Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003) - Линк Келли. Страница 97

Бейтс снова улегся.

— Там вас спрашивает какой-то джентльмен, сэр. — Это опять был Бейли, просовывавший голову в дверь.

— Меня нет дома, — проговорил в матрац Бейтс.

— Такой ответ не годится, сэр. Это иностранец. Говорит, из Верхней Бельгии, а я бы сказал, что даже из Франции, сэр.

Бейтс сел в постели.

— Черные волосы собраны на затылке в длинный хвост?

— В длинный что?

— Длинные волосы. Идиот, длинные волосы!

— А, континентальная мода, — да, сэр. Бейтс уже влезал в халат.

— Проводи его ко мне, тупица. — Он протер глаза и провел ладонью по взъерошенным со сна волосам. — Так он пришел сюда?

Раньше д'Ивуа никогда не бывал у него дома, они всегда встречались в клубе. Может, Бейли ошибся… Но нет, это действительно д'Ивуа. Он стоял в гостиной лицом к камину, держа под мышкой бирюзовую шляпу, его роскошный шелковый костюм блестел, и нелепая кисточка волос болталась на затылке. Бейли медлил уходить, и тогда Бейтс просто выставил его вон.

— О мой друг, — сказал д'Ивуа, обернувшись.

— Я как раз собирался в клуб, — тут же сказал Бейтс — Может, вам покажется, что я не готов, но я уже собирался одеваться.

Д'Ивуа слегка покачал головой — едва заметно, его голова лишь слегка дрогнула — и продолжал улыбаться.

— Нам нет нужды встречаться в клубе. — В его произношении мягкие согласные казались твердыми, но в остальном акцент был вполне сносным. — К сожалению, должен сказать, мой друг, что днем я уезжаю из этого города…

— Уезжаете? — Не подумав, Бейтс потянулся было к шнуру колокольчика, чтобы потребовать чаю, но в последнее мгновение сообразил, что присутствие слуги будет нежелательным.

— Я должен это сказать, к сожалению. И перед отъездом я принес вам что-то наподобие предупреждения. Военные события скоро примут… нужно говорить драматический?.. оборот.

— Драматичный. Не понимаю. Газета сообщает, что мы… э-э, что англичане на пороге завоевания Парижа. Когда это случится, конечно же…

— Нет, мой друг, — сказал д'Ивуа. — Вы обнаружите, что завтрашние газеты сообщат другое. Франция и Папа Римский провозгласили равные права тихоокеанцев.

Для Бейтса это было слишком много за один раз.

— Да ведь это же прекрасная новость! — воскликнул он. — Так значит, равные с нами права обоих народов — для лилипутов и бробдингнежцев?

— Конечно, для обоих. И малыши, и великаны — все они созданы по образу и подобию Божию. Разумные же лошади — нет; Папа постановил считать их дьявольским обманом. Конечно же, он делает так больше потому, что у англичан есть кавалерийский полк разумных лошадей. И во французской армии есть сейчас такие полки. Полагаю, полки из лилипутов были бы довольно бесполезны, но из великанов, думаю, получатся грозные воины.

— Французская армия призвала бробдингнежцев? — глуповато повторил Бейтс.

— Я недолго, мой друг, — слегка кивнув, сказал д'Ивуа. — Я пришел отчасти для того, чтобы вас предупредить. Есть еще кое-что. Как вы знаете, президент республики переместился в Авиньон. Ну, в Авиньоне происходили великие события — это все на юге, как вы знаете. И скоро правда об этих событиях выплывет на свет Божий, о них узнает весь мир. Встретить такое будучи английским солдатом — ужасно.

— Мсье, — сказал Бейтс. — Вы же не…

— Простите, мой друг, — прервал его д'Ивуа. — Мне кажется, когда это все произойдет, жить гражданину Франции в Лондоне станет весьма неудобно. Так что я отъезжаю. Но я предостерегаю также и вас: ваши, пардон, наши мотивы освобождения тихоокеанцев поставили вас в один ряд с народом Франции. По этой причине ваше правительство может предпринять против вас определенные меры.

— Я не предатель, — заявил Бейтс твердо, хотя и слегка заплетающимся языком.

