Соленые радости - Власов Юрий Петрович. Страница 4

Влажно разноцветен гравий. Возле клумб кучи торфа. Жирно разливаются коричнево-черные лужи. В Финляндии мы догнали весну. Снова деревья в зеленых побегах. И земля в робости первых трав. И на липах напряженно туги почки.

В этом турне я выжал из себя все. После двух-трех попыток отходишь неделю, другую, а тут их семнадцать! И, конечно, не в одной публике дело. Азарт тоже лишает трезвости расчета. Честолюбие всю жизнь мешает мне быть самим собой.

Разглядываю дома, прохожих. Песок под ногами крупчато желт и вязок. В лужах белизна неба. Автомобили закручивают за собой шлейфы водяной пыли.

И все же реклама и афиши здорово подгадили. Азарт уже приходил потом, а сначала была необходимость взять рекорд. Каждый раз все начиналось с насилия над собой. На последних выступлениях думал, развалюсь от усталости. Холостые попытки.

Я кручу головой. Смотрю на дома, людей, землю – и не узнаю. Мир замазывает смоль отчаяния. Где и в чем исцеление?! И сколько ждать? Полгода, год, годы?! И кто согласится ждать? Нужен ли я большому спорту без поединков? И вообще, что я значу без рекордного «железа»?..

Торопливо выхожу из сквера. Движение усмиряет тревогу. Идти, надо идти… С неприязнью смотрю на светофор. Когда же остановит машины? Тоскливо сжимается сердце. Я совсем одинок среди людей. Потерял себя.

Я иду быстро. Очень быстро. Памятью шагов отзываются во мне свидания со всеми городами. Глупая боль отчаяния. Боль всегда мнится мне черным вороном.

Я не хочу поступиться своими целями. Все дело в этом: не всякое будущее устраивает меня. Я знаю, уверен: я давно чувствовал бы себя вполне здоровым, если бы отказался от своего направления в жизни. В любой момент я бы мог выйти из игры и заняться только собой. Но я не могу уступить свое будущее. Никогда не соглашусь. И потому болезнь тоже не отступает.

Я раздражаю Поречьева привычкой все подвергать анализу. Чувства большого спортсмена должны быть сплочены целью. «Чем меньше эмоций, тем длиннее список побед», – любит повторять мой тренер. И в определении свой резон: уметь разыгрывать в своем воображении варианты поединков, гореть в своих чувствах, изнашивать свои чувства в накале тренировок – это уже дополнительный расход нервной энергии, потеря в силе.

Но я верю в созидательность чувств! Жизнь уступает лишь страстным желаниям. Разум бесплоден без веры чувств.

Чужие лица. Непонятный говор. Все отгородились зонтами. Спрятались под зонтами. Вытолкнули меня зонтами из жизни. Чужой всем.

Твержу: «Это усталость! Причуды усталости!» С обреченностью вглядываюсь в свои мысли.

Я очень тороплюсь. Я должен обогнать свои чувства. Уйти от них. Жадно ищу в подробностях улиц смысл прежних дней, теплоту прежних ощущений – все, что я потерял.

Я обгоню свою беду. Иначе – зачем мне мускулы? Зачем, если мне все время плохо? Я весь в этой силе превосходства. Сила ради доказательств и во имя доказательств. Превосходительная сила. Сколько же я доказывал! И куда теперь тащат эти доказательства?!

Я весь из обилия мускулов. Но они не защищают. Я исхожу чрезмерностью силы – и я беззащитен. Выхоженность услужливых мускулов. Назначение этих мускулов…

Напористый ветер замешан на запахах кофе, сигарет, сырости и моего отчаяния. Я останавливаюсь, незаметно поглаживаю холодноватый ствол тополя. Мокро сверкают его ветки: сорят капелью, пьют капель набухшими сосцами-почками, ластятся к небу…

Истово верую в целительность дней, недель, месяцев! Хочу верить! Должен верить! Буду верить! Время вернет уверенность. И я жду покорно, терпеливо, благодарно.

Туман в конце улочки смазывает силуэты деревьев, домов, людей. Темные пятна плывут навстречу, превращаясь в элегантные, сверкающие автомобили…

Но где мое небо?! Где?!.

