Лезвие сна - де Линт Чарльз. Страница 36

Теперь, рассмотрев обстоятельства со всех сторон, Иззи больше склонялась к точке зрения Кэти. А что касается убийства обидчиков Рашель... Она не могла изменить свое отношение к самому факту зверского преступления, но сейчас лучше понимала убийц.

Убийц.

Или убийцу?

Теперь она сумела разгадать поведение Джона, который отвлек ее внимание при помощи обгоревшего фрагмента картины, найденного неподалеку от мастерской. Он заставил ее почувствовать, что такое настоящий гнев. Праведный гнев. Был ли он замешан в убийстве? В этот момент Иззи казалось более важным получить ответ на другой вопрос: реален ли сам Джон?

Рассказы Рашкина настолько завладели ее воображением, что Иззи вышла из студии наполовину убежденная в возможности вызывать духов при помощи искусства – усилием воли и концентрацией таланта автора, работающего над своим творением. Рашкин еще никогда не обманывал ее. Зачем ему лгать теперь? И почему именно в этом странном вопросе?

Если описываемый Рашкиным процесс действительно реален...

Портрет Джона был создан до их встречи. Джон никогда не ел при ней. Никогда не хотел спать. Никогда не рассказывал о своих снах. Сейчас он оставался для нее такой же загадкой, как и в первый момент их встречи. Возможно, это просто особенность его характера. Но, если верить словам Рашкина, окружающая Джона таинственность могла быть не врожденной или приобретенной в процессе взросления, а обусловленной некой частицей потустороннего мира, сохранившейся в нем после создания картины и перехода в реальный мир.

Идея, безусловно, безумная. Но Иззи предстояло ее проверить, иначе она и сама могла сойти с ума.

Она решила перебраться в студию Джилли, подальше от влияния Рашкина, и намеренно попытаться вызвать из так называемого потустороннего мира какое-нибудь существо. Но не обычного человека вроде Джона, который, в силу сходства с остальными людьми, мог оказаться как порождением реального мира, так и обитателем Сада Муз. Надо создать существо, черты которого без сомнения указывали бы на его чужеродность. А потом просто смотреть и ждать. Появится ли это существо перед ее глазами. Здесь. В этом мире.

Сойдя с автобуса на своей остановке и проходя по Уотерхауз-стрит, Иззи твердо решила, что спятила. Окончательно и бесповоротно. Но не стала отказываться от своих намерений. А что, если?..

Лучше не думать об этом. Она слишком устала, чтобы изводить себя бессмысленными сомнениями. Завтра она начнет действовать. Начнет писать. А потом посмотрит, что из этого получится, если вообще что-либо произойдет.

Иззи уже почти дошла до дома, как вдруг заметила Джона, ожидавшего ее на ступенях крыльца. Она опасалась нового всплеска дневных переживаний, но то ли усталость, то ли принятое решение провести собственный эксперимент отодвинули на задний план все вопросы, кроме одного.

– Как всё прошло? – спросил Джон, поднимаясь на ноги при ее приближении.

Иззи чуть не растаяла в его крепких объятиях.

– Ты в порядке? – снова поинтересовался он. Иззи кивнула, уткнувшись подбородком в плечо Джона.

– Это была не моя картина, – ответила она. Иззи и Джон теперь оба уселись на ступеньках, и девушка прислонилась к его крепкому плечу не столько ради желания прикоснуться, сколько в поисках поддержки.

– Это была копия, выполненная самим Рашкиным, – пояснила она. – Он уничтожил ее, чтобы люди не могли утверждать, будто я копировала его произведения; на этот раз всё было наоборот.

– А почему он решил скопировать твою работу? – Иззи выпрямилась и посмотрела на Джона в упор.

– Потому что он считает меня волшебницей, – сказала она с улыбкой. – Помнишь? Он лишился своего магического дара и полагал, что сможет его вернуть, если напишет такую же картину. По крайней мере так он говорит.

Джон ответил ей недоуменным взглядом.

– Так и было, даю слово. Я видела все свои полотна, они на месте.

– Ну, если ты так говоришь...

– О, Джон, не надо больше загадок. Я так устала. Если у тебя есть что-то еще, так и скажи.

Джон некоторое время колебался, потом взял ее руку и стал водить пальцем по линиям ладони.

– Утром ты ведь узнала в том обрывке свою картину, правда? – спросил он через некоторое время.

