Золотая паутина (др. изд.) - Барабашов Валерий Михайлович. Страница 36

В общем, укатала тебя Буканова, укатала, твердил Локоть Генке. Дураком будешь, если промолчишь. Подавай петицию в Верховный суд, пусть пересматривают.

Но Генка никуда писать не стал, а дал себе слово — Букановой отомстить.

Несколько поправив с помощью Боба свое материальное положение, Дюбель стал не спеша готовить взрывное устройство. Дома, у матери, нашелся старый будильник, которым по ветхости уже не пользовались, но он еще мог сослужить службу. Батарейки свободно продавались в магазинах, а порох нашелся у Игорька Щеглова — отец его занимался охотой. Начинить же посудину кусочками гвоздей, острыми железками, битым стеклом — раз плюнуть. Главное в этом механизме — электрическая цепь, часы, которые замкнут контакты в нужное, установленное наперед время.

Со взрывным устройством, которому Дюбель дал название «Привет с того света», он возился недели две. Сидел дома запершись, железки свои от матери прятал, да и со Щеглом не особенно откровенничал. Сказал Игорьку, что порох ему нужен для одного кореша, тот тоже охотник, а в магазинах сейчас шаром покати, ни хрена нет.

Мина получилась мощной и надежной, хотя и несколько громоздкой, но в «дипломат» или в портфель вполне вмещалась. Генка провел несколько предварительных испытаний, без пороха. В установленное время электрическая спиралька накалялась, и стоило сыпануть на нее даже несколько крупинок пороха, как они тут же алчно и охотно вспыхивали. Дюбель завороженно смотрел на огонь, а воображение рисовало уже предсмертные стоны и муки судьи Букановой. Пусть помучается, пусть. За всех несправедливо осужденных, а таких только в его колонии — половина. Все жалуются на строгость безжалостных, бессердечных судей. И он, Генка, отомстит за всех. Жаль, никто об этом, пожалуй, не узнает: язык нужно держать за зубами. Да и сама Буканова, скорее всего, не поймет, что же с ней приключилось и за что ей выпала на этом свете такая кара. Но это неважно — важен результат. Это только дурак, самоубийца, явился с отнятым у мента-сержанта пистолетом и прикончил в Москве прокурора. Он, Дюбель, сделает все по-умному. Есть тысячи способов отомстить, надо только подобрать подходящий. Он выберет момент, подсунет Букановой взрывное устройство — и прими, Боже, рабу свою!…

Начал Дюбель с телефонной книги. На главпочтамте он спер служебный «Справочник», посидел с ним в скверике, полистал, нашел нужный раздел. Потом, из неказистой будки, стоявшей в конце переулка, позвонил в канцелярию районного суда, в котором получил срок, вежливо, измененным голосом спросил: работает ли еще судья Буканова и как попасть к ней на прием?

Раздраженный девичий голос в трубке ответил, что у Галины Андреевны есть свой телефон, такой-то номер, звоните напрямую. Но, кажется, она сейчас на заседании. Алло! Вы слышите?

— Слышим мы, слышим, — ухмыльнулся Дюбель, кинув трубку.

Он постоял возле телефона, поразмышлял. Так-так. Значит, эта самая мадам Галина Андреевна жива-здорова и продолжает отправлять за решетку таких, как он, Генка. Ладно. Информации маловато, но она все же есть.

Надвинув на глаза кепчонку, Дюбель отправился к зданию суда. Невинной, гуляющей походкой прошелся туда-сюда по улице, потолкался у входа, послушал граждан свидетелей — по какому поводу они так разоряются. Оказалось, возмущены задержкой начала судебного процесса — отпросились с работы, пришли к назначенному часу, а тут…

Подкатил наконец «черный ворон», серая, с решетками машина, из нее по одному вывели каких-то перепуганных парней, конвой из семи или восьми солдат покрикивал на них, торопил. Да-а, знакомая картина. Из этих дверей многие из парней выйдут уже осужденными, Буканова постарается. И ждет их потом крепкий «Столыпин», дальняя дорожка и вонючий казенный дом. Эх, горемыки!