— Нет-нет, — уверил его чужеземец. — Я вас только предостерегаю. Конечно же, вы лучше меня знаете, как позаботиться о собственной безопасности. Но до того, как я уеду (а это время приближается, мой друг), разрешите мне сказать вот что: рассмотрите возможность победы Франции в этой войне. Советую. Поверьте, что раз Папа и президент формально являются сейчас союзниками малышей и великанов, победа Франции будет означать свободу для этих народов. Возможно, маленькое зло и большое добро уравновесят друг друга? А?

Бейтс не знал, что и сказать на это.

— Я знаю, что мои действия, — медленно проговорил он, — принесли пользу французскому правительству. И я этого не стыжусь.

— Отлично! Просто великолепно! Я так говорю, потому что французские солдаты будут здесь, в Лондоне, раньше, чем вы полагаете, и хорошо бы вам обдумать, в чем состоит ваш долг. Ваш долг перед Господом превыше всего. Нет?

— Мсье, — с тревогой сказал Бейтс.

Но д'Ивуа уже надевал свою куполообразную шляпу и церемонно откланивался:

— Сожалею, но я должен идти.

— Французские солдаты уже здесь?

— А, да. Добавлю наконец только одно. У нас есть целый ряд изобретений. У нас есть одна машина, думающая и считающая… Вы слыхали о такой?

— Машина?

— Баббидги со своей учительницей французского долгие годы проработали в Юзе, на юге Франции. Возможно, вы слышали о мистере Баббидги?

— Имя вроде знакомое… — сказал Бейтс.

В голове у него начинало довольно неприятно гудеть. Этот разговор его потряс.

— Он построил машину. В одно мгновение она выполняет объем вычислений, на который раньше требовалась неделя. По виду это не более чем ящик, думаю, размером с пианино, но она выдает огромную мощность вычислений и логических рассуждений силой мысли, заключенной в этой коробке. Простите меня, я уже забываю английский. Наши инженеры пользуются сейчас этим ящиком, и с его помощью разрабатывают новые фантастические машины. Наши генералы пользуются им и с его помощью планируют все возможные стратегические варианты. Этот ящик выиграет для нас войну.

Он еще раз поклонился и ушел.

[4]

11–12 ноября 1848 г.

Куда она девается, эта меланхолия, если под влиянием мало-мальски значащего события начинает испаряться и пары ее рассеиваются в налетающем ветре? Упадок духа как рукой сняло. Бейтс стремительно умылся, побрился, оделся, поел и унесся из дому. Злой дух, поселившийся было в его голове, каким-то образом освободил квартиру.

Он торопился. Д'Ивуа был единственным человеком, связывавшим его с французами, и ему казалось, что, ограничивая эту связь одним контактом, он также делает менее значимой свою измену. Пару дней назад даже представить победу Франции — французские войска, марширующие по Мэлу, — было невообразимо. Но, как бы то ни было, эта идея постепенно просочилась в его разум, и скоро он едва ли не приветствовал ее. Его дело дает результаты. Лилипуты будут освобождены, гибель расы бробдингнежцев будет отсрочена.

Он отправился в клуб, где написал три письма. Затем поймал кэб (что было для него исключительной тратой) и навестил в Холборне одного сочувственно настроенного джентльмена. Вечер он провел в компании церковников, что с тяжеловесной медлительностью рассуждали о Боге, расхаживая по комнате, будто утки, — со склоненными головами и сложенными на пояснице руками. Сочувствующему джентльмену он рассказал немного, зато церковникам — все. Как оказалось, они были обеспокоены не столько военным успехом Франции, сколько опасностью введения католицизма в качестве официальной религии. Бейтс же пребывал в приподнятом настроении и был слишком возбужден, чтобы беспокоиться об этом.

— А вы уверены, что все произойдет именно так? — спросил его один священник. — Вы убеждены в этом?

— Да, убежден, — пробормотал Бейтс. Когда он приходил в возбужденное состояние и кровь его с шумом неслась по жилам, он начинал говорить слишком быстро, и с этим ничего нельзя было поделать. — Раз уж они высказались в пользу человеческой природы лилипутов и бробдингнежцев, весь цивилизованный мир их, конечно же, поддержит. К тому же заключение союза с этими народами означает, что они могут привлечь великанов для борьбы с нами. И более того, — продолжал он, тараща глаза, — они усовершенствовали одно устройство — машину, думающую машину. Вы слышали о мистере Баббинге?