегчением снял куртку, кинул её на спинку свободного стула и сел на соседний. Гошка — напротив меня. К нам довольно быстро подошла официантка, и мы сразу сделали заказ: я — кофе, Гошка — всё-таки чай.

— Не очень люблю кофе, — сказал он, когда девушка отошла от нас. Официантка была симпатичной, если объективно, да ещё и бёдрами виляла дай бог, потому я невольно проследил за взглядом не определившегося в ориентации Гошки, но он не смотрел ей вслед. Хотя даже я не удержался и взглянул.

— А что любишь? — спросил я, заинтересовавшись. Всё-таки о Гошке я почти ничего не знал, кроме того, что он девственник с большим членом.

— Чай. Зелёный. С мелиссой, — раздельно проговорил Гошка. И замолчал. Видимо, решил, что мой вопрос касается только выбора напитков.

Я чуть задел его ногу под столом, привлекая внимание, Гошка поднял на меня взгляд и вопросительно выгнул брови.

— Я вообще имел в виду, — сказал я.

— В смысле?

Так и хотелось сказать любимое светкино «в коромысле». Оно постоянно просилось на язык, когда Светки рядом не было.

— В смысле, что не только про чай рассказывай. А вообще про всё. Про книжки там, фильмы. Может, ты детей убиваешь по ночам и кайф от этого получаешь. Тоже рассказывай. Только тогда уже по дороге в полицию.

Гошка несколько секунд смотрел на меня с непониманием. И я представлял его замешательство. Если б мне так сказали, я б вообще, может, по морде врезал за излишний интерес к моей персоне. Но Гошка неожиданно заговорил. Затараторил даже, словно всю жизнь ждал этого вопроса и зубрил текст.

За следующие пятнадцать минут я узнал, что Гошка любит Пелевина и Лукьяненко — он что-то говорил ещё про Брэдбери, или Вербера, или даже Бегбедера, а может, вообще про всех сразу, это я уже не отследил, — а также боевики девяностых (я ещё про себя хихикнул, глядя на его ёжик на голове) и, что неожиданно, документальное кино. Интересы у нас были совершенно разные. Даже еда разная нравилась: Гошка любил супы, я их терпеть не мог, зато обожал жареную картошку, от которой плевался уже Гошка.