Третья Варя - Прилежаева Мария Павловна. Страница 26
— Не-ет.
— Если идейных разногласий нет, возьмусь уладить. Улажу, берусь! Не допущу до разрыва. Косу-то заплети, растрепалась!
Она заплела Варе растрепанную косу. Ленточку из косы Варя потеряла где-то в лесу.
— Варяха-растеряха! — подразнила Сима, взяла Варю за руку, и они побежали к Оке, где над обрывом уже стояли агроном и Людмил.
Ока была сонная, серенькая. У того берега, где тянулись яблоневые сады Привольного, поднимался дымком неплотный туман. У этого берега, под обрывом виднелась тихая темная глубь. Пахло сыростью. Подогнанные к берегу, стояли две лодки. Одна большая, рыбацкая; другая та, которую Варя и Людмил увели от мостков, дурнушка линяло-кирпичного цвета.
— Хозяин лодки хватился, — рассказывала Серафима. — Мы и смекнули, где вас искать. Весь берег обшарили, пока на лодку не наткнулись. А уж там догадались — в лес путь.
— Живей, пионер! — крикнул Рома. — Поезд дожидаться не станет. Они волка видели, — сказал он Серафиме.
— Неужто? — ахнула та.
— Подумаешь! — ответила Варя. — Наверно, это и не волк, а просто собака, а мы с перепугу за волка приняли. А это собака, подумаешь!
— Ну, все-таки. Молодцы все-таки! — сказал агроном.
Варя первой стала спускаться вниз. Она чувствовала, Людмил смотрит, как она спускается, ей было неловко, она была связанной. Из-под ног сыпался песок, с шорохом катились мелкие камешки. Зачем она обиделась на Людмила? Зачем? Теперь не знает, как выпутаться, и Серафиму в свой конфликт вовлекла.
Серафима обогнала Варю, вскочила в лодчонку линяло-кирпичного цвета. Лодчонка накренилась, едва не зачерпнула воды через борт.
— Людмил! Сюда! Разговор есть, сюда!
— Отчаливайте, — велел агроном, садясь за весла в рыбацкой лодке.
Варя села с ним в рыбацкую лодку.
Вода журчала у бортов, за кормой бежала волнистая узкая лента.
— Молодцы все-таки, — повторил агроном, с любопытством глядя на Варю. — Волк или нет, важно — не струсили.
— Как раз и струсили, — ответила Варя.
Когда они пристали к мосткам, Людмил и Сима были уже на берегу. Людмил выпрыгнул из лодки и поднимался на горку. Там, на горке, под белыми яблонями дожидался агронома его испытанный лазоревый «газик», готовый в новое странствие.
За Окой из-за леса вырвалось солнце и пронизало все небо.
— Здорóво, светило! — сказал агроном. — В путь, братцы! За мной!
Он стал энергично взбираться на зеленую горушку, догоняя Людмила.
— На станцию вас отвезу, а оттуда прямо в поля, в дальние бригады, не спавши из-за вашей экскурсии. Ухлопал на вас ночь!
Серафима приложила палец к губам, сигнализируя Варе: «Отстань от людей, есть разговор».
— Что? — спросила Варя, отставая.
— «Что, что»! Они, болгары, самолюбивые, вот что! У них на первом плане — как бы гордость не уронить. Я ему свое, а он мне свое: что, мол, никакого между вами конфликта. Наплачешься ты, Варвара, через его скрытный характер… Гляди-ка, кто там идет?
Серафима прислонила ладонь козырьком над глазами. Песчаной полосой вдоль Оки торопливо шла женщина в накинутой на плечи бордовой шали. Кисти шали качались.
— Клавдия! — узнала Сима.
— Мама! — крикнул Людмил.
И стремглав побежал под горку.
— Что она вернулась? Ей по выстрелам дома надо бы быть, — с беспокойством сказала Сима-Серафима.
Варя в тревоге смотрела, как Клавдия бежит по песку вдоль Оки. Тяжело бежит по песку… Подбежала к Людмилу, положила голову ему на грудь, постояла. И пошла к Варе.
— Варя, — сказала Клавдия, отводя со лба ее волосы и не глядя в глаза, — Арсений Сергеевич заболел. Идем, Варя, что-то дед заболел…
14
«Газик» без гудка остановился в проулке против Климановых. В том, что он остановился без гудка, было тревожное. Все вылезли.
— Идем! — позвала Клавдия Варю.
Варя делала все, что велят, не спрашивая ни о чем. Она потеряла свою волю.
