Черная книга - Эренбург Илья Григорьевич. Страница 75

Он работал у известного русского библиографа и историка русской литературы С. А. Венгерова; участвовал в создании словаря Брокгауза и Ефрона. В 1892 году он стал работать журналистом; написал ряд небольших статей по философским вопросам, по истории еврейства. Из Петербурга, как еврея, его высылают в Киев. В Киеве Эвенсон работает в газете ”Жизнь и искусство”.

В Киеве он также не имел права жить, и способному литератору, отцу семейства, приходилось часто просиживать дни и ночи в шахматном клубе. Сюда не заходила полиция проверять документы.

Из Киева Моисею Самойловичу пришлось уехать в Житомир, где он был сотрудником, выпускающим и, по существу, единственным работником газеты ”Волынь”. В этой газете одно время сотрудничал знаменитый украинский писатель Коцюбинский. Газета ”Волынь” была закрыта. Эвенсон переехал в Киев и снова скитался.

Сын Эвенсона погиб в 1915 году под городом Бучачем в войне с немцами.

Революция 1917 года покончила в России с еврейским бесправием.

Молодая республика ведет ожесточенную борьбу с врагами. Немецкие империалисты вторгаются на Украину и пытаются отнять у украинского народа свободу. В 1919 году от руки врагов гибнет средний сын Моисея Самойловича — юрист и шахматист. Эвенсон уезжает в Баку. До 1924 года он служит в Наркомвнешторге, потом выходит на пенсию и живет около курорта Кисловодск на маленьком полустанке Минутка. Здесь он женился второй раз на русской женщине, она спасла его во время немецкой оккупации. Такова жизнь автора записок.

Немцы в Кисловодске

Немцы прорвались на Северный Кавказ внезапно: Кисловодск жил жизнью глубокого тыла. В городе было много эвакуированных, много беженцев.

Пятого августа 1942 года население узнало, что немцы подходят к Минеральным Водам. Началась эвакуация учреждений и санаториев. Но транспорта не было. Для того чтобы уехать, надо было иметь пропуск, и люди задерживались из-за оформления бумаг.

Многие пытались уйти пешком к Нальчику, но 9 августа немецкие разъезды уже появились на дорогах.

14 августа появились немецкие мотоциклисты. А вслед за ними пришло множество германских машин с автоматчиками и пулеметчиками. Пришли транспортеры пехоты, затем приехали легковые машины с немецким начальством.

На многих санаториях появились аккуратные билетики с надписью: ”Занято немецким командованием — вход воспрещен”

Центр города был занят комендатурой с ее многочисленными отделениями. По городу были расклеены печатные воззвания к населению. В них говорилось, что германская армия ведет войну только с ГПУ и евреями. Остальное население призывалось сохранять спокойствие и порядок; всем предлагалось явиться на работу. В воззвании объявлялось, что колхозы распускаются, торговля и ремесло свободны. Объявлялось, что враждебные акты против оккупационных властей будут караться по законам военного времени. К такого рода актам в первую очередь относились помощь и поддержка партизанам и недонесение о них властям, распространение неблагоприятных слухов о действиях германской армии и оккупационных властей, а также любое неисполнение приказов комендатуры и гражданских властей.

Через несколько дней в Кисловодске появился в продаже листок, издававшийся в Пятигорске под заглавием ”Пятигорское эхо”. Листок на три четверти был заполнен самой гнусной антисемитской агитацией и нелепыми лживыми выпадами против советской власти.

Ко времени оккупации в Кисловодске скопилось довольно много евреев, эвакуированных из Донбасса, Ростова и Крыма.

Одним из первых приказов германского командования — бургомистром города был назначен Кочкарев. Бургомистр издал приказ о сдаче оружия, о сдаче имущества санаториев и о регистрации ”евреев и лиц еврейского происхождения”.

Старшиной назначенного немцами Еврейского комитета был популярный в городе зубной врач Бененсон.

Дня через два появился новый приказ. Евреи должны были нашить на грудь шестиконечную белую звезду — шести сантиметров диаметром.

Так появились на улицах Кисловодска люди, уже отмеченные печатью смерти.

