Билет куда угодно - Найт Дэймон. Страница 42

— Кроме воздушного сорняка, есть еще дюжина способов разделаться с тобой. Вот это лезвие, — он поднес к горлышку осмиридиевый ножичек, — сработано из местной стали. Режет все подряд. А мелкие кусочки можно спустить в канализацию.

Бледное лицо коридорного с широко распахнутыми глазами обратилось вверх.

— Впрочем, нет времени, — успокоил его Вейн. — Так что в дело пойдет воздушный сорняк.

— И вы именно так собираетесь меня выпустить? — спросил коридорный. — Разрежете кувшин ножом?

— А? Ну, ясное дело, — ответил Вейн, наблюдая за куском графита. Меняется он или нет? — Все-таки я разочарован, — сказал затем землянин. — Думал, ты будешь биться. Видно, вас, мараков, переоценивают.

— Готово, — произнес коридорный. — Пожалуйста, возьмите алмаз и выпустите меня.

Вейн прищурился.

— По-моему, ничего не готово, — возразил он.

— Сэр, он только снаружи черный. Просто оботрите его.

Вейн не пошевелился.

— Давайте же, сэр, — настойчиво повторил коридорный. — Возьмите и посмотрите.

— Очень уж ты нетерпелив, — отозвался Вейн. Достав из кармана авторучку, он осторожно попробовал потыкать графит. Ничего не вышло — графит легко скользил по столешнице. Вейн опасливо ткнул пальцем черный комок, затем все же взял его.

— Без фокусов? — на всякий случай поинтересовался землянин. Сжал кусок в кулаке, прикинул на вес и положил назад. На ладони остались черные графитовые пятна.

Затем Вейн раскрыл прикрепленный к отвороту пиджака ножик и разрезал кусок пополам. Тот распался на две блестящие черные половинки.

— Графит, — констатировал Вейн и яростно всадил нож в столешницу.

Вытирая руки, он повернулся к коридорному.

— Не пойму я тебя, — процедил он, нашаривая на столе воздушный сорняк. Наконец рука его нащупала овальный пакет. — Не пойму. Ты только пачкал мне мозги. Биться как марак не желаешь — и сдаться как марак тоже не хочешь. Тогда ты просто загнешься как обычный парнишка с Менга, идет? — сухая обертка разошлась под пальцами. В разрыве ткани показалась грязно-белая масса.

Вейн замахнулся, намереваясь бросить пакет в кувшин, но вдруг застыл, увидев обращенное к нему лицо коридорного — белое от страха. И пока он мешкал, воздушный сорняк понемногу успел затянуть серо-белым пухом кисть землянина. Вейн почувствовал хватку растения и инстинктивно попытался отшвырнуть пакет. Не тут-то было. Растущий, разбухающий пух оказался липким — он намертво пристал к руке. Затем к рукаву. Клейкая масса разрасталась — медленно, зато с жутким постоянством.

Вейн лихорадочно тряс рукой, отчаянно пытаясь сбросить сорняк — лицо его посерело. Грязно-белая масса, подобная густой мыльной пене, комьями летела во все стороны, но отлипать не желала. Вот одна блямба упала на штанину и намертво пристала там. Еще одна, разбухая, плюхнулась на ковер. Белая груда обросла уже весь правый бок и руку Вейна. Наконец пух перестал разрастаться и начал, похоже, застывать.

А коридорный принялся раскачиваться в кувшине. Кувшин покачался-покачался — и упал. Парень удвоил усилия. Кувшин медленно покатился по ковру.

Вскоре коридорный сделал передышку: поднял лицо — посмотреть, как и что. Вейн, прикованный сорняком к ковру, тянулся за всаженным в столешницу ножиком. Ковер уже вздымался невысоким холмиком, но с другого края его держала тяжелая мебель.

Коридорный опустил голову и снова что было силы покатил кувшин. Когда он опять поднял лицо, то увидел, что Вейн все еще тянется к ножику — зажмурившись и побагровев от напряжения. Землянин тянулся как только мог, но пальцы его по-прежнему хватали воздух в дюйме от ножа. Коридорный предпринял последнее отчаянное усилие. Кувшин медленно двинулся вперед и со стуком уперся в стол, надежно пригвоздив к нему широкий рукав пиджака Вейна.

Только тогда коридорный расслабился и поднял лицо. Землянин, чувствуя, что попался, прекратил борьбу и ненавидящим взглядом пожирал кувшин. Затем Вейн попытался вырвать рукав, но ничего не вышло.

