Волчья тень - де Линт Чарльз. Страница 69

Обе мы киваем, хотя я, надо думать, понимаю малость больше, чем Рози. Ей никогда не давались отвлеченные рассуждения.

– Словом, – продолжает мисс Люсинда, – время шло, и все потихоньку принимало такой облик, с которым все согласились. Только Народ не попался на эту удочку, а всё потому, что они наполовину живут в другом мире. Одной ногой стоят в том, который вы, девоньки, называете страной снов. Да и другие его так зовут. А вообще, какие только имена не дают! Мир духов, иной мир… В резервации индейцы говорят про него «манидо-аки». Всякому случается там побывать – во сне, – но мало кто умеет, проснувшись, вспомнить, что видел. А если и вспомнят, так не знают, что все там такое же настоящее, как в этом мире, в котором мы, девоньки, теперь сидим. Но вот те, кто зовет себя Народом, о котором я вам тут толковала, они ходят в обоих мирах и потому могут менять обличье. В их жилах старая кровь, и отсюда их способность переходить туда-обратно наяву, а в воздухе страны снов есть что-то такое, что позволяет им иметь не один вид.

– Так эти собакоголовые из них были? – спрашиваю я.

Мисс Люсинда пожимает плечами:

– Может, из них. А если не из Народа, так в близком родстве с ним. Чем больше в твоих жилах старой крови, тем меньше ты связан правилами, запрещающими то или это. Так что те парни могут быть из первого Народа или близкая им родня. Если и так, они почуднее всего, с чем сталкиваешься в обычный день.

– Значит, этому не научишься? – говорю я.

– Умом – нет, – кивает мисс Люсинда, – но тело развить такую способность может.

Я склоняюсь с перил поближе к ней.

– И у нас тоже? – спрашиваю. – Мы тоже сумеем перейти границу в своем облике, а не просто присниться себе волчицами?

– В скрытом виде эта способность в каждом есть, – говорит мисс Люсинда. – Записана в тех штучках, которые вы зовете словцом «ДНК», в участках генетического кода, от которых с виду никакого толку нет. Не скажу, чтобы у всех была кровь звериного народа, но волшебства во всяком довольно, и оно только и ждет, чтоб его разбудили.

Я слушаю ее и соображаю, что она разыгрывает тупую деревенщину, так же как я сама. Старушка из лесной избушки, которая толкует про ДНК и генетические коды, получила образование где угодно, только не в наших горах. Я бросаю Рози многозначительный взгляд, но она просто слушает разинув рот.

– Почему вы здесь живете? – спрашиваю я мисс Люсинду.

Мне бы выспросить побольше об этом фокусе с переменой обличья, но она меня отвлекла, выказав вдруг такую ученость.

Она только улыбается в ответ:

– Слушай, девонька, поживи-ка с мое, так научишься ценить простую жизнь больше всего прочего.

– Ну да, – в первый раз вмешивается в разговор Рози, – вечно слышишь одно и то же. Думаю, людям так легче выносить свое невежество и нищету.

Я бросаю подружке злобный взгляд.

– Вы ее не слушайте, – говорю мисс Люсинде, – она не о вас говорит.

– Да я понимаю, – отзывается мисс Люсинда. – Знаю, каково хотеть того, чего вроде бы никак не получить.

– Вот кстати, – вставляю я, – нельзя ли как-нибудь научиться этому фокусу, о котором вы говорили?

Мисс Люсинда долго молчит, и я начинаю опасаться, что Рози своим вмешательством умудрилась-таки ее разозлить. Что она с нами больше и говорить не станет, да еще как бы и у нас ноги не отсохли. Ее взгляд устремлен за деревья, а из трубочки тянется кверху тонкая струйка дыма. Но наконец она снова переводит взгляд на меня.

– Есть два способа пробудить эти дремлющие ДНК, – говорит она. – Первый – это изловить кого-нибудь из Народа или их близких родичей и напиться их крови.

Мне вспоминаются все эти фильмы, которые я смотрела в открытых кинотеатрах и на ночных сеансах.

– Не отсюда ли легенды о вампирах? – спрашиваю.

– Может, и отсюда. Напиться крови – очень действенное средство, да только Народ его не всегда одобряет – сама понимаешь. И не обманывай себя: они всегда узнают, если кто слопал одного из них.

– Вы сказали, есть и другое средство?

