Собрание ранней прозы - Джойс Джеймс. Страница 92

– Почему? – спросила она.

Габриэл не ответил, его вспышка вызвала у него прилив жара.

– Почему? – снова повторила мисс Айворз.

Была их очередь делать следующую фигуру, и, видя, что он не отвечает, она молвила дружески:

– Ясно, что ответить вам нечего.

Габриэл постарался рассеять возбуждение, вкладывая энергию в танец. Он избегал ее взгляда, ибо видел на лице у нее досаду. Но, когда они опять были рядом во время большой цепи, он с удивлением ощутил, что она крепко жмет ему руку. В некий миг она испытующе и лукаво уставилась на него исподлобья, пока он ей не улыбнулся. Когда же цепь снова двинулась, она, привстав на цыпочки, шепнула ему на ухо:

– Британчик!

Кадриль кончилась, и Габриэл направился в дальний угол, где сидела мать Фредди Малинза. То была грузная и рыхлая женщина, давно постаревшая и совсем седая. Как и у сына, у нее был сиповатый голос, и она слегка заикалась. Ей уже сообщили, что Фредди пришел и что он почти в норме. Габриэл спросил, хорошо ли она добралась. Она жила со своей замужней дочерью в Глазго и раз в году приезжала на время в Дублин. Мирным, довольным тоном она сказала, что плавание было отличным и капитан все время проявлял к ней заботу. Потом она начала рассказывать, какой прекрасный дом в Глазго у ее дочери и как много у них друзей там. Слушая ее бессвязную речь, Габриэл пытался прогнать из головы впечатления от неприятной стычки с мисс Айворз. Конечно, эта девица, или женщина, или уж кто она, была из энтузиастов, только всему есть мера. Возможно, он и не должен был ей отвечать в таком духе. Но она не имела права его называть прилюдно британчиком, пусть даже в шутку. Она хотела выставить его на посмешище этими своими наскоками да еще глазела в упор своими кроличьими глазами.

Он увидел, как к нему направляется жена, пробираясь между вальсирующих пар. Оказавшись рядом, она сказала ему на ухо:

– Послушай, тетя Кейт спрашивает, ты будешь разрезать гуся, как обычно. Мисс Дэли будет разрезать окорок, а на мне пудинг.

– Согласен, – отвечал Габриэл.

– Она сначала усадит молодежь, как только этот вальс кончится, так что наш стол будет отдельно.

– А ты танцевала? – спросил он.

– Конечно, ты разве меня не видел? А что у тебя там произошло с Молли Айворз?

– Да ничего не произошло, с чего ты? Это она сказала?

– Ну, что-то вроде. Я тут уговариваю этого мистера Д’Арси спеть. Похоже, он очень много о себе думает.

– Да, ничего не произошло, – произнес мрачно Габриэл, – только она хотела, чтобы я поехал на экскурсию на запад Ирландии, а я сказал, не поеду.

Его жена всплеснула возбужденно руками и даже чуть-чуть подпрыгнула.

– Ой, Габриэл, давай съездим! – воскликнула она. – Я б так хотела еще разок в Голуэй.

– Если тебе угодно, ты можешь ехать, – холодно отвечал он.

Она поглядела на него секунду и затем обернулась к миссис Малинз.

– Какой у меня прекрасный муженек, – сказала она ей.

Пока она пробиралась обратно через наполненную залу, миссис Малинз как ни в чем не бывало продолжила свой рассказ Габриэлу о том, какие прекрасные места в Шотландии и какие там замечательные виды. Ее зять каждое лето вывозил все семейство на озера, и они там ловили рыбу. Зять был просто великолепный рыболов. Однажды он поймал отличную огромную рыбину, и повар в гостинице приготовил им ее на обед.

Габриэл почти не слышал, что она говорит. Приближался ужин, и он снова принялся думать про свою речь и про ту цитату. Завидев Фредди Малинза, направлявшегося засвидетельствовать почтение своей матушке, Габриэл поднялся, освободив место для него, и укрылся в нише окна. Гостиная почти опустела, и из задней комнаты доносилось звяканье посуды. Немногие, кто еще оставались, выглядели уставшими от танцев и тихо переговаривались небольшими кучками. Его теплые подрагивающие пальцы постукивали по замерзшему стеклу. Как свежо, должно быть, на улице! Как было бы приятно сейчас брести одному, сначала берегом Лиффи, потом по парку. На всех деревьях, наверно, снег, на памятнике Веллингтона белоснежная шапка. Насколько было бы там приятней, чем сидеть за столом!

