Обет молчания [= Маска резидента] - Ильин Андрей. Страница 43

Я принял решение ничего не предпринимать в момент, когда уже вовсю действовал. У меня почти не было шансов выиграть без потерь бой, но у меня не было и шансов уклониться от него. Кто-то посторонний, живущий во мне, но не жалеющий меня, отдал короткий приказ — стреляй! — и помимо моей воли задрал руку с оружием. Мне оставалось только подчиниться.

Все эти раздумья, сомнения, протесты, противоречивые решения вместились в трехсекундную паузу. На само действие потребовалось времени еще меньше.

Убийцы подняли оружие. Я плавным, чтобы портьера не шелохнулась, движением бросил в дальний угол снятый ботинок. Его полет загородили стоящие в ряд стулья. Его не увидели. Его услышали. На долю мгновения убийцы скосились на неожиданно раздавшийся в углу звук и туда же, следуя за глазами, сдвинулись дула их пистолетов. Все-таки они не были достаточно натасканы. Все-таки они ставили свою жизнь выше дела. Исполнители, прошедшие спецподготовку, никогда бы не отвлеклись на посторонние события, не завершив главного дела. Кроме того, в обязанности второго входила страховка ударной группы. Только он один имел право реагировать на внешнюю угрозу. Только он один мог убрать взгляд с объекта покушения и принять бой. Все прочие должны были, пусть даже ценой жизни, завершить дело. Только такой подход не оставляет жертве надежды. Все прочие — это чистой воды любительщина, где много стрельбы, много жертв и мало толку.

Эти убийцы были любителями. Они беспокоились за свою жизнь больше, чем за порученное им дело, и потому проиграли и в том, и в другом. Они не выполнили задания и не сохранили жизнь.

Не раньше, не позже, а именно в то мгновение, когда ботинок ударился в стену, я выступил из-за портьеры. И, еще не закончив движение, я сделал два выстрела: один — в автоматчика, другой — в убийцу, стоящего у правого косяка. Третий выстрел я, как и ожидал, сделать не успел. Последний оставшийся в живых бандит обладал отменной реакцией. Он упал за второе свободное кресло на долю секунды раньше, чем дуло «стечкина» нащупало его голову, и стал для меня недосягаем.

Осел в смертельной истоме так и не успевший нажать курок автоматчик. Упал, откинувшись головой на косяк, стоявший слева убийца. Упал я. Очень вовремя упал. Три пули в том месте, где только что находилась моя грудь, вляпались в стену, разбрызгивая во все стороны штукатурку. Кажется, я недооценил последнего противника. Он не только ушел из-под моего выстрела, но и успел точно в цель послать три своих! Сейчас он заляжет, как за бруствером окопа, за ближайшей мебелью, и борьба приобретет затяжной и очень непредсказуемый характер. Стоячих мест в этом летящем в тартарары трамвае не осталось. Двое легли, потому что умерли, трое — для того, чтобы не умереть. Трое, потому что Резидент тоже упал и тоже вовремя. И у него с реакциями было все в порядке. И он хотел жить.

Еще только услышав, нет, не выстрел, удар ботинка, он переместился на пол. Он не вскочил с кресла, не прыгнул вбок, как это бы сделал на его месте всякий любящий баловаться оружием «чайник», — он, резко оттолкнувшись ногами, завалил кресло на две задние ножки и вместе с ним перевалился назад. В результате он оказался в наиболее выгодной позиции под защитой собственного, на котором сидел, кресла. Он поступил очень правильно, но он не знал, что его смерть притаилась сзади, а спереди был только пустой ботинок. Мой противник сделал еще пять выстрелов наугад, чтобы, выиграв паузу, переместиться в более надежное укрытие. Я, опираясь на локти, переполз за стулья. Я ждал еще; один назначенный Резиденту выстрел. Выстрела не было!

Либо у него перекосило патрон, либо он меняет обойму — мгновенно прикинул я. Есть шанс…

Я перекатился еще раз в сторону двери под прикрытие второго, мертвого убийцы. Теперь на пути чужих пуль встало подергивающееся в агонии тело. На пути моих — ничего. Я вскинул пистолет…

В глаза мне смотрело матово поблескивающее кольцо дула! Он успел раньше меня. «Браки заключаются на небесах», — не к месту вспомнил я расхожую фразу. Такое колечко действительно гарантирует вечную, до второго пришествия, верность. Этот брак истинно и неодолимо крепок! Это колечко связывает меня священными узами родства с самой смертью. Но и мое колечко не в коробке на бархатной подушечке покоится. Если вечная любовь, так обоюдная. Иначе я не согласен! Брачующиеся обмениваются кольцами?