На стенах города висели приказы о защите зеленых насаждений, о восстановлении деятельности лечебных учреждений и о платности их.

В городе не было топлива и керосина. Были закрыты бани. Цена за мыло дошла до 400 рублей за кусок. Были открыты школы. Учителям было приказано применять в школе телесное наказание, но они не подчинились этому. Лекарств в городе не было. Началась жестокая безработица.

Немцы объявили о принудительном курсе оккупационной марки — десять рублей за марку.

Население, лишенное всяких средств к существованию, продавало вещи. Появились комиссионные магазины, которые сперва брали 25 процентов, потом десять и даже пять. Цены все падали, вещи скупали немцы.

В центральной части города появились немецкие офицеры, солдаты всех родов оружия, украшенные всевозможными значками и нашивками. Появились дамы в тонких чулках и нарядных туфлях. Все трудоспособные мужчины должны были работать на оккупантов два дня в месяц, и скоро появилось объявление, что работать надо за несколько месяцев вперед. В аулы карачаевцев потянулись мешочники с вещами. Мука дорожала, вещи дешевели.

С евреями немцы начали расправу мало-помалу. В первые дни Еврейскому комитету было приказано представить для нужд командования пятьдесят мужских пальто, пятьдесят пальто женских, столько же обуви, столовое белье и т.д. После этого были потребованы часы, драгоценности. Потом было приказано поставить людей на очистку площадей и на земляные работы. Работать обязали голыми руками.

7 сентября появился приказ комендатуры: ”В целях заселения некоторых местностей на Украине, всем евреям и лицам еврейского происхождения, кроме метисов, приказывается явиться 9 сентября на товарную станцию, имея при себе ключи от своих квартир с прикрепленными бирками, на которых должны быть обозначены адреса и фамилии. Выселяемые могут иметь при себе не более 20 килограммов багажа на каждого”.

Многие уже поняли, что это — приказ явиться на смерть. Доктор Виленский с женой и врач Бугаевская отравились. Доктор Файнберг с женой и дочерью перерезали себе вены.

9 сентября на товарной станции скопилось до двух тысяч евреев. Евреи проходили мимо гестаповцев, которые собирали в корзинку ключи от квартир. В числе вывезенных были старик, профессор Баумгольц, писатель Брегман с женой, доктора Чацкин, Маренес, Шварцман, зубной врач Бененсон с семьей. Его тяжелобольного сына доставили на носилках. Люди подошли к железнодорожному составу. Гитлеровцы потребовали, чтобы вещи и провизия были сданы. Послышались робкие возражения: ”А как же с бельем для детей?” Погрузка продолжалась. Пришел автомобиль с девятью маленькими девочками, взятыми из детского дома. Испуганные люди взволновались и зароптали.

”Зачем маленьких девочек отправляете” — раздались крики.

Гестаповец отвечал по-русски: ”Если их не убить, то они будут потом большими”.

В час дня поезд тронулся. Охрана расположилась в классном вагоне. Поезд проехал станцию Минеральные Воды, остановился в поле, немцы стали смотреть в бинокль. Нашли, что местность неудобная. Поезд задним ходом вернулся в Минеральные Воды, прошел на запасной путь к стекольному заводу.

— Вылезайте, — сказали немцы.

Одна женщина, Дебора Резник, ослабевшая от голода и волнения, выпала из задних дверей теплушки в высокий бурьян.

Люди вылезли. Немцы сказали:

— Сдайте драгоценности.

Люди снимали серьги, кольца, часы и бросали все это в шапки охранников. Прошло еще десять минут. Подошла штабная машина. Последовал приказ: раздеться до белья. Начался крик, люди метались, охранники погнали толпу к противотанковому рву, который находился в километре от стекольного завода. Детей тащили за руки, несколько автомобилей крутилось по полю, из них стреляли по разбегавшимся.

Расстрел продолжался до вечера. Ночью подвезли машины из Ессентуков.

Из Кисловодска привезли 1800 человек, из Ессентуков — 507 взрослых и 1500 детей, стариков и старух. К утру все были убиты.