Собрание ранней прозы - Джойс Джеймс. Страница 77

– Сколько ему лет? – спросил О’Коннор.

– Да уж девятнадцать, – сказал старик.

– А почему ты его не пристроишь куда-нибудь?

– Так я с этого пропойного питуха дня не слезал с той самой поры, как он со школы ушел! «Я тя на шее держать не стану, – я ему. – Давай каку работу себе ищи». Да при работе-то как бы не пущая беда: ведь все спустит-пропьет.

О’Коннор сочувственно покачал головой, а старик смолк, неподвижно глядя в огонь. Кто-то отворил дверь и крикнул в комнату:

– Привет! Тут что, масонская сходка?

– Кто там? – спросил старик.

– Вы что в темноте сидите? – продолжал голос.

– Это ты, Хайнс? – спросил О’Коннор.

– Я самый. Так вы что в темноте сидите? – повторил мистер Хайнс, появляясь в свете камина.

Он был высокий, худощавый молодой человек со светло-каштановыми усиками. На полях шляпы у него висели готовые сорваться капли дождя, воротник куртки был поднят.

– Ну что, Мэт, – обратился он к О’Коннору, – как оно идет?

Мистер О’Коннор покачал головой. Старик покинул свое место у огня и, поспотыкавшись по комнате, вернулся с двумя подсвечниками, которые он поднес один за другим к огню и потом поставил на стол. Взорам представилась оголенная комната, и огонь камина потерял весь свой веселый блеск. Стены были пусты, лишь на одной висело предвыборное обращение. Посредине стоял небольшой столик с наваленною на него грудой бумаг.

Облокотившись на каминную полку, Хайнс спросил:

– А он тебе уже заплатил?

– Нет пока, – отвечал О’Коннор. – Возношу мольбы, чтобы он с нами не сыграл шутку сегодня.

Хайнс рассмеялся.

– Да нет, он заплатит, не опасайся, – сказал он.

– Надеюсь, он с этим не затянет, если хочет, чтоб дело делалось, – сказал О’Коннор.

– А ты как думаешь, Джек? – с усмешкой обратился Хайнс к старику.

Старик, снова усевшись у огня, отвечал:

– У этого-то хоть водится за душой. Не как другой проходимец.

– Что еще за проходимец? – спросил Хайнс.

– Колган, – молвил старик с презрением.

– Это ты потому, что Колган рабочий? А чем, скажи мне, трактирщик лучше честного каменщика? Что, разве рабочий человек не имеет такое же право быть советником, как любой другой, – да у него больше прав, чем у всех этих джонбульчиков [74], что на брюхе ползают перед каждым, у кого имя с приставкой! Верно, Мэт? – обратился Хайнс к О’Коннору.

– По-моему, ты прав, – отвечал тот.

– Один – бесхитростный, честный работяга, у которого ничего общего со всей грязной кухней. Он будет представлять трудовые классы. А этот, что нанял вас, ему только и надо местечко.

– Без спору, рабочие должны быть представлены, – сказал старик.

– Рабочий человек, – продолжал Хайнс, – зарабатывает одни пинки вместо достойной платы. Хотя он собственным трудом производит все. Рабочий человек не выискивает теплые местечки для своих сынков и зятьев. Рабочий человек не будет втаптывать в грязь честь Дублина, чтобы угодить немчику-монарху.

– Это как такое? – спросил старик.

– А ты не слыхал, они собираются подносить адрес королю Эдуарду, если он сюда явится на будущий год? Кому это надо, чтобы мы ползали перед иностранным монархом?

– Ну, наш-то не будет за адрес голосовать, – заметил О’Коннор. – Он же по списку националистов.

– Уж так не будет? – возразил Хайнс. – Ты за него заранее не ручайся. Я-то знаю его. Не зря он прозван Трюкач Ловкач Тирни.

– Ей-ей, может, ты и прав, Джо, – сказал О’Коннор. – Но как бы ни было, мне б хотелось, чтоб он тут появился с капустой.

Трое замолчали. Старик снова принялся сгребать головни. Хайнс снял шляпу, отряхнул ее от дождя и отвернул воротник куртки. На лацкане куртки блеснул листок плюща.

– Если бы этот человек был жив, – произнес он, показывая на листок, – об адресе никто б и не заикнулся.

– Твоя правда, – сказал О’Коннор.

– Пра слово, вот когда было времечко, – сказал старик. – Уж в те поры была жизнь.

