Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Ржевская Елена Моисеевна. Страница 66

У фюрера… Журналистика есть также государственное дело. Фюрер полностью признает, что немецкая пресса это осознает. Об Англии в этом отношении лучше помолчим. Там сплетничают из принципа, разглашают все тайны и дают тем самым нам необходимые отправные пункты…

Можно ли долго сохранить маскировку в отношении России? Я сомневаюсь… Мы живем в чрезвычайно высоком напряжении. Теперь уже скоро можно ожидать грозу. Только бы поскорей прошла эта неделя. …Если бы только русские оставались массированными на границе.

Кроме специальных распространителей, мир наводняет слухами пресса германских союзников, в первую очередь итальянская. «Они болтают обо всем, что знают и чего не знают. Их пресса ужасно несерьезна… – приводит Геббельс высказанное Гитлером в разговоре с ним. – Поэтому их нельзя посвящать в тайны, по крайней мере в такие, разглашение которых нежелательно». И Гитлер только за несколько часов до нападения на Советский Союз сообщил Муссолини в обстоятельном письме о том, что оно предстоит. «В нашей власти устранить Россию», – писал он дуче.

«Работал до позднего вечера, – продолжает Геббельс записывать 18 июня. – Вопрос о России становится все более непроницаемым. Наши распространители слухов работают отлично. Со всей этой путаницей получается почти как с белкой, которая так хорошо замаскировала свое гнездо, что под конец сама не может его найти. – И тут же, через несколько абзацев, с нервической непоследовательностью: – Наши замыслы в отношении России постепенно раскрывают. Угадывают. Время не терпит. Фюрер звонит мне еще поздно вечером: когда мы начнем печатать и как долго сможем использовать три миллиона листовок. Приступить немедленно, срок – одна ночь. Мы начинаем сегодня».

В записях этих дней слышатся вздохи: «Время до наступления драматического часа тянется так медленно». «Ожидаю с тоской конца недели. Это действует на нервы. Когда начнется, тогда почувствуешь, как всегда, что у тебя точно гора с плеч свалилась».

При всей лихорадочности ожидания наступления на Востоке, Англия и сам Черчилль изо дня в день едва ли не в первую очередь притягивают внимание Геббельса.

«Получаю секретную сводку из Англии… Плохое настроение, отсутствие боеспособности. Глубочайшая депрессия из-за многих катастрофических поражений. В этом, конечно, есть доля правды, но англичане – настойчивый народ. Я читал книгу о Черчилле, написанную его личной секретаршей. – Снова он под впечатлением прочитанного. – Он изображен до некоторой степени правдиво. Во всяком случае он в какой-то мере задаст нам еще головоломку. Без него война давно бы уже закончилась, но с ним еще будет упорная борьба. Но мы все же победим, потому что у нас крепче фундамент и, в конце концов, мы к тому же более деловые люди».

В типографии, опечатанной гестапо, рабочие печатают листовки для немецких солдат.

Для соблюдения полной секретности рабочие из типографии будут выпущены только после того, как начнется эта операция. Упакованные листовки будут отправлены на фронт под попечением офицеров. В них содержатся обращения фюрера к солдатам, и они будут зачитаны перед началом наступления.

19 июня 1941. Вопрос о России теперь постепенно уясняется противной стороной. Да этого и невозможно было избежать. В самой же России готовятся ко Дню морского флота. Вот будет неудача.

20 июня 1941. Вчера: ужасно много дел. Сумасшедшая спешка… Налеты английской авиации на Гамбург и Бремен… В Москве начинают понемногу становиться нахальными. Я запрещаю слухи о том, что рейхстаг якобы будет созван… Обращения фюрера к солдатам восточной армии отпечатаны, упакованы и разосланы… У фюрера: дело с Россией совершенно ясно. Машина приходит постепенно в движение. Все идет как по маслу. Фюрер восхваляет преимущества нашего режима… Мы сохраняем народ в едином мировоззрении. Для этого служат кино, радио и печать, которые фюрер характеризовал как самые значительные средства для воспитания народа. От них государство никогда не должно отказываться. Фюрер хвалит также хорошую тактику нашей журналистики.

Сейчас, когда правят бал генералы, а Геббельс отодвинут на второй план, для него особенно важно заручиться похвалой фюрера, когда к тому же у него с генералами, похоже, затевается свара. На Браухича он уже жаловался. Другого генерала он также рад бы пресечь: «Генерал Боденшатц слишком много сплетничает. Настоящая кумушка!»

