Лезвие сна - де Линт Чарльз. Страница 74

Изабель увидела его в углу комнаты на втором этаже, на лежанке из пачек газет и нескольких одеял. Рашкин показался ей меньше ростом, каким-то усохшим и съежившимся. Исчез сутулый и некрасивый учитель. Ничего не осталось даже от тролля. Теперь он стал похож на экзотическое насекомое, вытащенное из-под коры гниющего дерева под яркие солнечные лучи. Немощный, одряхлевший старик, с трудом поднявший голову, когда Биттервид и Скара ввели Изабель в комнату. Но в глубине его глаз всё так же горел неистребимый огонь, превосходящий голодное пламя во взорах его ньюменов.

– Пришло время отплатить за мое добро, – произнес Рашкин. Даже его голос изменился – из глубокого и звучного он стал пронзительно-скрипучим.

– Я ничего вам не должна. – Рашкин устало покачал головой:

– Ты должна заплатить мне за всё, и я заставлю тебя это сделать.

Изабель слишком хорошо знала, что ему от нее нужно. И всё же не хотела в это верить.

– Джон был прав, – сказала она. – Прав во всём. Вы и в самом деле питаетесь моими ньюменами.

– Ньюмены, – повторил Рашкин. – Интересное определение. И очень подходящее. Сам я никогда не беспокоился о том, как их называть.

– Я не стану этого делать.

Рашкин махнул рукой в сторону Биттервида и Скары:

– Тогда они убьют тебя.

– Даже если я соглашусь, они всё равно меня убьют. Я услышала довольно много из их разговора по дороге сюда.

При встрече с Рашкиным страх Изабель уступил место гневу по отношению к бывшему учителю. Она смотрела на него и вспоминала десятки жестоких смертей, языки пламени, поглощающие одновременно холсты и плоть. Тогда она поклялась себе никогда больше не писать картин, позволяющих ньюменам совершать переход из прошлого в современный мир. И она держала свое слово. А тех, кто выжил, и тех, кого она еще вызовет из небытия, Изабель намерена защищать даже ценой своей жизни. То, на что она никогда не решилась бы ради себя, она готова была совершить ради погибших в огне и ради тех, кто еще может погибнуть по воле этого чудовища.

– Я могу дать слово, что ты окажешься в безопасности, – заверил ее Рашкин. Он постарался спрятать голодный блеск своих глаз и придать лицу выражение искренности, которому Изабель не поверила ни на секунду.

– Только до тех пор, пока снова не понадобится моя... магия.

Рашкин опять покачал головой:

– Как только я восстановлю свои силы, я найду себе нового ученика. Ты больше никогда меня не увидишь.

– Нового ученика? – поразилась Изабель.

Сама мысль, что она может позволить ему и дальше распространять смертоносное зло, ошеломила ее. Но Рашкин, то ли намеренно, то ли по ошибке, отнес ее удивление на другой счет.

– Я сомневаюсь, что мы сможем продолжать работать вместе, – сказал он. – Кроме того, я уже научил тебя всему, что знаю.

Изабель окинула его полным презрения взглядом.

– А, понимаю, – продолжал Рашкин. – Ты думала, что была единственной. Это не так. Многие были до тебя, моя дорогая, и еще одна ученица после тебя. Ее звали Жизель. Хорошенькая француженка и очень, очень талантливая. Я встретил ее в Париже, и, хотя город сильно изменился, работа с ней сделала мое пребывание там вполне сносным.

– А что... что с ней произошло?

– Она умерла, – ответил Рашкин, склонив голову и вздохнув. – Она убила себя. Подожгла студию и сгорела вместе со всеми картинами. – Рашкин показал рукой на двух ньюменов, которые привели к нему Изабель. – Только эти двое избежали страшной участи, и то благодаря моему вмешательству. Бог свидетель, их спасение далось мне нелегко.

У Изабель похолодело внутри. Она вспомнила, как два года назад, сидя утром за кухонным столом, читала статью об этом бедствии. Весь творческий мир был потрясен случившимся несчастьем, но она переживала его особенно тяжело из-за пожара, уничтожившего ее собственные картины.

– Жизель Маршан, – тихо произнесла она всплывшее в памяти имя художницы.

– Значит, ты знакома с ее полотнами. Своим умением работать со светом и тенью она могла дать сто очков вперед самому Рембрандту. В тот день мы утратили великий талант.

