Шрам - Мьевиль Чайна. Страница 66

Птавник был вделан в камень. Человек провел пальцами по всей его длине. Лицо его сморщилось от отвращения, но он знал, что должен сделать.

Он поднес статуэтку к губам и принялся шептать что—то на языке, полном шипящих звуков, которые слабым эхом отдавались в большой комнате, проникали в укромные уголки безмолвной машины.

Человек читал статуэтке сильнодействующие строфы и гладил ее предписанным способом. Пальцы его начали неметь по мере того, как что—то выходило из него.

Наконец он проглотил слюну и повернул статуэтку лицом к себе. Он поднес ее ближе, помедлил и, чуть наклонив голову, имитируя тошнотворную страсть, принялся целовать ее в губы.

Затем он открыл рот, просунул язык в зоб фигурки, ощутил холодную колкость ее зубов и завел язык еще глубже. Глотка фигурки уходила глубоко внутрь, а язык человека, казалось, проник в самое ее чрево. Он ощущал сильный холод у себя во рту. Приходилось сдерживать тошноту — вкус был отвратительный, тухловатый, соленый, мыльный.

Втиснув свой язык в самые глубины фигурки, он вдруг почувствовал ответный поцелуй.

Он ждал этого поцелуя, надеялся, полагался на него и все же испытал новый приступ тошноты и отвращения. Он ощущал своим языком слабое дерганье языка статуэтки — холодного, влажного и неприятно живого, словно в чреве фигурки обитала жирная личинка.

Неприятный вкус усилился. Человек чувствовал, как содержимое желудка подступает к его горлу, но подавил спазм. Статуэтка присосалась к нему с дурацким сладострастием, и он смирял себя, принимая ее ласки. Он просил ее милости, и та осчастливила его поцелуем.

Он чувствовал, как обильно выделяется его слюна и — омерзительно — устремляется из статуэтки назад, в его пищевод. Язык его онемел от осклизлого прикосновения, он ощущал, как ледяной холод передается его зубам. Прошло еще несколько секунд, и рот стал почти нечувствительным. Человеку казалось, будто по нему бегут мурашки, словно от горла и дальше вниз растекался какой—то наркотик.

Статуэтка прервала поцелуй и убрала свой маленький язычок.

Человек слишком быстро втянул в себя собственный язык и поцарапал его об обсидиановые зубы. Он этого не почувствовал и понял, что произошло, только увидев капли крови у себя на руке.

Он снова тщательно завернул фигурку, а потом замер в ожидании — поцелуй распространялся по его телу. Его охватила дрожь, трепет. Он неуверенно улыбнулся и открыл дверь.

По обеим сторонам висели, теряясь вдали, подернутые грибком портреты маслом и гелиотипы. Он почувствовал приближение караула с собакой.

Он усмехнулся, поднял руки, потянулся и медленно наклонился вперед, будто падал с простреленными коленями. Он ощущал вкус собственной крови и тухловатый рыбный вкус статуэтки. Его язык увеличивался в размерах, заполняя рот; человек так и не ударился об пол.

Теперь он двигался по—новому.

Он видел мир глазами статуэтки, которая через поцелуй наделила его этой способностью, он скользил и сочился по пространству так, как хотела статуэтка. Он опровергал углы коридора, менял их форму.

Человек не шел и не плыл. Он прокладывал свой путь сквозь щели в возможных пространствах и без труда (а иногда и с трудом) проходил по каналам, которые стали ему видимы. Когда он увидел двух приближающихся стражников с их мастифами, путь его был свободен.

Он не стал невидимым и не перешел в другую плоскость бытия. Он просто прислонился к стене, стал разгадывать ее текстуру, по—новому взглянул на ее масштаб, увидел вблизи пылинки, заполнившие его поле зрения, а потом скользнул за них, спрятался — и караул прошел мимо, не заметив его.

В конце коридор поворачивал направо. Когда караул исчез, человек скосил взгляд за угол и без труда воспользовался им, чтобы повернуть не направо, а налево.

