Том 1. Тяжёлые сны - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников". Страница 126

Мальчики замолчали и глядели друг на друга. Пака рассматривал их с любопытством и завистью.

Левка — мальчик лет двенадцати, рыжеватый, коротко остриженный, с веселыми и добрыми глазами и мягкими губами. Лицо кое-где в веснушках. Нос широковатый и слегка вздернутый. Милый малый. Антошка лет десяти и Лешка лет девяти повторяли старшего брата довольно близко, только были еще понежнее и подобрее на вид. Антошка, улыбаясь, легонечко щурился и смотрел очень внимательно на собеседника. У Лешки глаза были широко открытые, с привычным выражением удивления и любопытства. Все они старались казаться молодцами и для того летом постоянно ходили босые, устроили в лесу нору и там варили и пекли себе пищу.

Пака вздохнул легонечко и тихонько сказал:

— Счастливые вы. Ходите на свободе. А я-то сижу в плену.

— Как же ты в плен попал? — спросил Лешка, любопытными широкими глазами глядя на Паку.

— Да уж и сам не знаю, — отвечал Пака. — Мы раньше с мамочкой жили в замке. Было очень весело. Но злая фея, наша дальняя родственница, рассердилась на мамочку за то, что мамочка не пригласила ее на мои крестины, — и вот однажды ночью унесла меня на ковре-самолете, когда я спал, и потом сама обернулась мамочкой. Но она не мамочка. А я в плену.

— Ишь ты, какая злая ведьма, — сказал Антошка. — Она тебя бьет?

Пака покраснел.

— О, нет, — сказал он, — как можно! И она не ведьма, а злая фея. Но только она очень воспитанная фея и никогда не забывается. Нет, меня не бьют, — как можно! — повторил Пака, вздрагивая худенькими плечиками при мысли о том, что его могли бы побить. — Но только меня стерегут, mademoiselle и студент.

— Аргусы? — спросил Левка.

— Да, аргусы, — повторил Пака. — Два аргуса, — повторил он еще раз, улыбаясь, потому что ему понравилось это слово, и он мог теперь объединить им и mademoiselle и студента.

— И не пускают никогда в поле? — спросил Лешка и с горестным сочувствием смотрел на Паку.

— Нет, одного не пускают, — сказал Пака.

— А ты бы сам вырвался, да и махни-драла, — посоветовал Антошка.

— Нет, — сказал Пака, — нельзя мне махни-драла, — аргусы сейчас увидят и воротят.

— Плохо твое дело, — молвил Левка. — Да мы тебя освободим.

— О! — с недоверием и восторгом воскликнул Пака, складывая молитвенно руки.

— Ей-богу, освободим, — повторил Антошка.

— А пока прощай, нам некогда, — сказал Левка.

И мальчики простились с Пакою и ушли, — побежали, быстро-быстро, по узкой дорожке, — скрылись за кустами. Пака смотрел за ними, и неясные надежды волновали его, и мечты о далекой мамочке, которая ищет Паку и не может найти, и плачет неутешно, потому что нет с нею милого Пакочки.

Братья, уходя, говорили о Паке.

— Посмотреть бы на эту злую фею, — сказал Лешка, — какая она такая.

— Фея! Просто ведьма, — поправил Антошка.

— Конечно, ведьма, — подтвердил Левка.

— Как же его освободить? — спросил Лешка.

Маленькому любопытному Лешке весь мир представлялся с вопросительной стороны. Лешка обо всем любопытствовал, ко всем приставал с вопросами и всякому ответу простодушно верил.

Антошка любил фантазировать и сочинять более или менее смелые проекты. А Левка, как старший, одобрял или отвергал эти предположения, и братья беспрекословно подчинялись его решениям. Антошка сказал:

— Против ведьмы слово надо знать.

— А какое слово? — быстро спросил Лешка.

Мальчики призадумались и несколько минут шагали молча. Вдруг Антошка крикнул:

— А я знаю.

— Ну? — спросил Левка и недоверчиво глянул на Антошку.

Антошка, слегка смущаясь под уставленными на него взорами обоих братьев, сказал:

— Я думаю, мужики это слово знают. У них в деревнях много колдунов. И они все, деревенские мужики и бабы, друг на друга часто сердятся, портят один другого, а чтобы их самих порча не брала, так они очень часто такие слова непонятные говорят, — про мать вспомнит и такое слово произнесет.