В этой тетради, охватывающей всего полтора месяца, достается министру иностранных дел Риббентропу («Теперь я ополчусь против него. Таким людям импонирует только нахальство»), Борману («темная личность»), руководителю «Трудового фронта» д-ру Лею («идиот»), дуче, Антонеску, Павеличу, Маннергейму… Похоже, в ожидании скорой победы Геббельс расчищает площадку для триумфального постамента, на который взойдет фюрер в его лишь сопровождении. И улетевшему Гессу, «второму лицу» в государстве, достаются уничтожающие характеристики. Заступивший на его место Борман уже говорил Геббельсу о мании величия и скудоумии Гесса. «К тому же, – пишет Геббельс, – как теперь доказано, он страдает также половым бессилием. Теперь он попадет в руки астрологов: результат налицо. Его жена разыгрывает еще роль великой и оскорбленной невинности. Она во многом виновата в политической гибели своего мужа. Он заслуживает сожаления. Он никогда уже не сможет участвовать в общественной жизни».

21 июня 1941. Вчера: драматический час приближается… Вопрос о России с часу на час все более драматизируется. Молотов обратился с просьбой посетить Берлин, но был отшит. Наивно! Это следовало бы сделать на полгода раньше. Все наши противники гибнут из-за опозданий. Читаю подробную докладную о русско-большевистской радиопропаганде. С ней нам приходится не раз раскалывать твердый орешек. Это же не то что глупая английская пропаганда. Ее же делают евреи. Я предусмотрительно поручаю подготовить генераторы помех широкого диапазона… Испытывал новые фанфары. Теперь нашел нужные. Обращение фюрера переделано заново и отправлено на фронт… Дело начато превосходно. У нас будет хороший старт… После обеда работал в Шваненвердере. Там я более спокоен и сосредоточен… В Лондоне теперь правильно понимают в отношении Москвы. Войну ожидают каждый день. Лишь отдельные голоса настаивают, что все это блеф… Фюрер очень доволен нашими фанфарами, он приказывает еще кое-что добавить. Из песни Хорста Весселя.

Первый день войны. Утро 22 июня. Мир уже потрясен известием о нападении на Россию, и поступают новые сведения с Восточного фронта. Геббельс же методично описывает, как обычно, истекший день и долго болтает в дневнике о том о сем: о беседе с актрисой, приглашенной сниматься в новом военном фильме, о завтраке в честь итальянского фашистского деятеля Паволини, об обеде, устроенном им в честь итальянцев у себя в Шваненвердере, – прежде чем подойти к главному.

22 июня 1941. В 3.30 начнется наступление, – пишет он как бы с позиции предшествующего дня. – 160 укомплектованных дивизий. Фронт в 3 тысячи километров. Много дебатов о погоде. Самый большой поход в мировой истории. Чем ближе удар, тем быстрее исправляется настроение фюрера. С ним так всегда. Он просто оттаивает. У него сразу пропала вся усталость. Мы 3 часа прохаживаемся в его салоне туда и сюда… Деканозов (посол СССР) снова сделал представление в Берлине из-за перелетов границы нашими самолетами. Уклончивый ответ!.. По отношению к Гессу фюрер находит только слова презрения. Если бы он не был сумасшедшим, то его следовало бы застрелить. Он причинил партии и прежде всего армии колоссальный ущерб… Установлено после долгих колебаний время для зачтения воззвания – 5.30 утра. Тогда врагу все станет ясным. Народ и мир также узнает правду… Наша подготовка закончилась. Он (Гитлер) работал над ней с июля прошлого года, и вот наступил решающий момент. Сделано все, что вообще было возможно. Теперь должно решать военное счастье.

…3 часа 30 минут. Загремели орудия. Господь, благослови наше оружие! За окном на Вильгельмплац все тихо и пусто. Спит Берлин, спит империя. У меня есть полчаса времени, но не могу заснуть. Я хожу беспокойно по комнате. Слышно дыхание истории… Прозвучала новая фанфара. Мощно, звучно, величественно. Я провозглашаю по всем германским станциям воззвание фюрера к германскому народу. Торжественный момент также для меня… Еще некоторые срочные дела. Затем еду в Шваненвердер. Чудесное солнце поднялось высоко в небе. В саду щебечут птицы. Я упал на кровать и проспал два часа. Глубокий, здоровый сон.