– Я знаю свою манеру письма, – согласилась Иззи. – Я столько времени возилась с тем полотном, что могу заново создать его даже с закрытыми глазами.

– А те работы, которые ты просмотрела в студии, они были твоими?

– Да. – Как только Иззи поняла, к чему подводит ее Джон, неприятный холодок пробежал по спине. – Послушай, Рашкин – гений. Он способен без труда скопировать мою работу.

– Настолько хорошо, что ты сама не сможешь их различить?

– Да, наверно. Ведь он поставил перед собой именно такую цель – сделать всё точно так, как это делала я. Иначе он не смог бы отыскать ключ к волшебству, которое пытается восстановить.

Джон кивнул:

– Тогда как ты можешь быть уверена, что он уничтожил именно свою копию?

Иззи долго молча смотрела на Джона не в силах отыскать ответ.

– Я... я не знаю, – наконец тихо произнесла она. – Что ты хочешь сказать? Что он мне солгал?

– Я просто хочу, чтобы ты не забывала об осторожности. Не стоит быть такой доверчивой.

«Опять предупреждения, – подумала Иззи. – Джон предостерегает от Рашкина, Рашкин – от Джона». От постоянного нервного напряжения у нее началось сердцебиение.

– Зачем ему меня обманывать? – спросила Иззи. – Чего он может добиться при помощи этой лжи?

– Мне кажется, вопрос поставлен неверно, – ответил Джон. – Стоит задуматься, что он может потерять, если ты узнаешь правду?

– Ты заранее уверен в его обмане.

– А разве сам факт, что Рашкин пытается копировать твои картины, не кажется тебе несколько странным?

– Если тебя послушать, то все его действия могут показаться странными.

– Подумай над этим, Изабель.

Иззи страшно не хотелось этого делать, но она была не в силах отогнать тревожные мысли. Однажды обратив внимание на странности в поведении Рашкина, она уже не могла относиться к нему как прежде. Но Иззи всей душой ненавидела подозрительность. Всё опять начинается сначала, как и сегодня утром. Только вместо Джона подозреваемым стал Рашкин.

Иззи надолго замолчала. Сомнения, касающиеся поведения Рашкина, его слов и поступков, заставили ее мысли метаться по кругу и в конце концов вернули ее к первоначальному вопросу. Вопреки желанию самой Иззи вновь возникли подозрения относительно Джона.

– Это ты убил тех троих студентов? – внезапно вырвался у нее вопрос.

– Нет.

«Поверь ему», – приказала себе Иззи.

– Я тебе верю, – произнесла она вслух и только тогда окончательно убедилась, что действительно верит Джону.

Мои обещания – единственная ценность, которая имеет какое-то значение.

Иззи не могла любить и не верить.

– Прости, – сказала она. – Я не должна была спрашивать.

– Друзьям нет надобности извиняться.

– Но когда кто-то из них не прав, стоит попросить прощения, – возразила Иззи, испытующе глядя ему в глаза. – Я должна узнать еще одну вещь.

– И что это? – улыбнулся Джон.

– Ты настоящий?

Джон взял ее руку и приложил к своей груди. Под ладонью Иззи в такт дыханию поднималась и опускалась грудная клетка.

– А ты? – вместо ответа спросил ее Джон.

В тот вечер Иззи больше ничего не удалось от него добиться.

В сумрачной аллее парка за мусорным баком притаился Пэддиджек. На улице светятся фонари, их лучи проникают между деревьев и освещают черты его лица: четко обозначенный подбородок, большой рот с тонкими губами, ястребиный нос, раскосые, глубоко посаженные глаза цвета темного золота в окружении теней, длинные заостренные уши. Вместо волос из-под потрепанной треугольной шляпы, словно скроенной из коры дерева, высовываются сучья и ветви, покрытые листвой.

У него тонкие руки и ноги, плоская грудь, узкие плечи и бедра. Порядком изношенная одежда свисает с него, как с огородного пугала. Костюм сшит из множества лоскутов, повторяющих цвета леса; здесь и вандепковский коричневый, и сепия, и охра, и жженая сиена, и все оттенки зеленого. Поверхность куртки, штанов и шляпы украшена множеством мелких мазков, создающих впечатление беспорядочно приставших к одежде семян, шипов, скорлупы и бутонов.