Вновь настало молчание. Потом дверь комнаты отворил толчком подвижный маленький человечек, шмыгающий носом, с сильно замерзшими ушами. Быстрым шагом он подошел к камину, потирая руки так яро, словно собирался добыть из них огонь.

– Денег нет, парни, – молвил он.

– Присаживайтесь сюда, мистер Хенчи, – сказал старик, предлагая ему свой стул.

– Да не вскакивай, Джек, сиди, – отвечал мистер Хенчи. Он коротко кивнул Хайнсу и уселся на стул, который освободил старик.

– Вы выяснили обстановку на Онгайр-стрит? – спросил он у О’Коннора.

– Да, – отвечал тот, принимаясь искать по карманам свои записи.

– А вы встречались с Граймзом?

– Встречался.

– И что? Как его намерения?

– Он не хотел давать обещаний. Говорит: «Я никому не сообщаю, как я буду голосовать». Но я-то думаю, с ним порядок.

– Почему так?

– Он у меня спросил, кто были выдвигавшие. Я назвал имена и назвал отца Берка. Думаю, тут все будет в порядке.

Мистер Хенчи вновь начал шмыгать носом и с ужасающей скоростью тереть руки над огнем. Потом он сказал:

– Ради Бога, Джек, принеси малость уголька! Там должно еще оставаться.

Старик вышел из комнаты.

– Дохлый номер, – сказал мистер Хенчи и помотал головой. – Я спросил этого шпаненка, а он мне в ответ: «Вы знаете, мистер Хенчи, когда я увижу, что дело делается как следует, я вас не забуду, будьте уверены». Проходимец, сквалыга! Да что еще-то от него можно ждать?

– А что я тебе говорил, Мэт? – сказал Хайнс. – Трюкач Ловкач Тирни.

– Трюкач, негде пробу ставить, – поддержал мистер Хенчи. – Недаром у него эти свинушьи глазки. Разрази его душу, он что, не мог заплатить как человек? Так он мне развел: «Вы знаете, мистер Хенчи, мне надо поговорить с мистером Феннингом… У меня были очень большие расходы». Сквалыжный шкодник, пропади он пропадом! Он, видать, позабыл то время, когда папашка его был старьевщиком на Мэрис-лейн.

– Это что, правда? – спросил О’Коннор.

– Истинный Бог, – сказал мистер Хенчи. – А вы никогда не слышали? Утром по воскресеньям, когда кабаки закрыты, парни приходили к нему в лавчонку, чтоб срочно купить жилетку или штаны – ха! А у папашки Трюкача Ловкача был тоже свой трюк, пара бутылочек в уголку. Ясно теперь? Вот так-то. И там он впервые узрел свет дня.

Старик вернулся с кусками угля и принялся их раскладывать в камине.

– Милый подарочек, – сказал О’Коннор. – А как это он ждет работы от нас, если не намерен платить?

– Я тут бессилен, – произнес мистер Хенчи. – Ко мне самому вот-вот явятся, чтобы описать имущество.

Хайнс рассмеялся и, сделав движение плечами, чтобы отделиться от стенки, приготовился уходить.

– Приедет король Эдди, и все устроится, – сказал он. – Ладно, парни, мне надо двигать. Увидимся попоздней, пока.

Он неторопливо вышел из комнаты. Ни мистер Хенчи, ни старик не раскрыли рта, однако О’Коннор, который стоял, уныло уставившись в камин, при звуке закрывающейся двери вдруг окликнул вдогонку:

– Пока-пока, Джо.

Мистер Хенчи выждал немного и потом кивнул в направлении двери.

– Скажите-ка, – спросил он с другой стороны камина, – а с чем это наш друг приходил? Что ему надо?

– Да что надо! – сказал О’Коннор, отправляя в огонь окурок. – Бедняга Джо, ему тоже туго, как и нам всем.

Мистер Хенчи мощно потянул носом и сплюнул столь изобильно, что почти загасил огонь, который протестующе зашипел.

– Если хотите знать мое личное и чистосердечное мнение, – сказал он, – то он, сдается мне, из другого лагеря. Он шпион Колгана, я так думаю. Сходи, мол, к ним, погляди да разнюхай, чем они там дышат. На тебя они не подумают. Улавливаете?

– Да ну, Джо – это честный малый, – отвел О’Коннор.

– Отец его был честный, почтенный человек, – признал мистер Хенчи. – Старина Ларри Хайнс! Немало он сделал доброго на своем веку. Но опасаюсь, этот наш друг не чистой воды алмаз. Черт дери, я всегда пойму, если парню туго, но кого я не понимаю, это прилипал. Мог он в себе найти хоть на грош мужского?