Камни вместо сердец - Сэнсом К. Дж.. Страница 24

Я задумался:

– Боюсь, что немногим. Быть может, среди вашей паствы найдутся люди, хорошо знавшие семейство Кертисов?

Мой собеседник покачал головой:

– Едва ли. Лишь я один интересовался обстоятельствами опеки. Люди не любят вмешиваться в подобные материи. Однако мне удалось открыть одно обстоятельство. Поговаривали, что мастер Хоббей был в долгах.

– Тогда как он мог позволить себе купить опеку? И, кроме того, он ведь купил здание монастыря и перестроил его!

Тут в разговор вмешался Джек:

– Он надеялся заполучить принадлежавшую Эмме долю земель Кертисов, выдав ее за своего сына. В таком случае он явно просчитался.

Бротон встревожился:

– Он по-прежнему обладает правом устроить женитьбу Хью. Что, если он присмотрел для него совершенно неподходящую особу? И Майкл обнаружил именно это?

Я задумчиво кивнул:

– Вполне возможно. Сэр, я буду благодарен вам, если в понедельник вы придете на слушание. Во всяком случае, вы сможете заявить, что положение дел вас не устраивало.

Мне нужен был каждый клочок сведений. Однако ничего такого, чего не мог бы без труда опровергнуть хороший адвокат другой стороны, мне услышать не удалось. Я поднялся, кривясь из-за боли в спине. Поднялся и викарий.

– Сэр, – проговорил он. – Вы позаботитесь о том, чтобы правосудие совершилось? Исправите все зло, причиненное Хью?

– Я попытаюсь это сделать. Однако будет нелегко. Завтра я пришлю к вам Барака подготовить ваши показания. Их следует представить в Опекунский суд до начала слушания.

– Бог не потерпит несправедливости к детям! – с внезапным пылом произнес Бротон. – Как сказал наш Спаситель: «Всякое зло, причиненное малым сим, совершено также и мне».

Он цитировал Писание яростным голосом, однако я заметил, что старый священник плачет: слезы текли по его морщинистому лицу.

– Простите меня, сэр, – сказал он. – Я думал о Майкле. Как самоубийца, он обречен попасть в ад. Как это… горько. Однако Бог решил, что именно там должны находиться самоубийцы, и кто мы такие, чтобы оспаривать волю Господню?

Вера и отчаяние смешались на его лице.

– Милосердие способно смягчить справедливый приговор, – проговорил я. – Это важный принцип – во всяком случае, в земном законодательстве.

Викарий кивнул, однако не произнес ни слова, пока не проводил нас наружу.

– В какой час я должен прийти в понедельник? – спросил он, когда мы прощались у двери церкви.

– Слушание назначено на десять часов в Опекунском суде, в Вестминстере. Если вы сможете прийти так рано…

Кивнув, священник исчез в сумрачных недрах храма. Когда мы проходили мимо покойницкой, Барак повернулся ко мне.

– Правосудие? В Сиротском суде его не дождешься, – усмехнулся он с горечью. – Там вершат суд жестокий, подобный тому, каким, по его словам, судит Бог.

– Если Майкл Кафхилл заслужил пребывание в аду, тогда, наверное, Сиротский суд выносит более справедливые приговоры, чем сам Бог. Но давай лучше сменим тему. Ни к чему обсуждать подобную ересь на улице.

Жилье, которое занимал Майкл Кафхилл, располагалось на противоположном конце города в лабиринте улочек возле реки. Уже далеко за полдень мы свернули в узкий переулок, где высокие старинные семейные дома с нависающими карнизами были превращены в меблированные комнаты… Старая краска со стен осыпалась хлопьями на мостовую. В пыли возились куры. Стоявшая на углу возле таверны группа из семи-восьми почти уже взрослых подмастерьев, многие из которых были при мечах на поясах их синих одеяний, встретила нас враждебными взглядами. Самый высокий среди них, светловолосый, крепко сложенный парень, впился в меня жестким взглядом. Быть может, он решил, что французские лазутчики разгуливают по Лондону, нарядившись адвокатами. Барак опустил руку на рукоять своего меча, и парень отвернулся.

Джек постучал в некрашеную деревянную дверь. Ее открыла хорошенькая молодая женщина в фартуке поверх платья из дешевой шерстяной ткани. Улыбнувшись ему, как знакомому, она присела передо мной в низком реверансе. Должно быть, это была соседка Майкла с нижнего этажа, и, похоже, Барак очаровал ее.