Клавдия за руку вела ее к дому, тихонько рассказывая:
— Из клуба вернулись — вас нет. Он молчит. Я маятником в избу из избы, в избу из избы! Роминого ружья дожидаюсь, как условлено. Рома с того берега три раза пальнул, я домой. Прибежала, кричу про вас, что нашлись. Он, как услышал, побелел и медленно-медленно на бок и повалился… Спасибо, Авдотья Петровна дома, укол сделала…
Они подошли к крыльцу. Варя взялась за перильце. Ступенька жалобно скрипнула под ногой. Варя представила деда с безжизненным лицом, как он днем лежал на кушетке. Стало страшно, так страшно, она не могла сделать шагу.
Вдруг из распахнутого окна донесся его живой голос.
— Спасибо, спасибо! — летел из окна его грозный голос. — Сделайте милость, не лечите! Дожил до семидесяти с лишним без докторов…
— Легкомыслие! Дикость! Извольте лечь, товарищ полковник! — услышала Варя докторшу.
— Не укладывайте, товарищ доктор, не лягу.
— Ложитесь!
— Не лягу.
— Ну и губите себя, губите, если из ума выжили, губите себя, если жизни не жалко! — услышала Варя, и на крыльце появилась Авдотья Петровна в белом докторском халате, гневно засучивающая рукава по локоть. — Варвара! — увидела ее докторша. — Иди к деду. А вы погодите, — приказала она Клавдии с Людмилом. — Вы ждите, пока позову. Иди, Варя, к деду, из ума выжил дед!
Она подтолкнула Варю в избу. Окна в избе были открыты, но после улицы, где все чище и яснее разутривалось, после прохлады реки здесь казалось душно и темно. Дымчатый кот сидел на лавке, таинственно щуря на вошедших зеленые черточки. Дед стоял у стола, опираясь о край согнутыми пальцами. Он изменился за ночь. За одну ночь все в нем изменилось: серые щеки запали, морщины прочертились глубже, странно и пристально глядели на Варю посветлевшие глаза.
— Дед, ты заболел, — сказала Варя, пугаясь перемене в нем.
— Ничего, ничего, — принялась успокаивать докторша, поглаживая Варе плечо. — На тебя сердится. Хватит вам, Арсений Сергеевич, сердиться, такими ли баловницами нынешние девчонки растут! Ваша-то что! Ваша примерная!
— Где ты была? — спросил дед, неестественно раздельно выговаривая слова и опустился на лавку, протянув на столе худую длинную руку.
Варя увидела его худую длинную руку со вздувшимися синими жилами, у нее заныла душа.
— В лесу были. Мы лесника встретили. Потом волка встретили, а он от нас убежал, — низким голосом ответила Варя. С голосом она не могла справиться. Голос ее выдавал.
— Волка для эффекта ввернула! — сердито сказала докторша.
— Нет. Он убежал. Вильнул за дерево и скрылся. А может, говорят, это собака была. Здорово похожа, в точности волк. Дед, отчего ты не слушаешься Авдотью Петровну?
— Собирайся в Москву. Где рюкзак? — сказал дед.
Варя вопросительно поглядела на докторшу.
— Нельзя ему в Москву, — сказала докторша.
— Готовь рюкзак! — стоял на своем дед.
— Арсений Сергеевич!..
— Семьдесят с лишним лет Арсений Сергеевич. Некогда мне здесь нежиться. Дома дела.
— Погодят ваши дела!
— Не погодят.
— Арсений Сергеевич! Не маленький, понимать надо, — просительно сказала докторша.
Он не ответил. Он откинул голову и оперся о стену затылком, худая рука с толстыми жилами безжизненно протянулась на столе.
— Уговаривай, — шепнула докторша, подталкивая Варю к деду. — С ума он сошел!
— Дед, давай останемся, а? — сказала Варя.
— Застряли! Заехали куда-то… бессмыслица.
— Полный смысл, что застряли, — спорила докторша. — Воздух чистый. Молоко неснятое. Изба просторная. Доктор свой. Решили?
— Не решил, а сдался.
— Не сдался, а здравый рассудок все-таки осилил. Пойду гостям объявлю. У них план, им от плана нельзя отступиться.
Она вышла из избы, легко и поспешно неся немолодое грузное тело.
— Варя! — позвал или про себя сказал дед.
Он внимательно глядел на нее. Глядел и не видел, а видел что-то другое.
«Иные мысли меня влекут, иные цели…»
Это слова из Записок. Он о них думает. Здесь, в Привольном, все ему напоминает о них. Горько, жалко, что не осталось надежд, не вернутся Записки…