Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003) - Линк Келли. Страница 169

— Восемь часов! — добродушно крикнул кто-то в начале очереди. Бобби Дэй, седеющий хиппи, владелец букинистического магазина в Кэмдене. — Пора открываться!

Пожилая женщина выглянула в окно, в последний раз окинула взглядом собравшуюся толпу и кивнула. Дверь открылась. Толпа разом хлынула вперед, раздался смех, гул возбужденных голосов, кто-то крикнул: «Марж, берегись! Они идут!» Потом я оказалась внутри.

В передней части зала стояли длинные столы с постельным и столовым бельем, окруженные женщинами, уже набравшими полные охапки фланелевых простыней и расшитых скатертей.

Я скользнула беглым взглядом по столам, а потом быстро осмотрела мебель. Весьма недурственные вещи: кресло с откидной спинкой и съемными подушками, старая дубовая скамья-ларь, несколько плетеных стульев, прялка. Община Епископальной церкви всегда устраивала качественные распродажи — не в пример местному Обществу домохозяек или безвестным церковным приходам, разбросанным вдоль дороги на Уоррен.

Но Уединенный Дом уже был битком набит моими собственными недурственными вещами подобного рода, не говоря уже о трудностях с доставкой на остров. Поэтому я направилась в глубину зала, где Бобби Дэй уже рылся в стоящих на полу ящиках с книгами. Мы обменялись приветствиями; Бобби улыбнулся, но не оторвал взгляда от книг. Из уважения к нему я не стала задерживаться там и прошла в дальний угол помещения. У заваленного разным хламом стола стоял старик в холщовом фартуке с поблекшим силуэтом святого Бруно.

— Все вещи из первых рук. — Он обвел рукой сборную солянку из глиняных пивных кружек, разномастного столового серебра и коробок из-под обуви, до отказа заполненных свечами, пуговицами, баночными крышками. — Все по доллару.

Я усомнилась, что хоть один предмет здесь стоит больше пятидесяти центов, но кивнула и медленно двинулась вдоль стола. Бульонная чашка с обитыми краями, несколько уродливых стеклянных пепельниц. Поношенные детские шапочки с отрезанными завязками. Игра-головоломка. Пока я рассматривала выставленные на продажу вещи, к столу торопливо подошла плотная женщина с суровым неулыбчивым лицом и битком набитой холщовой сумкой — краем глаза я увидела тусклый блеск меди и олова, а также темно-зеленый глянец глазурованной керамической вазы Теко, очень симпатичной. Перекупщица. Избегая моего взгляда, она потянулась жадно трясущейся рукой к предмету, который я не заметила: потемневшей от времени серебряной фляге, спрятанной за составленными одна в другую пластиковыми корзинками для пасхальных яиц.

Я постаралась не поморщиться. Я на дух не переношу перекупщиков, по жизни движимых жаждой наживы. Сегодня к вечеру она отполирует флягу, нацепит на нее ценник и выставит на продажу за семьдесят пять долларов. Я быстро двинулась к концу стола. Женщина устремляла на меня напряженный взгляд всякий раз, когда я останавливалась и нерешительно протягивала руку к какому-нибудь предмету; как только я трогалась с места, она хватала и бегло осматривала вещь, привлекшую мое внимание, а потом все повторялось по новому кругу. Через несколько минут я круто развернулась, собираясь отойти от стола, но в последний момент заметила фиолетово-оранжевый сверток, засунутый в чашу из пирексного стекла.

— Сам не знаю, что это такое, — сказал старик, когда я вытащила сверток из чаши. Рядом со мной выросла перекупщица с алчно горящим взором. — Дамский шарфик, наверное.

Увесистый пакетик размером чуть больше моей ладони: прямоугольных очертаний предмет, завернутый в сложенный в несколько раз цветастый шарф и туго перевязанный бечевкой. Ткань обтрепалась по краям, но на ощупь походила на тонкую шерсть. Вероятно, здесь хватит на миленькую наволочку. Завернутый в шарф предмет был твердым, но не лишенным известной гибкости. Я взвесила его на ладони: знакомая тяжесть.

Колода карт чуть крупнее обычной. Я посмотрела на перекупщицу, наблюдавшую за мной с неприкрытой тревогой.

