Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник) - Анненский Иннокентий Федорович. Страница 16

Из Апокалипсиса

Я новое небо и новую землю увидел…
Пространство далекое прежних небес
миновало,
И прежней земли преходящей и тленной
не стало,
И моря уж нет… Новый город священный
я видел,
От Бога сходящий в великом,
безбрежном просторе,
Подобный невесте младой в подвенечном
уборе,
Невесте прекрасной, готовой супруга
принять.
«Се скиния Бога с людьми. Обитать
Здесь с ними Он будет», – я слышал
слова громовые,
«Сам Бог будет Богом в народе Своем, —
И всякую с глаз их слезу Он отрет.
И земные
Печали исчезнут. В том граде святом
Не будет ни плача, ни вопля, ни горьких
стенаний,
Не будет болезни, ни скорби, ни тяжких
страданий,
И смерти не будет. Таков Мой обет;
Прошло все, что было, и прежнего нет!»…
Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник) - i_030.jpg

Семен Яковлевич Надсон

1862–1887

Желание

О, если там, за тайной гроба,
Есть мир прекрасный и святой,
Где спит завистливая злоба,
Где вечно царствует покой,
Где ум не возмутят сомненья,
Где не изноет грудь в борьбе, —
Творец, услышь мои моленья
И призови меня к Себе!
Мне душен этот мир разврата
С его блестящей мишурой!
Здесь брат рыдающего брата
Готов убить своей рукой,
Здесь спят высокие порывы
Свободы, правды и любви,
Здесь ненасытный бог наживы
Свои воздвигнул алтари.
Душа полна иных стремлений,
Она любви и мира ждет…
Борьба и тайный яд сомнений
Ее терзает и гнетет.
Она напрасно молит света
С немой и жгучею тоской,
Глухая полночь без рассвета
Царит всесильно над землей.
Твое высокое ученье
Не понял мир… Он осмеял
Святую заповедь прощенья,
Забыв Твой светлый идеал,
Он стал служить кумирам века;
Отвергнув свет, стал жить во мгле, —
И с той поры для человека
Уж нет святыни на земле.
В крови и мраке утопая,
Ничтожный сын толпы людской
На дверь утраченного рая
Глядит с насмешкой и хулой;
И тех, кого зовут стремленья
К святой, духовной красоте, —
Клеймит печатью отверженья
И распинает на кресте.

«Я не Тому молюсь…»

Я не Тому молюсь, Кого едва дерзает
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,
И перед Кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь Его стремясь;
Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарями
Народ, простертый ниц, в смирении лежит,
И льется фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами
Священным трепетом исполненных духо5в
И Чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных
миров, —
Нет, перед Ним я нем!.. Глубокое сознанье
Моей ничтожности смыкает мне уста, —
Меня влечет к себе иное обаянье —
Не власти царственной, но пытки
и креста.
Мой Бог – Бог страждущих, Бог,
обагренный кровью,
Бог-человек и брат с небесною душой, —
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..
Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник) - i_031.jpg

Федор Сологуб

1863–1927

Пилигрим

В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идет,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперед.
И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали, —
И всё далек Ерусалим…
В путях томительной печали
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали
К какой-то цели роковой.
И создает неутомимо
Судьба преграды перед ним,
И всё далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.

«Зелень тусклая олив…»

Зелень тусклая олив,
Успокоенность желания.
Безнадежно молчалив
Скорбный сон твой, Гефсимания.
В утомленьи и в бреду,
В час, как ночь безумно стынула,
Как молился Он в саду,
Чтобы эта чаша минула!
Было тёмно, как в гробу.
Мать великая ответила
На смиренную мольбу
Только резким криком петела.
Ну так что ж! как хочет Бог,
В жизни нашей так и сбудется,
А мечтательный чертог
Только изредка почудится.
Всякий буйственный порыв
Гасит холодом вселенная.
Я иду в тени олив,
И душа моя – смиренная.
Нет в душе надежд и сил,
Умирают все желания.
Я спокоен, – я вкусил
Прелесть скорбной Гефсимании.

«Под сению Креста рыдающая Мать…»

Под сению Креста рыдающая Мать.
Как ночь пустынная, мрачна ее кручина.
Оставил Мать Свою, – осталось ей обнять
Лишь ноги бледные измученного Сына.
Хулит Христа злодей, распятый вместе
с ним:
– Когда ты Божий Сын, так как же ты
повешен?
Сойди, спаси и нас могуществом твоим,
Чтоб знали мы, что ты всесилен
и безгрешен. —
Любимый ученик сомнением объят,
И нет здесь никого, в печали или злобе,
Кто верил бы, что Бог бессильными распят
И встанет в третий день в своем
холодном гробе.
И даже сам Христос, смутившись наконец,
Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая,
Бессильным естеством медлительно
страдая,
Воззвал: – Зачем меня оставил Ты,
Отец! —
В Христа уверовал и Бога исповедал
Лишь из разбойников повешенных один.
Насилья грубого и вечной мести сын,
Он сыну Божьему греховный дух свой
предал.
И много раз потом вставала злоба вновь,
И вновь обречено на казнь бывало Слово,
И неожиданно пред Ним горела снова
Одних отверженцев кровавая любовь.