– Я привел мастера Шардлейка, Салли, – проговорил он непринужденным тоном. – Тот адвокат, который занимается делом бедного Майкла. Констебль Харман оставил тебе ключ?

– Да, сэр. Входите.

Следом за женщиной мы вошли в сырой коридор, а потом двинулись через внутреннюю дверь в ее собственную комнату: небольшую, застеленную грязным тростником, с одним лишь столом и кроватью. На столе лежал старый железный ключ. Окна не были застеклены, и глазки в ставнях тоже были открыты. Я заметил, что подмастерья следят за домом. Следом за мной Салли посмотрела в окно.

– Они торчат здесь целыми днями, – проговорила она. – Уж и не знаю, когда уйдут!

– Из какой они гильдии? – спросил я. – Мастерам следовало бы лучше приглядывать за ними.

– Не знаю. Сейчас многие подмастерья потеряли места и остались с пустыми руками. Мой муж работал посыльным у немецких торговцев на Стальном дворе, но торговля прекратилась, и корабли ходят неизвестно куда. Он как раз ищет работу. – Лицо Салли было полно усталости.

Джек взял ключ:

– Можем ли мы взглянуть?

– Да. Бедный Майкл, – печальным голосом добавила молодая женщина.

Следом за Бараком я поднялся по пролету узкой лестницы. Он вставил ключ в замок обшарпанной двери в задней части дома, и та, скрипнув, отворилась. Ставни на небольшом окошке были закрыты, не позволяя что-либо рассмотреть. Мой помощник распахнул их настежь. Я увидел крохотную каморку с пятнами сырости на стенах. Узкая соломенная постель, подушка, рваная простыня… Крышка старинного сундука была откинута, открывая неопрятную груду одежды. Обстановку комнаты дополняли изрезанный стол и перевернутый стул, лежавший на полу, рядом с гусиным пером и пыльной высохшей чернильницей. Глянув вверх, я заметил полосу белой простыни на потолочном брусе. Конец ее был обрезан.

– Христовы раны! – проговорил я. – Все оставили так, как было, когда его вынимали из петли!

– Должно быть, коронер приказал, чтобы все осталось в неприкосновенности для судебного дознания.

– А затем забыл сказать лендлорду, что в комнате можно убрать. Вполне в манере коронера Грайса. – Я оглядел жалкую комнату, в которой Майкл провел свои последние дни. Джек подошел к сундуку и принялся осматривать содержимое.

– Здесь только одежда, – прокомментировал он. – Одежда и несколько книг. И еще тарелка и ложка, завернутые в кусок ткани.

– Дай-ка глянуть! – Я посмотрел на книги: латинская и греческая классика, книги учителя. Томик «Токсофила», трактата Роджера Эшэма о стрельбе из лука, такой же, какой, по словам королевы, читала леди Елизавета. – Им следовало взять эти вещи в качестве вещественных доказательств.

– Коронер провел здесь всего пять минут. – Оставшаяся в дверях Салли обвела комнату скорбным взором. – Не потому ли вы здесь, сэр, что он халатно отнесся к своему делу?

– Да, это так, – проговорил Барак прежде, чем я успел открыть рот. Женщина же продолжала оглядываться по сторонам.

– Все осталось здесь так, как было в ту ночь. Констебль Харман взломал дверь и вскрикнул. Самуэль бросился наверх, чтобы посмотреть, что там случилось, и я последовала за ним. – Она тусклым взглядом посмотрела на свисавшую с балки полоску полотна. – Бедный мастер Кафхилл! Я видела повешение, сэр, и по его лицу поняла, что он умер от медленного удушья, а не оттого, что сломал шею.

Она перекрестилась.

– А что на нем было? – поинтересовался я.

Салли с удивлением посмотрела на меня:

– Только штаны и куртка.

– А на поясе ничего не было? Это существенно при дознании.

– Только кошелек, сэр, с несколькими монетами, и маленький золотой крест, который мать Майкла признала за его собственный. Бедная женщина!

– И ни ножа, ни кинжала?

– Нет, сэр. Мы с Самуэлем как раз отмечали, что он не носит оружия. – Моя собеседница печально усмехнулась. – Мы думали, что это глупо. Мастер Кафхилл совершенно не понимал, какие грубые нравы царят здесь, возле реки.