— Я беру это, — сказала я и вручила старику доллар. — Спасибо. Тень разочарования пробежала по лицу женщины. Я улыбнулась, наслаждаясь моментом низменного торжества, и ушла прочь. От дверей здания к парковочной площадке тянулся нескончаемый поток людей, несущих лампы, подушки и битком набитые сумки. Церковные колокола прозвонили половину девятого. Блеки уже проснулась. Я убила еще минут десять, прогуливаясь по территории церкви, мимо ухоженного сада лекарственных растений и клумб желтых хризантем. За аккуратно подстриженной живой изгородью я обнаружила статую святого Бруно, стоящего в дозоре над гранитной скамьей. На нее-то я и уселась со своим новоприобретенным сокровищем и попыталась развязать узелок на свертке.

Поначалу я подумала, что мне следует просто разорвать чертову тряпку или сначала добраться до коттеджа Блеки и там перерезать бечевку ножом. Пакетик был перевязан очень туго, и я никак не могла развязать узел. Местами ткань когда-то намокла, а потом села — все равно, что отдирать сухую штукатурку со стены.

Но мало-помалу мне удалось вытащить из-под бечевки один уголок шарфа, осторожно за него дергая; и через десять минут я уже могла свободно развернуть загадочный предмет. Волной поднялся слабый аромат, похожий на запах трубочного табака с легкой примесью ванили. Потрепанная ткань казалась скользкой на ощупь, словно некогда была пропитана потом или росой. Я принялась осторожно разворачивать шарф, аккуратно разглаживая складки, и вскоре увидела, что в нем завернуто.

Да, колода карт, перехваченная аптечной резинкой. Резинка лопнула, едва я к ней прикоснулась, и на скамью плавно слетел клочок бумаги. Я подняла его; на нем было накорябано карандашом: «Наименьшие Козыри».

Я нахмурилась. Большие козыри — это фигурные карты, составляющие главные арканы Таро: Колесница, Маг, Императрица, Верховный Жрец. Восемь-девять лет назад я встречалась с женщиной, у которой было достаточно современных колод Таро, чтобы выстроить всю структуру общества Нового Золотого Века. Марксистские Таро, лесбийские Таро, африканские, дзен-буддистские и мормонские; Таро ангелов и мудрых млекопитающих, ядовитых змей и улыбающихся мадонн; Таро Элистера Кроули и Ширли Маклейн; ужасные феминистские Таро котов. В колоду входит двадцать два больших козыря, а меньшие козыри аналогичны пятидесяти двух картам обычной колоды плюс четыре дополнительные карты с фигурой рыцаря.

Но наименьшие козыри? Словосочетание казалось знакомым, но я никак не могла вспомнить, откуда оно мне известно. Я уставилась на клочок бумаги с наспех нацарапанными буквами, потом отложила его в сторону и рассмотрела колоду.

Толстые карты на ощупь напоминали старый ворсистый картон. На рубашках у всех был отпечатан один и тот же замысловатый рисунок: колеса, похожие на шестерни старомодного механизма зубчатой передачи. Типографские краски примитивные, никаких оттенков и полутонов; изначально яркие основные цвета — красный, желтый и синий — теперь выцвели и превратились в бледно-розовый, серовато-золотистый, похожий на цвет размазанной пыльцы, и тускло-голубой. Я отнесла карты к началу или середине девятнадцатого века. Характер рисунков наводил на мысль о детских иллюстрированных книжках того времени, с картинками одновременно живыми и статичными, слегка зловещими — словно иллюстраторы старались скрыть свой истинный замысел от недостаточно вдумчивого зрителя. Я ухмыльнулась, с удовольствием вспоминая, как вырвала колоду из цепких лап старьевщицы, а потом перевернула карты лицом вверх.

Лицевая сторона у них оказалась пустой. Я недоуменно потрясла головой и разложила карты веером на скамейке. У некоторых уголки были аккуратно обрезаны, но у других словно отхвачены тупыми маникюрными ножницами с загнутыми концами. Прищурившись, я принялась разглядывать одну из карт в попытке понять, не соскоблено ли с нее печатное изображение. Поверхность шероховатая, испещренная крохотными черными и серыми пятнышками, но похоже, на ней никогда ничего не изображалось. Я не видела никаких следов клея или лака, никаких следов типографской краски или цветной бумаги.