Оставить тренировки, забыть спорт? Многолетний эксперимент насмарку?.. Я сижу в кресле. Холл гостиницы наполнен голосами, ароматами табака, стуком моего сердца – интересно, сколько у него в запасе ударов?.. Наплывает сизоватый дым. Осторожно щелкают двери лифта…

Серьезные нагрузки теперь невозможны. Любое переутомление будет оживлять вот эти чувства. А может быть, привыкну?..

Но зачем привыкать? Зачем?! Найди другую жизнь. Найди себя. Слышишь, останови бег! Не пропусти жизнь!

Плеск врывается через двери. Искаженный мир белых струй и машинного чада. В холле сумрачно, но уютно. Я страшусь одиночества номера…

До исследования тренировки методом экстремальных факторов я работал в союзе со специалистами. Правда, этот союз носил временный характер и в зависимости от целей эксперимента моими товарищами каждый раз оказывались новые люди, но мы работали азартно.

Знания теоретиков физической культуры и спорта вывели меня на обобщения закономерностей тренировок и ее циклов. Однако в практике я оказался впереди обобщений и рекомендаций спортивной науки. О том, что я делаю, я не могу нигде прочесть или спросить. Каждый подход к штанге был опробыванием нового. Я ничего не знал определенно. Я искал подтверждений догадкам. Мои выводы складывала практика.

Нужны спортивные врачи качественно другой подготовленности. Я вынужден был полагаться на самочувствие и примитивные данные взвешивания, кровяного давления, пульса. Подобный контроль не способен уловить изменения задолго. Он лишь отмечает ошибки, отнюдь не предупреждая. Впрочем, и эти наблюдения носят эпизодический характер. Обычные тренировки они удовлетворяют, но не мои. Ждать других условий я не могу.

Я должен спешить. Мое время в спорте ограничено. Время любого ограничено, а я еще очень многое хочу успеть.

После чемпионатов в Москве и Софии я изменил свое отношение к экспериментам. Я повел настоящие исследования. И теперь я ищу не слабость соперников, а причины силы…

Прислушиваюсь к себе. В этом подлость болезни – все время слушаю себя, страшусь потерять волю. Мозг накручивает новые и новые доводы обреченности любого сопротивления, методично подводит меня к безволью, потере контроля над собой. Я не могу не думать об этом. Я не властен над своими чувствами. Каждая мысль вбивает в меня свои доказательства отчаяния.

Дыхание сушит губы. Я сплетаю руки. Ладони влажны.

Усталость засела в моем мозгу и лжет. Она присвоила мое имя и травит меня. Это она подличает, только она! Обыкновенная большая усталость, выверты этой усталости. Эта странная болезнь опекает меня. Нет минуты, когда бы она оставила меня. Липкая смоль отчаяния…

Откидываюсь к спинке кресла и вытягиваю ноги. Мысленно проверяю, расслаблены ли мышцы. Если они не отойдут, завтра действительно нечего делать. Я должен рекордом рассчитаться с этой лихорадкой. Мне нужны свежие мышцы. Пусть кровь размоет усталость, восстановит силу. Уверенность должен обрести в победе – это единственное лекарство. Поречьев прав: рекорд способен установить лишь человек, у которого в порядке нервы. И я проведу это доказательство силой.

Стараюсь отвлечься, наблюдая за людьми. Старик в синем костюме. Аккуратно подбрита щеточка седых усов. На руке плащ. На ходу заглядывает в свою записную книжку. Портье несет чемодан за высокой худой женщиной. Она небрежно стряхивает капли с плаща. Постукивают каблуки, когда она сходит с ковра.

Усаживаюсь поглубже и подпираю рукой щеку. И вдруг дурею от сонливости.

Улица отбрасывает на окна вялые тени. В струйках воды на стеклах отсветы реклам. В баре позванивают рюмки. Я изнурен бессонницами, но если подняться в номер, не засну. Там караулят подлые мысли. Там горячка, там фокусы чрезмерной усталости.

И я засыпаю на несколько минут тут же в кресле. И черную пелену сна раздергивают вспышки рекламы. Длинной голубой рекламы над фронтоном гостиницы. Я даже слышу в дремоте, как трещит электричество в стеклянных трубках…

Сплю три-четыре минуты, не больше. Я слышу все и в то же время сплю…

Автобус взметает фонтаны брызг… За стеклами бледные размазанные лица. Пахнет мокрым камнем, бензином и талой землей.