Он просмотрел свои пункты: ирландское гостеприимство, грустные воспоминания, Три Грации, Париж, цитата из Браунинга. Вспомнилась фраза, которую он написал в рецензии: «Возникает чувство, будто слушаешь музыку, где мучительно пробивается какая-то мысль». Мисс Айворз похвалила рецензию. Интересно, искренне или нет? Есть у нее вообще хоть какая-нибудь своя жизнь, кроме агитации и пропаганды? До этого вечера у них никогда не было ни малейшей вражды. Его дух сникал, когда он думал, что она тоже будет там, за столом, и во время его речи будет глядеть на него этим насмешливым и критическим взглядом. Пожалуй, ей вовсе не будет его жаль, если он провалится со своей речью. Но тут ему пришла мысль, вернувшая ему бодрость. Он скажет так, намекая на тетушку Джулию и тетушку Кейт: «Леди и джентльмены, то поколение, закат которого сейчас проходит пред нами, имело, быть может, свои недостатки, однако я убежден, что оно обладало в то же время драгоценными качествами гостеприимства, приветливости, человечности, – и этих качеств нет уже у того нового, сверхсерьезного и сверхобразованного поколения, которое идет на смену». Отлично: это в точности в ее огород. Какое имеет значение, что его тетушки всего-навсего две простые старухи?

Его внимание отвлек говор в зале. От дверей шествовал мистер Браун, галантно сопровождая тетушку Джулию, которая склонилась на его руку, улыбаясь и низко опустив голову. Разрозненные залпы аплодисментов также служили сопровождением. Шествие подошло к фортепьяно, Мэри-Джейн уселась на табурет, и тетушка Джулия, уже без улыбки, приняла позу, чтобы правильно приспособить направление голоса. Аплодисменты стихли. Габриэл узнал вступление. Это была старинная песня из репертуара Джулии, «Свадебный наряд». Ее голос, сильный и чистый, с большой энергией брал все трели, украшавшие главную мелодию, и хотя она пела в быстром темпе, она не пропускала ни единой проходной ноты. Если слушать, не видя лица поющей, возникало возбужденное чувство стремительного и уверенного полета. Когда песня кончилась, Габриэл от души аплодировал со всеми, и громкий аплодисмент донесся также от невидимого стола трапезы. Реакция была такой искренней, что на лице тети Джулии пробился даже легкий румянец, когда она наклонилась, чтобы поставить на полку с нотами старую тетрадь для песен, на кожаном переплете которой были вытиснены ее инициалы. Фредди Малинз, который слушал, вытянув голову далеко вбок, аплодировал дольше всех и в то же время что-то горячо излагал своей матери, на что та медлительно и солидно кивала головой, как бы нехотя соглашаясь. В конце концов, когда уже нельзя было больше хлопать, он внезапно поднялся и, быстрым шагом подойдя к Джулии, взял ее руку в обе свои ладони; когда ему не хватало слов или он не справлялся с сипотой в голосе, он начинал трясти эту руку.

– Я тут как раз говорил матери, – сказал он, – что никогда, просто никогда я не слышал, чтобы вы так пели. Нет, я в жизни не слыхал, чтобы ваш голос так звучал, как сегодня. Вот сегодня! Можете мне поверить! Я чистую истину. Чистейшую, даю слово и клянусь честью. Я никогда не слышал, чтобы ваш голос звучал с такой свежестью, с такой… такой чистотой и такой свежестью, никогда!

Тетушка Джулия, мягко улыбаясь и что-то произнося насчет комплиментов, не без труда высвободила свою руку. Мистер Браун простер к ней руку ладонью вверх и с жестами антрепренера, представляющего публике нового вундеркинда, объявил находившимся вблизи:

– Мисс Джулия Моркан, мое новейшее открытие!

Он первый от души рассмеялся собственному экспромту, а Фредди Малинз, обернувшись к нему, сказал:

– Знаете, Браун, если вы только всерьез, у вас бы могло быть куда худшее открытие. Все, что я вам скажу, это что я никогда не слышал, чтобы она пела так здорово, сколько вот я хожу сюда. Это вам честнейшая правда.

– И я никогда не слышал тоже, – сказал мистер Браун. – Мне кажется, ее голос сильно улучшился.