Мисс Люсинда кивает:

– Сварить зелье и выпить его. Времени уйдет больше, зато не заведешь себе врагов.

Я еще только собираюсь спросить ее про состав зелья, а она уже начинает нараспев декламировать рецепт, один за другим перечисляя ингредиенты и каждый раз подчеркивая, что добыть их надо самому.

Толченая головня, собранная на поле, сжатом в осеннее полнолуние.

Жабья кожа, прокопченная на дыму от горящего гикори, высушенная и размолотая.

Кукурузная пыльца, собранная на лист красного дуба метелкой из размочаленного прутика сикомора.

Яд гремучей змеи, взятый в новолуние.

Почка алоэ, разрубленная на четыре части, из которых каждая высушена на солнце в определенный день недели.

Настойка из сосновых шишек, вываренных до образования тягучего желе.

Печеные собачьи кости, размолотые.

Измельченный свежесорванный пурпурный вьюнок.

Изрубленное на мелкие кусочки перо из хвоста совы.

И напоследок щепотку с шляпки того мексиканского гриба, из которого вы готовите свой псилоцибин.

– Трудновато все это раздобыть, – говорю я.

– Но возможно.

– Да, пожалуй, возможно. Хотя человеку пришлось бы обшарить рай и ад, чтобы все это собрать.

– Обшарит, если ему очень надо, – отзывается она.

Потом объясняет, что все собранное следует смешать со стаканом кукурузного виски и оставить настояться в течение четырех дней. Затем слить в сосуд с ягодами рябины и кроваво-красной смолой, собранной на внутренней стороне коры мускатного дерева, и закопать сосуд в неосвященную могилу на тринадцать ночей, начиная с ночи новолуния.

– А потом, – ухмыляется она, – выпей до дна и жди перемен.

– И как это называется? «Коктейль для самоубийц»?

Мисс Люсинда снова скалится:

– Люблю девочек с юмором.

– Догадываюсь, что будет больно, – говорю я.

– О, много чего будет, – отвечает мисс Люсинда. – Боль – это еще не все. Это заставит твое тело изменить представление о том, кто ты есть. Будет тебе и лихорадка, и озноб. Будешь видеть то, чего нет, а то, что есть, на время оденется в новую шкуру. Но если пройдешь до конца, думаю, сочтешь, что дело того стоило.

– Значит, пройти не всем удается? – спрашиваю я.

Она качает головой:

– Не всем хватает отваги. – Она бросает взгляд на Рози. – Понятно, испытать все придется только одной из вас. Потом она сможет поделиться своей кровью с подружкой.

– Вы же говорили, этот ваш Народ такого не одобряет?

– О, они умеют отличить дар от кражи.

Мы еще немного сидим молча: мисс Люсинда с Рози покуривают, а я размышляю.

– Зачем мы к вам пришли, я знаю, – говорю я, прощаясь, – но зачем вы нам помогаете? Насколько я понимаю, вы сами из Народа или из близких родственников. Мы могли бы напиться и вашей крови, как вы сами нас научили.

– Могли бы? – Ее голос меняется, теперь он низкий и угрожающий, и темные глаза наливаются тьмой.

Я слышу стеклянный перезвон и понимаю, что ветер снова встряхивает бутылочное дерево.

– Конечно, мы бы не стали, – поспешно добавляю я, – просто я удивилась…

Ее взгляд упирается в меня, и в нем по-прежнему стоит тьма.

– Приходят время от времени люди, – говорит она, – о чем-нибудь просят. Кому зелье, кому наговор. Была как-то девчушка, которой позарез понадобилось летать как птица. Но по большей части, оттого что я им помогу, мир не станет интереснее. Даже наоборот, пожалуй. Но ты, девонька, – она сверлит меня взглядом, – с тобой другое дело.

– Почему «другое»?

– В тебе свет, – объясняет она, – темный свет такой силы, что уму больно долго смотреть на него. Этот свет говорит, что ты могла бы заново расшевелить мир, если кто подтолкнет тебя в нужную сторону.

Она поднимает руку, не дав ни мне, ни Рози вставить слово.

– Помню, помню, что я говорила, – продолжает она. – Как я люблю простую жизнь и все такое. Но есть два вида сложностей: одни мы сами на себя навлекаем, и они совсем не так уж забавны, а другие нам приносит мир. От таких чувствуешь себя отчаянным и живым, когда пытаешься сложить из них целое.