Том 1. Тяжёлые сны - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 127

— Стрелы надо черные сделать, — сказал Антошка.

— Само собою, — согласился Левка.

— Писать своею кровью, — продолжил Антошка.

Левка и это одобрил.

— Ну, понятно, — сказал он. — Не чернилами же такие слова писать.

Пака очень волновался. Вся его судьба переменится в этот день. Он вернется к мамочке. Какая мамочка? Злая фея приняла вид мамочки. Значит, мамочка такая же. Только добрая, добрая, все будет играть со своим мальчиком, а когда мальчик захочет к речке, то будет пускать его к другим, веселым, загорелым мальчуганам.

Но только Пака должен был сознаться, что злая фея, хотя и злая, все же была с ним любезна. Держала в плену, но, видно, помнила, что он принц. Даже иногда целовала и ласкала его. Должно быть, привыкла к нему. Когда Пака освободится от нее, злая фея очень рассердится. Или опечалится? Может быть, будет скучать о Паке? Плакать?

Паке стало тоскливо. Нельзя ли устроить дело миром? — чтобы злая фея помирилась с мамочкою, отказалась бы от своего колдовства, — и тогда она могла бы даже вместе с ними жить. Надо поговорить со злою феею, предупредить ее, — может быть, она и сама раскается.

И когда студент, кончив с ним задачку, позвал его в сад, Пака заявил, что ему надо идти к маме. И отправился, — к злой фее.

Злая фея была одна. Она ждала гостей к обеду, лежала на очень красивом и очень мягком ложе и читала книжку в желтой обложке. Она была молодая и красивая. Темные волосы, томные движения. Жгучий взор черных глаз. Полные, полуоткрытые, очень красивые руки. Одета всегда к лицу.

— А, маленький, — сказала она, неохотно отрываясь от книжки. — Что тебе?

Пака поцеловал ее руку, посмотрел на нее нерешительно и молвил:

— Мне надо с вами поговорить.

Злая фея засмеялась.

— Поговорить с нами? — переспросила она. — С кем это с нами?

Пака покраснел.

— Ну, с тобою. Мне очень надо.

Смеясь, щуря блестящие гпаза и закрывая смеющийся рот книжкою, злая фея сказала:

— Садись и поговори, маленький. А что ты сейчас делал?

— Мы с ним решали задачу, — ответил Пака.

— А, с ним!

Злая фея хотела сказать, что так невежливо, что надо назвать студента по имени, — но уже ей стало скучно, и она сказала:

— Ну, Пака, говори, что тебе надо.

Пака сильно покраснел и, нервно поламывая пальцы, сказал:

— Я все знаю.

Злая фея весело и неудержимо-звонко засмеялась.

— О, неужели! — воскликнула она. — Уже так рано, и все знаешь. Ты, Пака, феномен, если это правда.

— Нет, мама, — кротко возразил Пака, — я не феномен, я только принц, взятый вами в плен.

— О! — воскликнула злая фея, перестала смеяться и с удивлением смотрела на Паку. — У нас фантазии! — с удивлением сказала она.

Пака так же кротко продолжал:

— Я еще знаю, милая фея, что вы не мама, а злая фея. Вы — очень любезная особа, но, пожалуйста, не сердитесь, я все-таки знаю, что вы злая фея.

— Боже мой! — воскликнула злая фея. — От кого ты наслушался таких чудесных сказок? Поди сюда поближе, маленький.

Пака опасливо приблизился, и злая фея пощупала его голову, руки.

— Ты не болен? — спросила она.

— Нет, милая фея, — ласково сказал Пака, целуя маленькие, белые и нежные руки злой феи, — но, пожалуйста, отпустите меня на волю.

— На волю? — переспросила фея.

— Да, — продолжал Пака, — я хочу махни-драла к речке.

— О! махни-драла! — в ужасе повторила фея. — Ради Бога, Пака, разве можно такие слова говорить!

Но Пака, не слушая, продолжал:

— С мальчиками поиграть. Там есть славные мальчуганы. Но только, пожалуйста, без аргусов.

— Без аргусов? — переспросила злая фея и опять засмеялась. — О, маленький фантазер! Нам дали слишком много волшебных сказок, маленький Пака, и у нас в голове все перемешалось. Но аргусы, — это, правда, мне нравится. Позови-ка мне своих аргусов, — это надо как-нибудь успокоить.