Так он перемещался по «Гранд—Осту», вспоминая виденные прежде планы корабля. Когда появлялись патрули, он разными способами использовал против них конфигурацию интерьеров и уходил от них. Если он оказывался за стражниками не в том конце длинного коридора, то мог обойти их — скосив взгляд и вытянув руку, он хватался за дальнюю стену и быстро подтягивал себя за угол. Поворачивался он так, что двери оказывались под ним, и устремлялся под воздействием силы тяжести по длинному коридору.

Несмотря на головокружение и тошноту от этой своеобразной морской болезни, вызванной такими движениями, человек быстро и неумолимо приближался к нижней части кормы.

К фабрике компасов.

Меры безопасности здесь были особенно строгими. Вокруг стояли стражники с кремневыми ружьями. Человеку, чтобы добраться до двери, пришлось медленно и осторожно проникать сквозь слои перепадов и перспектив. Он спрятался перед самыми стражниками, но он был не в фокусе, слишком велик, располагался прямо перед и над ними, — и те не заметили его. Он перегнулся через них и затянул в замочную скважину на хитроумный механизм, на казавшиеся исполинскими шестеренки.

Он победил их и оказался внутри.

Помещение было пустым. Столы и скамьи стояли здесь рядами. Приводные ремни и двигатели станков были неподвижны.

Кое—где виднелись медные и латунные корпуса, похожие на большие карманные часы. В других местах лежали куски стекла и стояли приспособления для их шлифовки. Здесь же были стрелки с замысловатой гравировкой, цепочки, гравировальные иглы, туго взведенные пружины. И сотни тысяч шестеренок, от небольших до крошечных — словно тысячекратно уменьшенные копии зубчатых колес машинного отделения. Они были разбросаны повсюду, словно рифленые монетки, рыбья чешуя или пыль.

Это было ремесленное производство. За каждым рабочим местом сидел эксперт, мастер с поразительными способностями. Выполнив свою часть работы, он или она передавали изделие следующему. Пришелец знал, насколько специализирована каждая операция, какие редкие минералы в ней используются, в какой мере важна точность при магических процедурах. Стоимость любой готовой детали многократно превышала стоимость золота равного веса.

Они лежали здесь, в запертом шкафу, похожем на сейф ювелира, позади стола в дальней части вытянутой в длину комнаты. Компасы.

Человек, приложив усилия, через несколько минут сумел открыть шкаф. Дар, сообщенный фигуркой, все еще был силен в нем, и он хорошо приспособился к своему новому состоянию. И все же у него ушло немало времени.

Здесь не было двух похожих компасов. Рука человека дрожала. Он вытащил один из самых мелких — простой, без особых изысков, отделанный полированным деревом, и открыл крышку. Костяной диск и несколько концентрических циферблатов — некоторые с цифрами, некоторые с неясными значками. Единственная черная стрелка свободно ходила вокруг центральной оси.

На тыльной стороне был выгравирован номер компаса. Человек запомнил его, и началась самая важная часть его миссии. Он принялся искать все записи, указывающие на существование этого компаса, — в журнале регистрации, который лежал за шкафом, в списке, составленном слесарем, который доводил корпуса, в перечнях запасных частей и дефектных деталей, которые были использованы.

Человек работал тщательно и полчаса спустя нашел все упоминания о компасе. Он выложил их все перед собой и проверил, сколько у него осталось времени.

Компас, собранный полтора года назад, до сих пор не был передан ни одному кораблю. На лице человека появилась осторожная улыбка.

Он нашел ручки и чернила и еще тщательнее обследовал регистрационную книгу. В подлогах он был мастер. Он начал — очень осторожно — делать добавления. В колонке «передано» он приписал дату годичной давности (быстро высчитав армадские кварто) и название «Угроза Магды».

Если кто—либо по каким—то причинам будет искать информацию о компасе модели СТМ4Е, то теперь найдет. И узнает, что годом ранее он был установлен на несчастной «Угрозе Магды» — корабле, который затонул несколько месяцев назад со всем экипажем и грузом, исчез без следа в тысяче миль от Армады.