Какое-то время оба молчали.

— Ничья, — прохрипел наконец Вейн и оскалился в лицо коридорному. — Близок локоть, да не укусишь. Мне до тебя не добраться, и тебе из кувшина не выйти.

Коридорный опустил голову — будто бы в знак согласия. А мгновение спустя его длинная рука, словно змея, выползла из кувшина. Пальцы сомкнулись на ручке смертоносного ножика.

— Марак может поднять руку выше головы, сэр, — медленно проговорил парень.

Semper Fi

Дул там свежий ветерок — хлопал, будто белыми флагами, шелком штанин, ерошил волосы. В двух тысячах футов от устремленных вниз носков ботинок ему было видно, как за волной сверкающей зелени расстилаются горы. Дворец сейчас казался изящным резным кубиком из слоновой кости — столь крохотным, что поместился бы и на ладони. Он закрыл глаза, всем телом втягивая в себя воздух, чувствуя, как жизнь наполняет его до краев — от корней волос до кончиков пальцев.

Он зевнул и с удовольствием потянулся. Хорошо подниматься сюда время от времени — подальше от мрамора и красного бархата, фонтанов и девушек в просвечивающих панталонах… Было что-то невыразимо приятное в безмятежном плавании, в полном уединении и умиротворении.

Откуда-то со стороны подало голос насекомое. Извиняющимся тоном оно произнесло:

— Прошу прощения, сэр.

Он открыл глаза и огляделся. Вот тот, кого он называл «лакей-букашка» — три дюйма тонкого тела, лицо не то человека, не то насекомого, едва заметные крылья, трепещущие в воздухе, удерживая тело в одном положении.

— Рано ты что-то, — сказал он.

— Нет, сэр. Подошло время ваших процедур.

— От тебя только и слышу — время для процедур.

— Для вашего же блага, сэр.

— Конечно-конечно, ты прав.

— Уверен, что прав, сэр.

— Ладно. Исчезни.

Существо состроило почтительную физиономию и унеслось, подхваченное ветром, превратившись в плывущее светлое пятнышко. Гэри Митчелл смотрел ему вслед, пока насекомое окончательно не затерялось на залитом солнцем зеленом фоне. Затем лениво повернулся в воздухе и стал ждать.

Митчелл с точностью до секунды знал, когда это произойдет.

— Поехали, — лениво произнес он и внезапно ощутил, как мир вокруг него сжался. Ветер стих; исчезли горы и небо. Вдыхал он уже не столь живительный воздух. Даже темнота по ту сторону глаз изменила цвет.

Он осторожно повернулся, ощущая под собой пухлую кушетку. Затем открыл глаза. Перед ним была все та же комната — она казалась такой крохотной и причудливой, что он усмехнулся. Комната никогда не менялась — сколько туда ни возвращался. Не в силах сдержать веселья, он принялся кататься по кушетке, зажмурившись, сотрясаясь в беззвучном смехе.

Вскоре он снова лег на спину, с шумом опустошая легкие, а затем глубоко втягивая воздух. Чувствовал он себя превосходно, хотя тело слегка побаливало. Митчелл сел и удивленно уставился на собственные руки. Все те же руки!

Он зевнул во весь рот, едва не вывихнув челюсть, затем усмехнулся и поднялся из впадины кушетки, очертаниями напоминавшей половинку яйца. От нее во всех направлениях тянулись провода и трубки. Митчелл снял с головы шлем, отсоединив его от крохотных пластиковых гнездышек на черепе, и отбросил в сторону. Отстегнув аппаратуру контроля, расположенную на груди, он стянул с себя остатки одежды и голышом направился через комнату.

Щелкнули часы на пульте управления, и Митчелл услышал, как в ванной комнате зашипела вода.

— А что, если я не хочу принимать душ? — спросил он, обращаясь к часам. Но на самом деле он хотел его принять — все согласно распорядку.

Он потер ладонью щетину на щеках. Неплохо бы разработать какое-нибудь приспособление для бритья во время подключки. Значит, так. Механизм с кареткой, прикрепляемый к челюсти, обратная связь для регуляции давления… впрочем, подобная штуковина больше доставила бы беспокойства, чем пользы.

Разглядывая себя в зеркале, он отметил лукавый и радостный блеск в глазах. Все те же мысли! Митчелл достал бритву и приступил.