Пака вышел.

«Хитрая! — думал он, — не сердится, но видно, что не отпустит на волю. Много сказок дали читать! А сама зачем постоянно читает такие длинные сказки на французском языке в этих желтых книжках? Видно, и в сказках не все сказка, а есть и правда, если и взрослые любят читать сказки».

И вот уже был вечер, и начинало темнеть. Были зажжены веселые лампы, обед приближался к концу, к самому интересному месту, — подавали сладкое — воздушный пирог с земляникою и сливками. Были гости, мужчины и дамы, человек десять, но так как все это были или родственники — Пакин дядя с дочерьми, еще другие кузины, — или собирающиеся породниться, близкие и хорошие знакомые, то стол был накрыт по-семейному, и Пака сидел тут же, на конце стола против злой феи, между своими аргусами.

Злая фея рассказала гостям про Пакочкины фантазии, и над Пакой и его аргусами подшучивали. Пака улыбался: он знал, что он прав, и он любил этот воздушный пирог. А вот аргусам было очень неловко, и хотя они улыбались и даже иногда отшучивались, но у mademoiselle уши горели, а в голосе студента иногда звучали досадливые нотки. Перед обедом злая фея поговорила с ними очень мило и весело о их недосмотре:

«Пакины фантазии, ужасное выражение „махни-драла“, — откуда это?» — удивлялась злая фея. Она была очень любезна, но как-то так вышло, что аргусы вышли от нее с ощущением жесточайшего нагоняя.

И вот, едва Пака успел кончить свое сладкое, в открытое окно столовой с легким шелестом и свистом влетела и упала на белую скатерть черная деревянная стрела со слабо краснеющею на ней надписью. И в то же время за окном детский голос выкрикнул площадную брань.

«Началось!» — подумал Пака. Он вскочил, дрожа всем телом, и с жадным нетерпением смотрел на злую фею. А злая фея, как и другие дамы и девицы, была испугана неожиданностью. Раздались восклицания обедающих, но прежде чем кто-нибудь догадался подойти к окну, влетела вторая стрела, вонзилась в букет цветов на столе, и послышался другой детский голос, выкрикнувший гадость. Третья стрела попала в мундир студента, третий голос звонко выкрикнул безобразные слова, и потом в саду послышался смех, шелест удаляющихся шагов, крики прислуги, — кто-то убегал, кого-то догоняли.

И все это взяло времени меньше минуты. Когда мужчины наконец бросились к окнам, то в легком полусвете вечерней зари уже за оградою сада увидели они проворно убегающих трех мальчишек.

— Не догнать, — сказал Пакин дядя. — Вот вам наглядное объяснение выражения «махни-драла».

И все смотрели на Паку. А он стоял, смотрел вокруг и дивился. Все осталось на месте, обманули его глупые мальчишки, не сумели освободить его из плена.

— Говорил я им, что не сумеют! — горестно воскликнул Пака и залился горькими слезами.

Расспрашивали. Волновались. Смеялись. Было шумно, не то весело, не то досадно. Злая фея восклицала:

— Как это кстати, что мы на днях уедем! Какие невозможные мальчишки!

— Но их накажут! — успокаивал ее Пакин дядя.

— О, какое мне дело! — говорила злая фея и притворялась, что плачет, — Пака такой впечатлительный. Боже мой, два аргуса не досмотрели.

Плакала и смеялась. Смеялись и утешали. Паку увели. Пака плакал. Аргусы ворчали.

Да, в Пакиной жизни бывали тяжелые минуты. Это был скучный, противный вечер. Хорошо, что была потом ночь и можно было заснуть.

Наутро босым мальчикам пришлось объясняться с отцом. Капитан хмуро смотрел на своих сыновей. Они стояли рядышком, плакали и каялись. Левка рассказывал:

— Мы ему поверили, что он пленный принц, и захотели его освободить от злой феи. Мы думали, что для этого надо сказать волшебные слова.

— Какие слова? — хмуро спросил капитан. Он хмурился усиленно, чтобы не засмеяться.

— Крылатые слова, — сказал Левка, плаксиво растягивая окончания слов.

— Какие крылатые? — опять спросил капитан. — Ведь вы их знаете?

Левка молча кивнул головой.

— Ну, скажите, какие же это слова, — приказал капитан.