Кто следующий? Девятая директива - Гарфилд Брайан. Страница 12

В следующий момент Этридж уже был в движении, сползая-с кресла, пытаясь на ощупь найти укрытие с инстинктивной реакцией человека, который однажды уже шлепался на землю под звук летящих семидесятисемимиллиметровых снарядов и знал, как надо прятаться.

Вниз лицом к земле: он засунул голову под сиденье кресла и обхватил ее руками, в этом положении он находился, когда взорвалась вторая бомба. Пол подпрыгнул, сильно ударив его в грудь; обломки посыпались на ноги и незащищенную часть спины. Он поймал себя на мысли, что из-за здоровенного синяка после этого удара он будет хромать несколько дней…

Кто-то непрерывно визжал совсем рядом, достаточно громко, чтобы заглушить почти весь остальной шум. Различные предметы с грохотом ударялись о стены и отделку, и среди этого безумия что-то разбило кресло над ним; оно раскололось с одной стороны, и он почувствовал оглушительный удар в затылок, после чего, отплевываясь, отталкиваясь руками и ногами, попытался выкарабкаться из-под придавившего его предмета.

«Ни хрена себе положение для вновь избранного вице-президента Соединенных Штатов Америки». Он слегка усмехнулся, выбираясь из своей ловушки с высоко поднятым задом, отталкиваясь грудью и коленями, пятясь и кряхтя. Освободив голову, он поднял ее и увидел, что кресло раскололось только с левой стороны, оно опрокинулось и не примяло его, а создало треугольную щель, которая спасла его от прямого сокрушительного удара огромного куска штукатурки, упавшего на него.

Его голову пронзила ужасная боль, и он снова лег лицом вниз, уперев ноги в основание другого кресла и закрыв глаза. Град обломков постепенно ослабевал; теперь предметы откалывались, сыпались на пол, как галька, разбиваясь и оседая; но всеобщий шум не прекратился — его создавали человеческие голоса, крики ужаса и крики агонии, и совсем рядом кто-то повторял снова и снова: «Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе, Господи Иисусе…»

Потом раздался продолжительный треск разламываемого дерева, и после секунды тишины последовал жуткий грохот: обрушилась стена или часть галереи. Кто-то взвизгнул, как маленькая собака, а голос поблизости все еще стонал: «Господи Иисусе, Господи Иисусе»… Этридж крепко сжал веки в ответ на боль в голове. Он услышал длинный нарастающий человеческий вопль в отдалении, точно такой же крик, какой ему довелось слышать раньше, когда он вырвался из глотки человека, растерзанного шрапнелью на поле боя, но сейчас это не было поле боя, это был сенат Соединенных Штатов, и все происходящее было здесь просто невозможно. Это не могло даже прийти в голову.

Когда он открыл глаза, практически все источники света погасли. Этридж слышал стоны и крики, и с трудом убедился, что сам не издает звуков. Он медленно встал на колени, держась руками за остатки мебели, но вдруг его правая рука уперлась во что-то мягкое, очевидно, человеческую плоть, и он отпрянул.

Его голова быстро повернулась, и внезапное движение снова пронзило его болью; он прижал ладони к вискам и провел пальцами вверх по голове, ожидая попасть во что-то мягкое в верхней части черепа, но обнаружил лишь обычные волосы и кожу, посыпанные крошками штукатурки. Он не нашел ни одного мягкого места, даже влажных кровоподтеков. Теперь он поворачивал голову с большой осторожностью, и в очень слабом свете ему была видна лишь медленно кружащаяся плотная завеса из пыли и дыма.

Он оставался на коленях до тех пор, пока сквозь нее не начали прорываться движущиеся лучи света. До него доносились голоса людей с фонарями. Где-то в глубине комнаты горел огонь. В неясном свете Этридж различил силуэт человека, растянувшегося на обломках кресла: он подобрался ближе и узнал мертвое лицо Алана Наджента, старшего сенатора от Индианы.

Этридж перелез через труп Наджента и продолжил свой путь в сторону наибольших разрушений, высматривая живых, чтобы оказать помощь. У него была содрана кожа, он был оглушен и потрясен взрывами, но держался на ногах и мог двигаться.