Изабель с ужасом взглянула на Рашкина:

– Вы убили ее. Вы уничтожили ее и всех ее ньюменов. Это вы разожгли огонь, погубивший и художницу, и студию.

– Я совершенно не причастен к этому пожару, как и к тому, который уничтожил твой дом.

– Имейте смелость хотя бы признаться в своих преступлениях.

– Ты несправедлива ко мне. И если уж мое слово теперь для тебя ничего не значит, посмотри на меня внимательно. Неужели я способен обречь самого себя на такое существование? Она была склонна к самоубийству, а все плоды нашей совместной работы пали жертвами этого желания. Теперь я вынужден просить милости у своей бывшей ученицы.

– Нет, – сказала Изабель. – Огонь – ваших рук дело, как и тот, который уничтожил мою студию.

– Я не поджигал твой дом, Изабель.

– Тогда кто же?

Рашкин окинул ее многозначительным взглядом:

– Ты и в самом деле ничего не помнишь?

– О чем?

– Это ты подожгла дом, Изабель, – со вздохом ответил он.

Услышав эти слова, Изабель отшатнулась от своего учителя. Если бы не Биттервид, она бы выбежала из комнаты, но он схватил ее за руку и вернул к лежанке Рашкина.

– Ты всегда обладала даром истолковывать правду в свою пользу, – сказал Рашкин. – Но я даже не думал, что ты так безоговорочно веришь собственной лжи.

– Нет, я бы никогда...

Изабель закрыла глаза, но перед ее мысленным взором заплясали объятые пламенем фигуры. Она вновь услышала рев огня, треск горящей плоти, почувствовала ужасные запахи дыма и поджаренного мяса. Только это не был запах мяса, приготовленного для еды.

– Единственное, что отличает тебя от Жизель, – снова заговорил Рашкин, – это то, что она принесла в жертву не только свои картины, но и себя.

– Нет! – закричала Изабель. Она оттолкнула Биттервида и бросилась на колени рядом с ложем Рашкина. Теперь их лица оказались на одном уровне. – Я знаю, чего вы добиваетесь, но это больше не сработает. Вы не заставите меня поверить своей лжи. Никогда.

– Прекрасно, – ухмыльнулся Рашкин. – Можешь оставаться при своем мнении.

Изабель отлично понимала, что он просто издевается над ней, но не стала обращать на это внимания. Она стиснула зубы и выпрямилась. Спокойно. Молча. Не сводя с него глаз.

– И всё же тебе придется заплатить мне долг, – произнес Рашкин.

– Я не стану этого делать, – покачала головой Изабель. – Я не буду вызывать людей и обрекать их на смерть.

– Людей? Да ты сама называешь их ньюменами. Строго говоря, ньюмены представляют собой всего лишь духовную силу, некое воздействие, которое можно ощутить рядом с определенной вещью или местом. У них нет физической формы.

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

– Конечно знаю, – ответил Рашкин. – Но кому, как ни тебе, знать, что они не настоящие?

Изабель оглянулась на двух ньюменов, доставивших ее в это место.

– Вы сами слышали, что он сказал, – заговорила она. – Как вы можете служить такому чудовищу? Как вы можете помогать ему охотиться за такими же, как вы?

Но ни одного из них ее слова не возмутили.

– Какое нам дело до других? – спросила Скара. – Что хорошего они для нас сделали?

Биттервид согласно кивнул:

– А мы станем настоящими. Нам обещали.

– Кто? Это воплощение лжи?

– Он никогда нас не обманывал. – Изабель тряхнула головой:

– Вы не нуждаетесь в нем. Это он нуждается в вас. Вы и так настоящие. Мои ньюмены живут сами по себе, и вы тоже. Если вы думаете по-другому, значит, верите в его обман.

– Нет, – возразил Биттервид. – Он нужен нам.

– Всё, что мы сделали, – продолжала Изабель, – так это приоткрыли дверь, чтобы вы смогли перейти из одного мира в другой. Ты нуждаешься в нем не больше, чем человек, с которого он тебя срисовал, нуждается во мне.

– Ты не находишь, что я прекрасно потрудился над Биттервидом? – заметил Рашкин. – Конечно, всё это только благодаря моей уникальной памяти.