Генка отошел в сторону, сел на лавочке под раскидистым старым тополем, наблюдал. У здания районного суда с треснувшей черной вывеской стояли несколько легковушек, к ним Дюбель и приглядывался. Он задал себе вопрос: а нет ли среди этих машин собственности Букановой? Судья, надо думать, человек состоятельный, может позволить себе купить личный транспорт для поездки на работу и по другим делам. Не то что он, Дюбель. Деньжата хоть и есть сейчас, но это на несколько дней, а потом снова, наверное, надо звонить Бобу…

Да, хорошо все сошлось бы, если бы у судьи Букановой была машина. Открыть багажник и положить в него «Привет с того света» не составляет особого труда — минутное дело. Конечно, он, Генка, не стал бы лезть на рожон, открывать багажник под окнами суда. Судья ездит по магазинам, может быть на дачу, в поликлинику, на рынок или в парикмахерскую — да мало ли куда бабе понадобится съездить! Можно изучить маршруты, это дело двух-трех дней. Но сначала нужно установить, есть ли у Букановой машина.

Карандашиком Генка переписал номера машин легковушек и на следующий день снова позвонил в канцелярию суда, той самой раздраженной девице (не иначе замуж никто не берет, оттого и злая такая), сказал, прикрывая рот рукой и изменив голос:

— Это со станции техобслуживания звонят, здравствуйте, девушка.

— Здраст… — буркнули на том конце провода.

— Понимаете какая история… Тут у нас недавно, на той неделе, ремонтировалась машина «Москвич», бежевого цвета, помер… — Генка глянул в свою бумажку, сказал цифры.

— Ну и что? — нетерпеливо спросила девица. — И-то тут при чем?

— Фамилия у меня неразборчиво записана… То ли Бакланова, то ли Бананова… Но место работы четко: народный суд вашего района. Нужно сделать перерасчет, сумма оплачена неправильно.

— У нас есть судья, Буканова, но машины она не имеет. Не на что нам покупать машины, уважаемый! — девица бросила трубку.

Нет так нет. Тоже информация. Но жаль, что нет. Не попрешься же с «Приветом…» на квартиру к судье. Мол, добрый вечер, дорогая Галина Андреевна, сколько лет, сколько зим не встречались мы с вами, и в местах довольно отдаленных от Придонска все-таки по народным судьям скучаешь. Так что прошу приветить и из квартиры меня не выталкивать, а вот вам гостинец от всех несправедливо осужденных, чтоб другим судьям неповадно было…

Это, конечно, глупость — вот так-то, нахрапом. А если «помусолить мозги», как любил выражаться Локоть, поискать варианты, то можно что-нибудь н путное придумать.

Да, на квартиру можно пойти, но под видом газовщика, слесаря, телефониста, представителя санэпидстанции; «Крыски-мышки есть? А комары? Ах, только сонная кошечка? Нельзя ли взглянуть, не больна ли она?» Короче, тары-бары развести и незаметно портфельчик с часиками оставить где-нибудь на кухне, под раковиной или под столом. Но и этот вариант не самый лучший. Во-первых, можно напороться на саму Буканову, и она может его опознать, почувствует неладное; во-вторых, если вариант с «крысками-мышками» и пройдет, то все равно «часики» оставить незамеченными не так-то просто… Нет, надо придумать что-то еще.

Несколько дней подряд, переодевшись и нацепив темные очки, Дюбель исправно, как на работу, ходил к зданию суда, наблюдал за Букановой. Судья была все та же: седая, с неприступным гордым видом, решительная и строгая. Торопливо входила по утрам в здание, в обеденный перерыв вышагивала с другими женщинами к соседней столовой, вечером садилась в автобус и ехала домой, в центральную часть города. После работы не гуляла, выходные провела дома. С кем она живот, Генке выяснить пока не удалось.

Дюбель бросил слежку — она мало что дает. Нужно подбираться к судье с другой стороны. Но с какой? Судя по всему, Буканова работает последний год перед уходом на пенсию, дачи и машины у нее нет, она, надо думать, домоседка. Ходит, наверное, в кино или в театр, но опять же — на людях.

Генка сидел в беседке детского парка «Ласточка», на берегу городского водохранилища, покуривал, лениво оплевывая, лениво же наблюдал за купающимися ребятишками. Лето было в разгаре, жара стояла под тридцать, неплохо бы и самому окунуться. Но плавок на нем не было, а идти за ними домой неохота. Да и Татуировка эта!… Стоит только снять рубашку, тут же вперятся в тебя десятки любопытных глаз. «Глянь, фрайер! Ух, разрисован-то!… В тюряге, наверное?» — «А где ж ты думал? Им там делать нечего, вот и колют русалок да финки, друг дружку устрашают…» Провалился бы Локоть со своими «художествами». На пляже теперь делать нечего. Так, поваляется иногда он, Дюбель, с Игорьком и его малолетними корешами где-нибудь в тенечке, в укромном уголке за ивами…