Плотная пыль теперь оседала быстрее, появилось больше источников света, и он мог разглядеть людей, пробиравшихся в одиночку или по двое в сторону выхода; одни шли самостоятельно, другие едва переставляли ноги, а некоторые тащили кого-то на себе. Один человек бежал до тех пор, пока кто-то не остановил его. Никто уже больше не кричал, но отовсюду слышались стоны.

Он нашел Аллана Форрестера, младшего сенатора от Аризоны, который сидел, прислонившись спиной к столу, и тер глаза кулаками с оттопыренными большими пальцами, как маленький, только что проснувшийся ребенок. Этридж опустился перед ним на колени и отвел руки Форрестера от лица:

— С тобой все в порядке?

— Я… ох…

— С тобой все в порядке, Аллан?

Веки Форрестера наконец поднялись, и он замигал, прищурившись. Глаза сильно налились кровью, но, кажется, у него не было серьезных повреждений. Этридж протянул ему руку:

— Пойдем.

Форрестер позволил Этриджу помочь ему подняться.

— Декс? Декс?

— Да, это я.

— Боже, Декс.

— Пойдем на свет, Аллан. Ты можешь идти сам?

Форрестер яростно замотал головой, как будто еще не опомнился.

— Не беспокойся, со мной все в порядке. Я сам добрался сюда минуту назад. Давай осматривать вместе.

— Молодец.

Они стали пробираться вдвоем в необозримом хаосе. Наткнувшись на груду обломков, начали разгребать ее, потому что сверху торчала человеческая рука, но, когда мусор был разобран, они увидели, что рука оторвана; молодой аризонец поднял глаза на Этриджа и хрипло, почти беззвучно прошептал:

— Помоги нам Господи, Декс.

Этридж благоразумно решил не рассматривать ткань рукава или форму руки. Он перебрался через кучу и пошел вперед, пока не нашел человека, который лежал поперек стола, упав на одну руку; другая его рука свободно свисала вниз. Ухватив за плечо, он откинул его назад в кресло и узнал молодого Гарднера, своего собственного преемника в сенате, который был приведен к присяге непосредственно перед взрывом; на одно ужасноё мгновение Этриджу показалось, что Гарднер тоже мертв, но тут же веки того дрогнули и глаза закатились.

— Кажется, он контужен, — сказал Этридж. — Ты можешь вынести его отсюда, Аллан? Я хочу продолжить осмотр.

Вспышки света были уже совсем близко. Они беспорядочно перемещались — люди ходили туда и сюда. Форрестер взвалил Гарднера на свою широкую спину и потащил его к выходу, бросив через плечо:

— Будь осторожен, Декс.

Именно это Этридж и собирался сделать. Никому не поможешь, упав и сломав собственную ногу. Он пошел дальше в кружащуюся пыль и наткнулся на изуродованное тело, наполовину заваленное обломками дерева. Он не узнал этого человека — вероятно, это был журналист. Теперь ему начали попадаться трупы в громадном количестве, многие из них были искалечены, аккуратный и спокойный вид других вызывал еще больший ужас. У шести или семи он проверил дыхание и сердцебиение, и только один из них был членом сената — Марш из Айдахо.

Вдруг прямо перед ним зашевелилась какая-то куча, кто-то пытался раскопать себя: через отверстие наружу протискивалась рука, и Этридж вскарабкался туда и начал отбрасывать куски камня и штукатурки. Наконец ему удалось расчистить туннель под двумя сенаторскими столами — туннель, который по какой-то странной случайности остался неповрежденным и защитил своего пленника, укрывшегося в нем, хотя часть галереи упала прямо поперек него.

Это был Фиц Грант, целый и невредимый.

И Фиц Грант заявил о себе тоном, больше напоминающим голос свинопаса из Индианы:

— Разрази меня Бог, что это за чертовщина?

— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил Этридж.

Грант медленно поднял на него глаза, печальные, как у старого пьяницы. Его хорошо поставленный, глубокий, размеренный голос неожиданно зазвучал в полную силу:

— Когда я полностью обследую свои кости, я доведу это до вашего сведения, господин вице-президент. А тем временем скажите мне, какого черта мы здесь оказались и что означает вся эта дьявольщина? Боже, настоящая преисподняя. Девятый круг ада? Мой добрый Фауст — выведи меня отсюда к чертям подальше.