Прошла секунда. Ни он, ни я не стреляли. Такое случается, когда равные по силам стрелки вдруг сходятся в сутолоке боя лоб в лоб и за мгновение до того, как давануть на курок, понимают, что их выстрел будет одновременным и одинаково последним для обеих сторон. Что далее будет только смерть. Я оторвал взгляд от смертельного колечка и поверх мушки прицела увидел глаза. Это не были глаза убийцы. Это были глаза Резидента!

— Брось оружие, — тихо сказал он.

Каким-то удивительным образом в падении через спину он успел сориентироваться и обезвредить посланного к нему убийцу. Как? Я мгновенно зыркнул в сторону глазами. У лежащего на полу неудавшегося наемника из глазницы торчала выломанная из днища кресла толстая деревянная ножка. В последний момент, откидываясь назад, Резидент успел раздобыть себе оружие, которое тут же пустил в ход. Неприятная смерть настигла его противника.

— Пистолет, — вновь потребовал Резидент.

— Взаимно, — ответил я.

Идиотская ситуация на грани могилы. Перетягивание каната — у кого первого нервы не выдержат. Пауза затягивалась.

Почему я не стреляю? Понимаю, что всякий выстрел будет обоюдно смертельным, а он мне нужен живым? Я не для того его от убийц спасал, чтобы прикончить самому. Мне спешить некуда. Если мы умрем, то проиграем оба. Если будем жить — в выигрыше останусь я. В одном случае — ничья. В другом — фора мне.

Почему не стреляет он? Живой я ему не нужен. Он несколько недель мечтал увидеть мой труп. Почему медлит сейчас? Загадка. Неужели боится встречного выстрела? Вовек не поверю. Тогда почему молчит? И сколько мы так будем друг против друга стоять? Два, три часа? Сутки? И к чему придем? Утомимся, задремлем и так, под прикрытием сновидений, мирно разойдемся? Чушь собачья! Никто в этой ситуации первый оружие не опустит. Так и будем век торчать, как мраморные статуи. И все-таки отчего он, которому это в большей степени необходимо, не стреляет? Надеется, я не выдержу первым, дам слабину? Неужели надеется? После того, как видел меня в деле?

Не поверю! Не та школа, не то воспитание ни у него, ни у меня. Может быть, какой-нибудь преступник перед милицейским дулом и может капитулировать. Но Контролер?! Но Резидент?!

Но ведь на что-то он надеется, раз затягивает эту идиотскую дуэль. На что-то рассчитывает! Ну конечно, надеется! А что ему делать, как не надеяться! Ах, балда я, балда! Три пули в стену, пять в молоко. Итого восемь. Да у него обойма пустая, а другую так быстро у убитого он выцарапать не мог! Он же меня на пушку, ту, которую в руках держит, берет! Он же блефует, а я, лопух, ему подыгрываю!

Я поднялся и, приспустив оружие, спокойно спросил:

— Три плюс пять — восемь? Я не разучился считать?

Резидент опустил пистолет.

— Два шага назад, руки на затылок в замок, — распорядился я, — и, пожалуйста, дискетку.

— Через пару минут здесь будет подкрепление. Водитель наверняка слышал шум, — предупредил Резидент.

— Это ничего, — ответил я. — Дискетку!

— Водитель будет не один. Я знаю, как они работают.

— Дискету!

— На что ты надеешься. Контролер?

— На здравый смысл Резидента! Для кого ты бережешь дискетку? Для своих хозяев, которые только что заслали к тебе трех убийц? Для себя, так или иначе покойника? У тебя не осталось союзников. Ты обложен со всех сторон.

Я замолчал. Больше мне нечего было сказать.

— Дискетку ты не получишь, — ответил Резидент после долгого раздумья.

— Тогда ты пойдешь со мной.

Во входной двери заскрежетал ключ.

— Это они, — сказал Резидент. — Я предупреждал. У тебя есть секунда на уход.