Левка подумал немного и сказал:

— Пожалуй, что и так. Это у них крылатые слова.

На другое утро три мальчика, возясь у речки, все посматривали на забор Пакиной дачи. Когда белокурая Пакина голова показалась над забором, — и видно было, что мальчик опять один на своей вышке, — мальчуганы забрали удочки и побежали вверх по дорожке.

— Здравствуй, пленник, — сказал Лешка.

— Пленный принц, — поправил Антошка.

— Принц Пака, маленький зевака, — сказал Левка.

Пака, сдержанно улыбаясь, пожимал их руки.

— Отчего же вы, краснокожие охотники, не наденете мокасины? — спросил он.

Мальчики засмеялись. Антошка сказал:

— А эти скороходы чем не хороши? Из собственной кожи. У нас на даче такое правило есть, чтобы диваны сапогами не пачкать, — так вот мы сапог и не надеваем.

— А мне бы не пройти босиком по песку, — сказал Пака.

— Где тебе! — молвил Левка. — У тебя скорлупа тоньше папиросной бумаги. Да мы к тебе по делу зашли. Мы хотим тебя освободить от злой феи. Понимаешь, разворожить. Ты скажи, когда это удобнее сделать.

Пака недоверчиво улыбнулся. Вчера, после первой радости надежд, когда вернулись к нему mademoiselle и студент и потом мама — злая фея, и весь домашний обиход надвинулся с его несокрушимым порядком, замок злой феи показался плененному Паке таким прочным, таким незыблемым, что сердце его тоскливо сжалось, и милая радостная надежда побледнела и тихо растаяла, как туман над ободнявшею долиной. И он сказал братьям:

— Да вы не сумеете.

— Нет, сумеем, — горячо ответил Лешка.

И Левка рассказал:

— Мы такие слова выучили. Нарочно в деревню сходили, самого старого колдуна отыскали, заплатили ему за науку и твердо выучили все слова, какие надо говорить.

— А какие это слова? — спросил Пака.

Левка свистнул. Антошка сказал:

— Тебе еще нельзя такие слова знать.

— Ты еще мал для этого, — сказал Лешка.

Левка сказал Паке:

— Ты нам расскажи, когда твоя ведьма будет дома, — ну, понимаешь, эта фея, у которой ты в плену, — поправился он, заметив недовольную при слове «ведьма» гримаску на Пакином лице. — Мы подойдем под окно, — продолжал Левка, — и скажем крылатые слова, — и сейчас все колдовство пропадет и ты освободишься.

— И мама вернется? — спросил Пака.

— Ну, уж там видно будет, — ответил Левка. — Конечно, если все ее колдовство пропадет, то, значит, ты опять будешь там, где она тебя взяла.

Пака помолчал, и сказал:

— Мы обедаем в семь часов.

И ему стало вдруг жутко, — и страшно, и радостно.

— Так в семь часов приходить? — спросил Лешка.

— Нет, — сказал Пака, лукаво и застенчиво улыбаясь, — лучше попозже, часов в восемь, вообще после сладкого, а то у мамы, может быть, обед уже съеден будет, так я без сладкого останусь.

Босые мальчуганы засмеялись.

— Эх ты, принц Пашка-лизашка, — сказал Антошка, — сладенькое любишь.

— Люблю, — признался Пака.

Мальчики распрощались и ушли.

У себя дома, — не на даче дома, а в их собственном помещении, в лесу, в овраге, в норе под корнями сваленного бурею дерева, — дома они совещались, как исполнить замышленное предприятие. Откладывать не было никакого смысла, — решили сделать это сегодня же.

Антошка придумал, что для большей крепости надо слова не только сказать, но и написать на стрелах и пустить эти стрелы в окна ведьминой дачи.

Левка распределил роли:

— Мы подкрадемся под окна и будем ждать. Когда будет видно, что Пака съел свое сладкое, мы и закричим.

— Все сразу? — спросил Лешка.

— Нет, зачем, — надо, чтобы они все хорошенько их разобрали. Сначала я скажу в прошедшем времени, потому что я уже был таким малышом, как вы. Потом ты, Антошка, крикнешь настоящее время, — ты теперь малыш, а потом и ты, Лешка, кричи будущее время, — ты еще будешь таким большим, как я. И эти же слова каждый из нас на своей стреле напишет.